оставляем включенными некоторых ментальных Критиков.
Однако некоторые из подобных изменений бывают более серьезными – и вы зачастую можете услышать сенсационные истории о людях, которые переключаются между совершенно разными личностями. Но, хотя подобные экстремальные случаи крайне редки, каждый человек переживает перемены настроения, в ходе которых проявляет разные наборы намерений, типов поведения и качества личности. В таких случаях, будь эти изменения короткими или длительными, та субличность, которая в данный момент вас контролирует, может запустить определенный набор взглядов и целей, которые в данный момент будут вам казаться вашей «истинной» сущностью.
Ощущение идентичности
Августин:Какова природа моя? Жизнь пестрая, многообразная, бесконечной неизмеримости! Широки поля моей памяти, ее бесчисленные пещеры и ущелья полны неисчислимого, бесчисленного разнообразия: вот образы всяких тел, вот подлинники, с которыми знакомят нас науки, вот какие-то отметины и заметки, оставленные душевными состояниями, – хотя душа их сейчас и не переживает, но они хранятся в памяти, ибо в памяти есть всё, что только было в душе[139].
Иногда имеет смысл думать о Самости как о постоянной, неизменной единице. Но можете ли вы сказать, что не изменились по сравнению с тем, кем были десять минут назад? Или вы больше похожи на нож, которому заменили как рукоятку, так и лезвие? Вы определенно не похожи на текст в изданной книге, чье «содержание» не меняется изо дня в день. Однако же определенный объем ваших знаний остается неизменным – и отличным от знаний остальных людей, – поэтому есть версия, что наши «идентичности» в основном заключаются в содержании нашей памяти.
Утверждение, что это тот же человек, который что-то сделал в прошлом, зачастую опирается не на знание того, что это действие совершило то же самое тело, а на другое основание: человек с большой точностью помнит предыдущую ситуацию, демонстрирует сходные персональные реакции и проявляет те же навыки.
Однако это ощущение идентичности может поблекнуть, когда интерпретация далеких воспоминаний меняется.
Уильям Джеймс:[Когда больше не чувствуется непрерывность], ощущение идентичности тоже уходит. Мы слышим от родителей разные рассказы о нашем раннем детстве, но не воспринимаем их как собственные воспоминания. Неприличные детские выходки не вызывают смущения, а остроумные высказывания – гордости за них. Ребенок, о котором рассказывают родители, для нас – чужое существо, с которым мы ассоциируем себя не больше, чем с каким-нибудь посторонним ребенком на улице. Почему? Отчасти потому, что ранние годы прорежены большими промежутками во времени и мы не можем дотянуться до них цепочкой непрерывных воспоминаний; отчасти потому, что с этими историями нам не приходит восприятие того, как мыслит ребенок… Примерно то же самое происходит с событиями, о которых остались только смутные воспоминания. Мы с трудом понимаем, считать ли их своими или отринуть как фантазии либо события, о которых мы читали или слышали, но не проживали их сами… Ощущения, которые их сопровождали, так безнадежно забыты, что решительного суждения об идентичности сделать уже никак нельзя [Джеймс, 1890].
Столетие спустя появилось еще одно предположение, что мы можем иметь в виду, когда говорим о своей Самости.
Дэниел Деннет:Наша базовая тактика самозащиты, самоконтроля и самоопределения – не создание плотин или паутин, но рассказывание историй – и особенно создание и контролирование истории, которую мы рассказываем другим людям и самим себе о том, кто мы есть… И наконец, мы (в отличие от профессиональных рассказчиков) не выбираем сознательно и намеренно, какие истории рассказывать и каким образом. Подобно паутине, наши истории плетутся нами: наше человеческое сознание и наша нарративная «самость» – их продукт, а не источник… Эти нити или потоки нарратива изливаются словно бы из единого источника, и не только в буквальном смысле истекания из одного рта, карандаша или ручки, а и в более тонком смысле: их влияние на любую аудиторию или читателей заключается в том, чтобы заставить их (попытаться) вообразить себе единого агента, которому принадлежат слова, – и кому они посвящены. Короче говоря, вообразить себе то, что я называю центром нарративного притяжения [Деннет, 1991].
Другими словами, Деннет изображает наши концепции себя как коллекции набросков автопортретов или историй, которые постоянно редактируются различными процессами. Но тогда что можно иметь в виду, говоря о том, что остаешься неизменным? Конечно, это зависит от того, как человек описывает себя, – поэтому, вместо того чтобы задавать вопросы о своей Идентичности, возможно, вам следует спросить: «Которая из моих моделей себя лучше всего служит моим текущим целям?» В любом случае нам следует спросить себя, что заставляет нас думать о себе как о Самостях, – и вот упрощенная теория, отвечающая на этот вопрос: что бы ни случилось, мы обычно спрашиваем себя, кто или что за это ответственны, – потому что наши репрезентации заставляют нас заполнять слоты причинности, упомянутые в разделе 8.7. Это приводит нас к объяснениям, которые зачастую помогают предсказывать и контролировать не только происходящее в мире, но и происходящее в нашем разуме. Поэтому мы часто задумываемся над тем, что заставляет нас поступать определенным образом или приводит к определенному выбору.
Однако, когда мы не можем найти подходящую причину, эта жажда заполнить слот может привести к тому, что мы вообразим причину, которой не существует, – такую, как понятие «Я» во фразе «Я только что придумал(а) хорошую идею». Ведь если механизмы разума, запрограммированные всему искать объяснения, заставляют найти единую причину для всего, что вы делаете, эта единица нуждается в названии. Вы называете ее «я». Я называю ее «вы».
9.2. Личные качества
Ничем из того, что можно сказать о чем-то, что оно этим «является», оно не является[140].
Если вы попросите Джоан описать себя, она может сказать что-то в этом духе:
Джоан:Я думаю о себе как о человеке дисциплинированном, честном и идеалистичном. Но так как я испытываю неловкость в социальных ситуациях, я пытаюсь компенсировать это попытками проявлять внимательность и дружелюбие, а когда это не получается – привлекательностью.
Сходным образом, если бы вы попросили Чарльза описать его подругу Джоан, он мог бы объявить, что она аккуратна, компетентна и всегда готова прийти на помощь, но ей не хватает уверенности в себе. Подобные описания наполнены повседневными словами, которые дают имена тому, что мы называем «личными характеристиками» или «качествами», такими как «дисциплинированный», «честный», «внимательный» и «дружелюбный». Но что позволяет нам вообще описывать людей? Зачем такому сложному разуму, как наш, в принципе выдавать четко очерченные характеристики? Почему, например, нужно говорить, что кто-то обычно аккуратный или обычно неряшливый, вместо того чтобы сказать, что человек аккуратен в одних делах и неаккуратен в других? Зачем вообще личные качества существуют? Вот некоторые возможные причины возникновения подобного единообразия.
Врожденные характеристики. Одна из причин, по которой люди демонстрируют определенные качества, заключается в том, что каждый человек рождается с уникальным набором генов, который приводит к определенному поведению.
Заученные характеристики. Каждый человек также постепенно обзаводится индивидуальными целями и приоритетами, которые влияют на включение различных ресурсов – как, например, когда впадать в гнев или испытывать страх. В результате чего некоторые становятся более агрессивными или робкими, чем другие.
Принцип привычки. Как только мы овладеваем эффективным способом выполнять какую-то работу, мы не желаем овладевать другими, ведь новые методы, как правило, сложнее использовать, пока полностью в них не освоишься. Таким образом, чем больше авторитета набирают более старые методы, тем сложнее новым с ними конкурировать.
Архетипы и самоидеалы. Каждая культура порождает мифы, рассказывающие о судьбах людей, одаренных четко определенными качествами. Очень немногие из нас могут сопротивляться искушению привязаться к этим героям или злодеям, в результате чего мы пытаемся измениться, чтобы воплотить в реальность эти воображаемые качества.
Самоконтроль. Непросто достичь любой сложной цели или следовать длительному плану, если не проявлять настойчивость. В данном разделе будет высказано предположение, что наши культуры, не давая нам постоянно менять цели и другие приоритеты, хотят, чтобы мы упражнялись в большей «самопредсказуемости», ограничивая нам рамки поведения.
В любом случае, хотя наши основанные на личных качествах описания зачастую неправильны и всегда незавершенны, благодаря им мир кажется более простым и понятным. То есть нам проще сказать про человека, что он честен и аккуратен (в противоположность лживости и неряшливости), даже если нет ни одного человека, который всегда говорил бы правду или поддерживал все в идеальном порядке. Смотреть на людей и вещи как на стереотипы экономит массу усилий и времени.
Однако концепция личных качеств может оказаться коварной, ведь, даже если мы подозреваем, что эти определения неточны, они все равно могут на нас влиять. Вот обычный пример подобного явления: представьте, что незнакомец, которого вы раньше никогда не встречали, возьмет вас за руку, заглянет в глаза, а затем расскажет о своем впечатлении от вас: