Маше были ненавистны все эти голоса. Она их узнавала. Слышала их каждый день, когда сидела в тёмном закутке за печкой. Сейчас ей казалось, что это голоса гнилых мертвецов, которые по какому-то недоразумению восстали из своих могил.
Она глядела на дом, в котором провела почти всю жизнь. Дом боли, страха, унижений. Осклизлая двускатная крыша; чёрные, местами поросшие лишайником, бревенчатые стены; грязные окна. Ни единого цветного пятнышка, словно это строение отторгало всё яркое, живое и притягивало лишь унылую серость. Только сейчас Маша поняла, до какой степени она презирала этот дом. Вместе с Грыжей он уродовал её детство, лишал воли – своим запахом, атмосферой полной безнадёги. Маше мерещилось, что он прямо сейчас ей шепчет: «Ты вернулась… Я ждал тебя, чтобы закончить начатое… Ты моя, моя…» Его голос был ветром, хлюпаньем грязи, вороньим граем. Маша знала, что она скоро ему ответит. Её словами будет огонь. Четыре полные канистры с бензином ждали своего часа.
Но сначала нужно вытащить из вонючего дома Грыжу, а потом… Маша ещё не придумала, что с ней сделает. Герои её любимых книжек были милостивыми, они часто прощали даже подлейших врагов. Однако она сейчас впервые не хотела быть на них похожей. Она жаждала мести. Жестокой мести. Дремавшая до поры злость пробудилась.
Илья посмотрел на охранников и распорядился:
– Соберите здесь всех местных. По домам пройдитесь, и приведите всех, кроме стариков и старух.
Один из парней вытащил из спрятанной под курткой наплечной кобуры пистолет, выстрелил в воздух для острастки и закричал:
– А ну все сюда, живо! Шевелите ластами! Кто попытается сбежать, ноги прострелю!
Веселье схлынуло, местных захлестнул страх. Никто убегать не собирался. Все решили, что к ним пожаловали бандиты и им лучше не перечить.
Илья с Андреем, взяв канистры, направились к дому. Маша от них не отставала. Она представляла, какое у Грыжи будет лицо, когда та её увидит. Узнает ли? Вряд ли. Но Маша ей напомнит, указав на шрам на своём лице.
Двое охранников сгоняли деревенских в кучу. Трое других принялись обходить дома.
Возле крыльца Илья остановился, посмотрел на Машу.
– Может, мы сами?
Она ответила, нахмурив брови:
– Нет! Я должна туда войти. Он должен увидеть, что я его не боюсь.
– Кто «он»? – удивился Илья.
– Дом!
Больше они медлить не стали. Поднялись на крыльцо и вошли в полумрак прихожей, благо дверь была не заперта. «Сейчас я её увижу! – думала Маша. – Увижу это чудовище!» Она чувствовала себя невероятно сильной, уверенной. Злость уже вовсю клокотала в ней и жаждала пищи. Опасное напряжение в Маше нарастало какими-то дикими скачками. С каждым биением сердца повышался градус гнева.
Ещё одна дверь. Сумрачный коридор, лавка, на которой стояло ведро. Едва переступив порог, Маша поняла, что дом пуст. Почувствовала. Сразу же накатило разочарование.
– Её здесь нет! – она сжала кулаки.
Илья поставил канистры на пол, заглянул в захламлённую кухню, затем проследовал в гостиную. Он убедился, что Маша права и в порыве злости схватил со стола пустую бутылку и швырнул её в стену. Тут же попытался взять себя в руки.
– Ну, ничего, ничего, – он даже улыбнулся, хотя улыбка эта больше походила на оскал хищника, – мы найдём её. Никуда эта тварь не денется, верно? Никуда не денется.
Маша и Андрей тоже зашли в гостиную. Илья посмотрел на них и повторил:
– Мы найдём её.
Кивнув, Маша осмотрелась. Всё здесь вызывало у неё омерзение. Особенно этот загаженный стол, на который Грыжа когда-то водрузила отрубленную голову отца. С содроганием Маша подумала, что после всего случившегося за этим столом собирались гости. Они жрали и пили, как свиньи. В своём воображении она видела именно свиней. И какое к ним должно быть милосердие? Они его не заслуживают. Пускай герои её любимых книжек прощают врагов, а она не собиралась никого прощать. Маше нравилась, завладевшая её сознанием жестокость. Это было что-то новое, броня от ненужных сомнений и глупой жалости.
В доме стоял всё тот же мерзкий запах. Машу удивляло, как она могла дышать этой вонью столько лет и не сойти с ума. Злой запах. Ей казалось, что воздух насыщен самой Грыжей, её безумием, её грязными мыслями. Умрёт дом, погибнет частичка Грыжи. А он сдохнет, причём скоро! Маше хотелось верить, что дом боится, чует, сволочь, что конец его близок.
С этой мыслью она вышла в коридор, посмотрела на печь и позвала Илью.
– Там за печкой журналы. Я хотела бы их забрать, они ведь помогли мне выжить. Нельзя, чтобы они сгорели вместе с домом. Я бы сама туда забралась, но… не хочу снова ощутить эту тесноту.
– Всё в порядке, – Илья похлопал её по плечу. – Я понимаю.
Он с трудом протиснулся в закуток за печкой, нащупал журналы, вытащил их наружу и передал Маше. Она стряхнула с них пыль, прижала к груди, точно редкие драгоценности.
– Я тут нашёл кое-что! – крикнул Андрей.
Маша и Илья поспешили обратно в комнату. Андрей стоял возле окна. Из картонной коробки на подоконнике он вытаскивал фотографии, какие-то бумаги.
– Вот, обнаружил возле дивана. Я посмотрел. Тут и свидетельство о рождении Машкино есть, и ещё кое-какие документы.
Илья взволнованно подошёл к нему, выбрал из вороха бумаг свидетельство о рождении и лихорадочно принялся изучать документ.
– Ого! Да это же просто отлично. Машка, теперь мы будем знать, когда твой день рождения отмечать. Ты родилась в 1982 году семнадцатого сентября. Получается, сейчас тебе… – он запнулся, считая в уме. – Одиннадцать лет и семь месяцев. А твоя фамилия Васнецова, прямо как у твоего любимого художника.
– Здесь ещё паспорт её отца, свидетельство о смерти матери, – сообщил Андрей. – Фотки всякие.
Маше не хотелось глядеть на фотографии. Кого она могла на них увидеть? Мать, отца? Тех, кому до неё никогда не было дела? Пускай лучше прошлое останется в прошлом. Глядя на эти снимки, она вряд ли вспомнит что-то хорошее, а плохое она помнила и без них.
– Пускай всё это здесь останется, – хмуро попросила Маша. – Как будто мы ничего и не находили.
– Я не против, – поддержал её Илья, – но здесь есть пара снимков, где ты совсем кроха. Их я заберу, Дана будет счастлива их увидеть. И свидетельство о рождении возьму. А остальное, пускай горит синим пламенем.
– Слушайте, может, приступим уже? – скривился Андрей. – Я как зашёл в эту избу, так сразу же башка разболелась. Хреновое это место, очень хреновое. Давайте уже сожжём тут всё к чертям собачьим!
Лучше слов за сегодняшний день Маша не слышала. В благодарность она наградила дядю Андрея улыбкой. Ей представилось, как чёрное сердце дома сжалось от ужаса, и внутри неё всё затрепетало от предвкушения.
Илья с Андреем облили бензином мебель, стены. Запах горючего затмил кислую вонь. Стоя в прихожей, Маша закрыла глаза и со злорадством вообразила, как дом вопит: «Не убивайте меня, оставьте меня в покое! Я хочу жить, жить!..»
– Ты умрёшь! – прошипела Маша, наслаждаясь запахом бензина.
Она открыла глаза, плюнула на пол и вышла из дома. Андрей опустошил последнюю канистру, полив горючим входную дверь и крыльцо. Илья вынул из кармана куртки спичечный коробок.
– Я хочу сама это сделать, – Маша сунула журналы под мышку и протянула руку. – Я должна сама убить его!
Илья посмотрел на неё с уважением и отдал коробок. Она вынула спичку, чиркнула по черкашу…
«Вот и конец тебе!»
…и бросила её на ступени крыльца. Пламя вспыхнуло, метнулось к двери, ворвалось внутрь избы. Маша, Илья и Андрей быстро отступили к середине двора. Скоро огонь в доме полностью освоился, из всех щелей повалил дым. Пламя плясало в мутных окнах, с жадностью пожирало крыльцо, дверь, рвалось к крыше. В хмурое небо летели искры.
Маша подумала, что надолго запомнит это зрелище. «Красный цветок» победил очередного Шерхана. Скоро от него останется лишь обугленный скелет. Ну а теперь пора заняться шакалами – этого настоятельно требовала злость.
Вместе с Ильёй и Андреем покинув двор, Маша положила журналы на заднее сиденье джипа, затем обратила взор на согнанных в кучу деревенских. Тринадцать человек. Они топтались в грязи, тихо между собой переговариваясь, и поглядывали на «гостей» с обидой, мол, за что так с нами? Жили себе тихо, спокойно, никого не трогали…
Илья нервно сплюнул. Он даже не собирался скрывать своего презрения к этим людям.
– Эй, какого хрена? – осмелился тявкнуть мужик в галошах на босу ногу.
– Какого хрена? – взорвался Илья. Он подошёл к мужику, схватил его за ворот рубахи и швырнул в толпу. Подхватывать односельчанина никто и не подумал, тот упал в грязь. – Вы, твари, хотите знать, какого хрена тут творится? По справедливости вам бы всем глаза выколоть стоит! Вы все видели, как вот в этом самом дворе маленькая девочка жила в собачьей будке! Видели, но вам было плевать! И кто вы после этого, а?
– Никого мы не видели, – плаксиво сказала Пипетка. – Не нужно на нас наговаривать. Я ничего не видела.
Маша вышла вперёд.
– Врёшь! Я помню, как ты смотрела на меня и хихикала! Даже уговаривала меня погавкать. Я всех вас помню!
Лицо Пипетки стало совсем кислым.
– Так ты… Грыжа сказала, что вы с отцом куда-то свалили.
– Где сейчас Грыжа? – спросил Илья.
– Уехала, – ответила Пипетка, рассчитывая, что её говорливость ей зачтётся. – Эта вонючка ещё осенью отсюда сдрыстнула. Вместе со своим дружком Мотей.
– Эта сука нас за людей не считала! – выкрикнул пьяный мужик из толпы. – Она обижала нас. И Мотя обижал. И этот урод Серёжа. Они мне всю печень отбили, падлы. Всю печень отбили. И я кровью целый месяц ссал!
– Где сейчас Грыжа? – повысил голос Илья.
– А хер его знает, – буркнула Пипетка. – Свалила с концами. Лишь бы не вернулась.
Весь дом уже был объят пламенем. Огонь гудел под порывами ветра, в дымном воздухе кружился пепел.
– Что будем с ними делать? – обратился Андрей к Илье. – Я бы этим тварям действительно глаза бы выколол. Они это заслужили.