Я присел у костра и закурил.
Неожиданно из палатки донесся глубокий тембр Сереги:
— Нет! Я сказал «нет»!
И через минуту Серега пулей вылетел из палатки.
— Что за стерлядь ты пригласил? — кричал он мне в лицо. — Она предложила мне с ней трахаться!
— Серега, успокойся, — пытался я его вразумить, — она не стерлядь, а свободная женщина. Извини, я не предупредил ее, что ты женат.
— Чтоб ее в нашей палатке не было!
Иногда Серега бывал излишне категоричным. Пришлось определять Люсю на ночь в палатку к девушкам-авиастуденткам, благо там нашлись и свободное место, и лишний спальник.
Ближе к вечеру авиастудентки стали созывать всех на ужин. Пробовали самарскую водку, ели невероятно вкусную вареную картошку, закусывали салом и хлебом. Периодически меня или Серегу просили спеть что-нибудь, мы вяло отказывались, но петь все-таки пришлось. Люся сидела прямо напротив костра, прямо на земле, обхватив колени тонкими бледными руками, и тихонько раскачивалась. Казалось, что она впала в какое-то мистическое оцепенение. Она смотрела не на огонь, а куда-то внутрь него. Глаза ее светились дерзким огнем, а может, это просто пламя костра плясало у нее в глазах.
И тут откуда-то из ночи выплыла юная радостная физиономия. И я узнал ее!
— Маша!
— Никита! — не меньше меня обрадовалась она.
— Садись к нам! Ребята, этой девочке всего четырнадцать, но она уже лауреат камбуровской сцены!
— Нет, правда?! — словно проснувшись, оживилась Люся. — А ну спой нам что-нибудь!
— Да я не могу больше, весь вечер пела, голос уже сел, — отнекивалась Маша.
— Девочка, спой вот лично мне, одну песню, — настаивала Люся, — и проси чего хочешь!
Маша смутилась и затараторила:
— Да нет, я правда не могу…
— Маша, чего ты хочешь сейчас больше всего? — абсолютно серьезным тоном спросила Люся и посмотрела ей прямо в глаза.
Мне показалось, что они вступили в какую-то схватку, что у них обеих в глазах сейчас полыхают языки пламени, и выйдет из этой схватки победителем только один.
Маша сдалась:
— Познакомиться с Валерием Митяем, — и осеклась.
— Говно вопрос! — облегченно воскликнула Люся.
— А вы его знаете? — в свою очередь удивилась Маша.
— Ой, да конечно! — махнула рукой Люся. — Пой! И пойдем знакомиться!
У Маши был чистый нежный голос, она на удивление хорошо для своего возраста владела гитарой, и еще детские слова ее песен в обрамлении обаяния, голоса и гитары казались более весомыми, чем просто слова.
Когда она допела, кто-то захлопал в ладоши, остальные подхватили. Один студент в порыве чувств предложил ребенку водки, Маша отрицательно закачала головой, и я прикрикнул на него: «С ума сошел! Она еще ребенок!»
Маше налили горячего чаю из котелка, и она, дуя на кипяток, отпивала его маленькими глотками.
— А про Митяя вы правду говорили? — повернулась она к Люсе.
— Конечно! — воскликнула Люся и вскочила. — Пошли за мной! Где тут Митяй?
Люсю болтало. Сказались усталость, водка и активный образ жизни.
— Она не дойдет, — в какой-то момент шепнула мне на ухо Маша.
— Ты ее не знаешь, — прошептал я ей в ответ, — профессионализм не пропьешь!
Люся уверенной, слегка плавающей походкой направлялась к палаточному лагерю, представлявшему собой бардовский олимп.
Какой-то бородатый охранник попытался нас остановить, но Люся махнула своей корочкой, сказала «мы журналисты» и двинулась вперед, уверенно ведя нас за собой. За длинным пустым VIP-столом грустно сидел Саша Домский, который был в завязке. Остальные бухали в палатках.
— Так, где этот бардюк? — ворчала про себя Люся.
— Простите, не подскажете, где Митяй? — обратился я к Домскому.
— Там! — махнул тот рукой в сторону большой палатки.
— Митяй, — заорала Люся, — выходи, подлый трус! — и, приоткрыв полу палатки, ввалилась внутрь.
Мы с Машей на всякий случай за ней не пошли.
Минут через — дцать Люся с Митяем вышли из палатки, чем-то закусывая. Люся навела на нас резкость и развернула к нам Митяя:
— Валерик! Это Маша, ей четырнадцать, и она хочет с тобой познакомиться и сфоткаться!
— Да я не против, — икнув, сказал Митяй и расплылся в улыбке.
Маша засмущалась, зарделась и слегка придвинулась к своей мечте.
Я навел на нее фотоаппарат и приказал:
— Ближе, Машенька, ближе!
Маша придвинулась еще на полсантиметра, и тут вылетела птичка. Даже две.
Утром Люсю срочно вызвали в Тольятти, что-то там стряслось у нее в газете. А мы с Серегой остались еще на пару дней покупаться и потусить. Обратных билетов у нас не было. Уезжая, Люся бросила:
— Ребята, после фестиваля можете пожить у меня в Тольятти, у меня трехкомнатная квартира, а я живу одна.
Билетов до Москвы на ближайшие поезда в кассах славного города Тольятти не было. Нам предстояло провести целые сутки в незнакомом городе, а денег на гостиницу у нас уже не осталось.
— Давай я позвоню Люсе, — предложил я, — она же нас приглашала!
— Я к этой «свободной женщине» ни за что не поеду! — отрезал Серега.
— Ты будешь спать всю ночь на этих жестких деревянных стульях? — попытался разжалобить его я.
— Буду! — огрызнулся упертый Серега.
— Да-а-а, тяжелый случай, — прокомментировал я и, оставив его с нашими рюкзаками на вокзале, пошел искать телефон-автомат.
Люся ответила по рабочему телефону:
— Супер, Никита! Я постараюсь пораньше сбежать с работы. Ночуете у меня! — безапелляционно заявила Люся.
— Я-то — за, но Серега уперся. Ты его чем-то сильно напугала в палатке.
Люся заржала как дикая лошадь.
— Ну и трус твой Серега! Скажи, не буду я к нему больше приставать!
— Хорошо, попробую его уговорить.
— Если он хочет ночевать на вокзале — пусть ночует! А ты давай ко мне! — командным тоном приказала Люся.
— Посмотрим, я тебе еще позвоню.
Надо ли говорить, что ночевать мы остались на вокзале.
И я тогда не мог знать, что видел Люсю в последний раз.
Спустя много лет я приехал с концертом в Ялту. Была ранняя осень. Платаны только начинали желтеть. Отдыхающих на набережной было еще довольно много.
Я выступал в Музее Чехова, собралась какая-то странная публика двух разных возрастных групп — интеллигентные старички и какая-то внезапная молодежь.
После концерта ко мне подошла красивая девушка с узким разрезом больших смешливых карих глаз:
— Вы меня не помните, наверно, я — Маша, — немного смущаясь, сказала она.
Я вгляделся в ее черты и внезапно вспомнил все — Грушинский, Люсю, Машу, Митяя…
— Маша, неужели это ты? Я вспоминал тебя. Ты стала такая взрослая и красивая! Ты поешь?
— Нет, больше не пою.
— А что ты делаешь в Крыму?
— Сбежала от родителей, — весело сообщила Маша. — Отец обещал выдать меня замуж против моей воли. И я сбежала. Знаешь, я до сих пор благодарна вам за те фотографии с Митяем. Они мне очень помогли тогда.
— Помню, помню, как ходил на почту, как отправлял их тебе…
— А я не верила, что вы пришлете фото. Мало ли кто что обещает. Только вы сдержали свое обещание.
— А потом ты пропала…
— Да, были разные причины. А еще Люсю помню, она такая прекрасная!
Я с трудом удержался — от одного упоминания имени Люси из моих глаз готовы были вырваться слезы.
— Люся… Ты помнишь Люсю… Как хорошо…
— А почему вы плачете?
И правда, почему я плачу? Мы ведь с Люсей даже не были любовниками. Да и друзьями, по большому счету, не были. Так, приятели. Знакомые. Друзья друзей. Люся… ох, Люся…
— Нет больше Люси…
— Как нет?
— Ее убили.
Если технический прогресс будет развиваться такими темпами, то вскоре обязательно придумают телефон или какое-нибудь средство связи для общения живых с умершими. Сто лет назад телевизор, атомная бомба и полет в космос тоже считались бредом. А что? Главное, чтобы кто-нибудь очень захотел такой аппарат создать. Я бы позвонил Люсе и сказал:
— Привет! У меня тут кальвадос. А у тебя что?
Не знаю, есть ли в вечности алкоголь. Возможно, что-то, что его заменяет? Предположим, она ответит:
— Привет, Никитос! У меня тут вечное пиво и таранка от Харона! Будем!
И мы чокнемся с ней в трубку или через что там можно будет чокаться? Монитор нетбука, плазма телика или экран букридера. Да через все можно будет чокаться!
— Я сегодня написал рассказ о тебе, — скажу я.
— Прикольно! — ответит она. — И о чем он?
— Все рассказы о любви. И только некоторые о нелюбви, которая тоже любовь.
— О любви? Ты же любишь Ольгу, я помню! — усмехнется она.
— Конечно, — отвечу я, — Ольгу. Но и тебя я люблю, и Ольга тебя тоже любила.
— У нас мог быть секс втроем? — спросит она.
— Не знаю, — отвечу я. — Дело, в конце концов, не в сексе. Хотя секс у нас был. Только интеллектуальный. И вдвоем, и втроем, и вчетвером, с Танюхой.
— Это точно! — заржет Люська.
— Помнишь, ты звонила мне в Калугу, рано утром, когда я только приехал домой после банкета в Музее Циолковского? В моей кровати тогда лежала прекрасная девушка, которая дрожала от моих ласк, а я так хотел ее, и мы почти уже начали, и тут позвонила ты. И сказала: «Никитос, что у тебя есть выпить?» — а я ответил: «Люся, шесть утра, я сплю!» — а ты сказала: «У меня кальвадос! Я сегодня просидела целый день в аэропорту в твоей гребаной Калуге и не могла тебе никуда дозвониться, и никому не могла дозвониться, и подыхала от скуки, а потом я летела в Тольятти и в самолете читала Ремарка, а там у него все пьют кальвадос, и я прилетела ночью в Тольятти, и сказала таксисту: чувак, мне нужен кальвадос, он посмотрел на меня как на сумасшедшую и сказал, я знаю, где достать, но дорого, и я сказала „фигня“, и он повез меня куда-то, я думала убивать, и он вышел, и его долго не было, а потом он вернулся, протянул мне бутылку и сказал, пипец как трудно найти кальвадос в Тольятти ночью, и назвал цену, космическую цену, и я отсчитала ему бабла и сказала, чувак, а теперь домой, и он отвез меня и хотел зайти ко мне, но я сказала „ноу“, и пришла домой, и нашла стакан, и открыла бутылку, и вот я звоню тебе и хочу с тобой чокнуться, Никитос, в трубку, потому что ты клевый, и Ольга твоя бывшая клевая, и мне было хорошо с вами, за нас, за красивых и талантливых!» и я сказал «я не найду сейчас кальвадос, у меня только пиво», я не помню, откуда взялось на столе в кабинете это пиво, но это был мой любимый портер, и ты сказала «супер, значит, ты в деле», и мы пили и говорили, пока не кончилось мое пиво, пока н