– Что, простите? – опешил Лев Николаевич.
– Ты слышал меня, пердун старый, – Грыжа понимала: теперь она до вожделенной свалки не доедет, но гнев сдержать уже не могла: – Я таких как ты насквозь вижу. Ну, давай, скажи, что у тебя на языке вертится? Скажи, что я вонючая свинья! Думаешь, ты лучше меня? Интеллигентишка херов. Бородку козлиную отрастил…
Задрожав от возмущения, Лев Николаевич остановил машину, распахнул дверцу и выскочил наружу.
– Выходите, сейчас же! – голос его сорвался и прозвучал визгливо.
Мощная вспышка молнии озарила пространство, прогремел гром. Под порывами ветра шумела листва.
Грыжа выбралась из машины.
– Вези дальше.
Лев Николаевич замотал головой.
– Нет, увольте!
– А ну сел за руль, дерьмо старое!
– Я сяду! Сяду! И дальше поеду. Но без вас. Жалею, что решил помочь такой неблагодарной особе!
Лев Николаевич попытался сесть в машину, но Грыжа пихнула его ладонью в щуплую грудь, оттолкнув на пару шагов. Он совсем растерялся: да что же это творится?! От стресса в области сердца кольнула, бросило в жар.
Набычившись, Грыжа двинулась к нему. Лицо было перекошено, сквозь стиснутые зубы вырывалось шипение. Лев Николаевич попятился. Он понимал: с этой тучной крупной женщиной ему никак не справиться. Да и женщина ли она? Похоже, это само зло! Вон глаза какие. Как у лютого зверя. Нужно бежать!
Он развернулся и побежал. Вернее – быстро заковылял прочь, не в силах ускориться. Воздух ему казался горячим потоком, каждый вдох причинял боль. В голове возникла жалобная мысль: «Я старый. Ужасно старый. Не надо так со мной. Пожалуйста…» Сердце, словно тисками сжало, перед глазами замелькали тёмные пятна.
Грыжа шагала за ним по шоссе, сжимая и разжимая пальцы. Рот кривился в жутком подобии улыбки, глаза сверкали. Сейчас она видела в этом старике всех тех, кто унижал её, всех, кого в жизни ненавидела. Для неё больше не существовал окружающий мир. Она будто бы провалилась в иное измерение, где существовали только гроза и этот старик.
Среди туч расцвела серебристая ветвь молнии. От оглушительного грохота задрожала земля.
Лев Николаевич захрипел, схватившись за сердце, и рухнул на асфальт. Сквозь пелену перед глазами он видел, как к нему подошла женщина – тень на фоне вспышек. Она нависла над ним точно источающая смрад гора. Лев Николаевич чётко осознал: это последние секунды его жизни. Сердце сейчас остановится. С этим откровением исчез страх, но появилась обида. Пожилой дачник жалел, что не соберёт урожай своей экзотической редиски. Жалел, что не будет больше вечерами мечтать и строить планы на будущее. Он сделал судорожный вдох, а на выдохе его рассудок погрузился в вечную тьму.
Грыжа сплюнула, смерила Льва Николаевича презрительным взглядом. Она испытывала досаду из-за того, что старик скончался так быстро, без ужаса в глазах. Однако пробудившийся вдруг здравый смысл нашёл в этой ситуации зерно позитива: никто не будет разыскивать убийцу. У старика, по всей видимости, сердце не выдержало. Бывает. Сплошь и рядом.
Хмыкнув, она вернулась к машине, взяла с переднего сиденья большую потёртую спортивную сумку с эмблемой олимпиады – 80. Не отходя от «запорожца», нетерпеливо открыла сумку и аж затряслась от волнения. Её алчный взгляд приковала бутылка. Алкоголь? А может, какой-то говняный сок? Рыча, как зверь, Грыжа зубами выдернула пробку и, не подумав, что в бутылке может оказаться какая-нибудь ядовитая гадость, прильнула губами к горлышку. Всё-таки алкоголь! Наливка. Сладкая. Градусов двадцать. Маловато, но Грыжа была рада и такому пойлу. Она жадно глотала наливку, воспринимая её, как награду за все страдания. Остановилась, отдышалась, и решила остальное допить позже, хотя решение это далось нелегко – алкоголь буквально требовал, чтобы она снова припала к горлышку. Но нужно было убираться отсюда – повезло ещё, что за последнее время не было ни единой машины.
Взяв сумку, Грыжа сошла с шоссе, продралась сквозь густую молодую поросль. Углубившись в лес, снова заглянула в сумку. Обнаружила три банки тушёнки, банку кабачковой икры, две буханки ржаного хлеба, пачку грузинского чая. Кошелёк! Пересчитав деньги, Грыжа усмехнулась: не густо, но на три бутылки самогона хватит. Хорошая добыча. Заслуженный приз. От былого болезненного похмельного состояния не осталось и следа. Даже зуд немного унялся. Дерьмовый мир для Грыжи не стал менее дерьмовым, но она теперь могла с этим фактом мириться.
Лес шумел, как штормовой океан. После яркой вспышки хлынул ливень.
Грыжа расправила плечи и подумала, что в одном старик был прав: дождь – это хорошо! Бальзам для разгорячённой кожи. Она зачесала пятернёй к затылку мокрые волосы, взяла сумку и пошла сквозь лес параллельно шоссе. Скоро выбралась на просеку, а ещё минут через пятнадцать вышла к полю. Улыбнулась: за полем была деревня, в которой один мужик продавал очень вонючий, но дешёвый и крепкий самогон. Возможно, денег старика хватит даже на четыре бутылки.
– Быть мне сегодня пьяной! – выкрикнула Грыжа, и расхохоталась.
Пространство ослепительно вспыхнуло. Гром прозвучал как выстрел тысяч пушек. Стрела молнии вонзилась в одинокий ветвистый дуб в поле, расщепив мощный ствол надвое.
Грыжа обомлела – вот это зрелище! За пеленой дождя она видела, как одна половина дуба с визгливым скрежетом рухнула на землю. Почва под ногами вибрировала, всё вокруг было наполнено какой-то неземной энергией.
– Это мой день! – с благоговением произнесла Грыжа. – Мой!
Она достала из сумки бутылку с остатками наливки и подняла её над головой, приветствуя грозу.
– Мой день!
В том, что на её глазах молния ударила в дерево, Грыжа увидела знак. Она не одинока! В этом дерьмовом мире существует грозная сила, которая на её стороне! И уже ничего не смогло бы Грыжу убедить в обратном. Она решила верить в это всей своей гнилой душой.
Гроза. Страх.
Свернувшись калачиком, Маша лежала в углу своего жилища и вздрагивала всякий раз, когда сверкала молния и грохотал гром. Только вчера дала себе обещание ничего не бояться – и на тебе, дрожит, как осиновый лист и мечтает стать крошечной и незаметной.
Не страшиться грозы оказалось выше её сил. Слишком много плохого было связано с ливнем, молниями и громом. Перед глазами постоянно всплывало искажённое злобой лицо Грыжи – словно какая-то мерзкая посылка из прошлого.
Как же грохочет! Как сверкает! Поскорей бы всё это прекратилось! Маша зажала уши ладонями, зажмурилась, однако легче не стало. С обречённостью и обидой она подумала, что ей до конца жизни не избавиться от страха перед грозой. Это её проклятие. От ужасов прошлого не защитит ни лес, ни луна.
Ливень молотил по крыше жилища-развалюхи. Вода просачивалась сквозь щели и струйками стекала на пол. Маше казалось, что эта гроза никогда не прекратится. Что она вечная.
Глава восьмая
Творилось что-то неладное. Мир стал бесцветным, скучным. Раздражало всё – пение птиц, шелест листвы, журчание воды в ручье. Но хуже всего то, что рассудок постоянно захлёстывали тёмные волны, и Маше приходилось прилагать большие усилия, чтобы не утратить над собой контроль.
Она слышала шорохи, видела в голове образы птиц и мелких зверушек, и что-то внутри неё буквально кричало гневно: «Поймай, сейчас же! Поймай и забери силу!» Однако она пока держалась. Маша, конечно же, помнила слова Мертвеца о том, что жизненную силу можно забирать, не убивая. Вот только сомневалась, что у неё получится. А хоронить ещё одного зайца ох как не хотелось.
Терпела, а внутренний голос ворчал: «Зачем ты терпишь? Сдайся! Это же глупо. Учись жить по-новому». Пять дней прошло с того времени, как она убила зайца, и теперь ощущала себя совсем больной. Мир уже казался не выцветшим и скучным, а мрачным, страшным. Деревья походили на чудовищ, в звуках природы слышались стоны, какое-то старческое кряхтенье. Когда закрывала глаза, видела перекошенные злобные рожи. Ну, разве можно такое выдержать? Это хуже голода, хуже побоев. Какой-то кошмар наяву.
Ночью сдалась. Нужно было действовать. А если погибнет зверушка… Маша решила себя не винить. Она ведь не виновата, что Луна сделала её такой.
С этой утешительной мыслью, побрела в лес. Глаза лихорадочно блестели, в висках пульсировала кровь, а тьма в сознании подгоняла: «Быстрее, быстрее! Мне нужна еда!»
– Нужна… еда, – как в бреду повторяла Маша.
Серп луны то появлялся из-за густых облаков, то исчезал. Шелестя листвой, по лесу гулял ветер.
Маша остановилась, поморщилась. Она ощутила тот кислый мерзкий запах, который был в поганом доме. Но откуда она взялся? Здесь же лес! Мысли путались, в голове, словно бы разбухал горячий, давящий на виски, шар. Маше казалось, что всё вокруг шевелится, ворочается. Вскрикнула – почудилось, что дерево справа потянуло к ней ветви-лапы.
«Ищи еду! – шипела тьма. – Ищи, пока не поздно!..»
Раздался хохот, больше похожий на скрежет железа – он звучал будто бы отовсюду. Маша растерянно повернулась на месте. Она уже не понимала, что реально, а что плод её воображения. Хохот превратился в писклявое хихиканье. Сверху послышался шелест, и в голове Маши возникла картинка: огромная птица с серебристыми глазами-плошками и большим крючковатым клювом, из которого быстро-быстро выскакивал змеиный язык. Настоящее чудище.
«Ищи, ищи!..»– требовал голос в сознании.
Маша едва не заплакала от страха и отчаяния. Она и рада бы была искать, да не могла, не получалось – как что-то можно найти в этом враждебном мраке? После огромной птицы в голове появился образ кряжистого дуба. Мясистые корни, разрывая землю, выползали наружу, ветви сплетались в мощные корявые хлысты, в рисунке коры угадывалась злобная звериная морда.
Образ исчез, и теперь уже наяву Маша увидела, как из живого мрака выбирается гигантский паук с человеческой головой. Заскулила от ужаса – это была голова Грыжи. Паук приближался, неспешно переставляя лапы – рот открылся, обнажив длинные блестящие клыки, превратился в неестественно огромную пасть. Зрачки в выпученных, налитых кровью, глазах то сужались до крошечных точек, то резко расширялись.