Билл снова посмотрел на темнеющий базальтовый монолит — в сумерках каменная плита казалась скалой. Спиной он чувствовал шершавые бревна стены, за которой притаилась диковинная машина; пуск ее был назначен на утро. На мгновение Билл усомнился: под силу ли ему, не только не учившемуся в университетах, но и не закончившему начальную школу, вывести из строя машину, которую создал человек, прочитавший не одну сотню умных книг? Кракен покачал головой — каким бы неучем он ни был, он действует во благо человечества, и руководствуется велением своей совести. Чтобы слышать голос совести, вовсе не обязательно быть ученым. Впрочем, он — стреляный воробей, многое повидал в жизни, так что профессор вполне может на него положиться. Конечно, он сделает все, что в его силах…
До окна с торчащей из него трубой осталось совсем немного. Остановившись, Билл затаил дыхание и прислушался — тишина. Только где–то вдалеке ухала сова. Убедившись, что все в порядке, Кракен осторожно отвязал от ремня кузнечные мехи и потряс ими в воздухе — в кожаном чреве сухо загремели зерна и кусочки черствого печенья. Удовлетворенно ухмыльнувшись, Билл натянул горловину мехов на конец трубы и резко сдавил мехи. Было слышно, как содержимое мехов с легким звоном покатилось по трубе. Дождавшись, покуда в трубу скатится последнее зернышко, Билл покачал воздух еще минут пятнадцать, стараясь, чтобы мусор забился в машину как можно плотнее. Спешить было некуда, к тому же Кракен всегда подходил к делу основательно.
Наконец, решив, что первый этап операции благополучно завершен, Кракен привязал мехи к ремню, проверив напоследок прочность крепления, и приподнял клетку с мышами.
Грызуны тревожно заметались в клетке, инстинктивно чувствуя, что их заточению приходит конец. Осторожно приподняв клетку на уровень жерла трубы, Билл поднял выдвижную дверцу с расчетом, что покидающая клетку мышь неминуемо упадет в трубу.
Так оно и случилось — поначалу зверьки ни за что не желали покидать свою тюрьму, но затем, успокоившись, начали вползать в трубу, привлеченные к тому же аппетитным запахом зерен и печенья.
Со змеями было еще легче — почуяв мышей, дюжина рептилий одна за другой проскользнула в трубу, изрядно порадовав Билла таким проворством. Покончив с этим, Кракен принялся размышлять, не забить ли в трубу и мешок, чтобы какая–нибудь тварь не выскользнула обратно. Разумеется, подобный шаг был чреват опасностью — сам лорд Кельвин или кто–нибудь из его чересчур внимательных коллег мог бы проверить машину непосредственно перед пуском. Разумеется, они могут обнаружить хитрость Билла, и тогда они обязательно разберут машину на части и проверят все досконально, предварительно усилив охрану. Тогда о приближении к лаборатории повторно нечего и помышлять.
Между тем профессор Сент—Ив специально предупредил, что поломка машины не должна выглядеть делом рук человеческих — все должны будут списать на змей и грызунов. Мыши в расположенной в сельской местности лаборатории — дело обычное, так что никому и в голову не придет подозревать Сент—Ива.
… Через час после удачно проведенной операции Билл лежал в своей кровати. В ту ночь ему снились бегущие за катящимися по медной трубе зернышками мыши, которых в свою очередь преследовали змеи. Добежав до другого конца трубы, твари разбегались и расползались по чудовищной машине, чтобы она завтра не могла заработать. Он, Билл Кракен, сделал все, что было в его силах. Если Провидению угодно помочь ему, то так тому и быть. Но если верх возьмут силы зла — машина лорда Кельвина все–таки заработает.
Биллу снился лорд Кельвин, хлопотливо мечущийся по лаборатории и наивно полагающий, что приносит свой талант на алтарь блага человечества. Можно только представить себе, каково будет разочарование лорда, когда он обнаружит, что машина не работает. Конечно, снова и снова он будет пытаться запустить ее. Но результат, вне сомнения, будет прежним. Конечно, мир — сложная и противоречивая вещь, но он все же обладает неким инстинктом самосохранения.
НОРВЕГИЯ
По прибытии в Дувр Сент—Ив и Хасбро вновь убедились, что апрель не всегда балует людей хорошей погодой. Небо здесь было затянуто тучами, круглые сутки лил дождь и дул пронизывающий ветер. Темное море бурлило и яростно пыталось сокрушить портовые причалы. Впрочем, скверная погода не произвела должного впечатления на профессора и его ассистента — они видели погоду и похуже.
Сент—Ив, сидя в каюте направляющегося в бельгийский порт Остенде парома, задумчиво смотрел в иллюминатор, который то и дело заливали свинцовые волны Ла—Манша.
Попыхивая трубкой, Сент—Ив время от времени прижимался лбом к холодному стеклу иллюминатора и смотрел вверх, стараясь угадать, скоро ли кончится дождь. Но небо упорно сохраняло свинцово–серый оттенок и становилось ясно, что по крайней мере сегодня солнце не покажется наверняка. Но, вспоминая о предстоящих хлопотах, профессор мгновенно забывал о скверной погоде. Он мучительно размышлял над последними сообщениями из Арктики. Интересно, имеют ли отношение происшедшие на Севере изменения к экспериментам Королевской Академии Наук? Неужели они по какой–то причине уничтожили магнитное поле раньше запланированного срока, вследствие чего с погодой началось что–то невообразимое? Неужели Биллу Кракену не удалось выполнить поручение? Сент—Ив в очередной раз выглядывал в иллюминатор, краем глаза улавливая, как накатившаяся было на судно волна бессильно рассыпается мириадами брызг. И ветер продолжал реветь с прежней силой. Наверное, кому–то из пассажиров сейчас не очень хорошо: морская болезнь — не самое приятное состояние.
Сент—Ив нахмурился: кажется, его планы терпят крах. Дирижабль, на котором он планировал вылететь в Норвегию, не смог взлететь из–за отвратительной погоды. И это в момент, когда судьба всей Земли висит на волоске! возможно, к концу недели не будет ни его, ни дирижабля. Джек Олсби остался в Ремсгейте, где пилоты дожидались благоприятной для полета погоды. Сент—Ив уныло подумал, что ему в очередной раз пришлось решать задачу со многими неизвестными. Неизвестно, будет ли в ближайшие дни хорошая погода. Неизвестно, поднимется ли дирижабль в воздух. Если и поднимется, сумеют ли Джек и пилот–тугодум заметить их на заснеженных равнинах северной Норвегии? Впрочем, об этом лучше пока не думать. Главное, мысленно повторил Сент—Ив, не распылять свои силы. Надо надеяться, что Джек как–нибудь все устроит. Сам профессор бросился в погоню за Нарбондо — Игнасио ни в коем случае нельзя упускать из виду!
Но куда подевался Нарбондо? Судя по всему, Игнасио и Харгрив покинули Дувр несколькими часами раньше под фальшивыми именами. Если, конечно, билетный кассир второпях не пропустит их имена в списке пассажиров, отправляющихся в Остенде на этом пароме. Впрочем, Сент—Ив описал недруга достаточно подробно: сутулый, почти горбатый, космы сальных волос, темный плащ–крылатка. Но никто не помнил пассажира с такой примечательной внешностью. Разумеется, Нарбондо мог проскользнуть на судно ранним утром и теперь притаился где–нибудь в темном углу…
Одно из двух, уныло думал профессор. Либо он совершил грубую ошибку, либо Нарбондо в очередной раз перехитрил всех. Доктор Игнасио вполне мог внезапно изменить маршрут и отправиться не в облюбованную первоначально Норвегию, а, скажем, в Исландию, где тоже хватает вулканов. Возможно, в этот момент Нарбондо находится на борту идущего в Рейкъявик парома и усмехается при мысли, как ловко все устроил. Он может быть и в Лондоне — наслаждается роскошью в какой–нибудь гостинице, выжидая, покуда его станут искать в другом месте. И ему, Сент—Иву, не остается ничего — только отправиться в Скандинавию и надеяться, что планы Нарбондо все–таки не претерпели изменений.
По прибытии в Остенде профессор обнаружил, что погода изменилась к лучшему — дождь прекратился, ветер стих. К Сент—Иву вернулось утраченное было самообладание.
Неожиданно профессор Ленгдон вспомнил, что они с Хасбро с утра ничего не ели.
Толкнув стеклянную дверь, они вошли в вокзальный буфет, сразу погружаясь в блаженное тепло.
— Сейчас перекусим, дружище, — ободрил Сент—Ив упавшего духом Хасбро, — и все станет по–прежнему о`кей!
Хасбро устало пробормотал: — Да, сэр… — хотя в его голосе не было привычного энтузиазма.
— Пива, — обратился Сент—Ив к подбежавшей официантке, — пива и устриц, только живо!
— Сейчас принесу, — бойко отозвалась официантка, — вы, я вижу, устали? В таком случае могу предложить свежего хлеба — он только что от пекаря, с пылу — с жару. Это придаст вам сил.
— Весьма разумное предложение, — одобрил Сент—Ив, улыбаясь официантке. Ему понравилось радушие бельгийки — несмотря на скверную погоду, та умудрилась сохранить хорошее настроение. Впрочем, подумал профессор, эта женщина вполне могла позволить себе расточать улыбки — она просто понятия не имела о существовании несущейся к Земле смертоносной кометы. Вернувшись за стойку, официантка принялась выгружать устриц из большого медного бака на сложенную пополам газету. Попутно она успевала поддержать в воздухе пригоршню с раковинами, чтобы дать воде стечь. Сент—Ив поразился сноровке, с какой бельгийка проделывала все это. Поймав на себе восхищенный взгляд профессора, женщина выудила из бака раковину покрупнее и ловким движением просунула палец между створками раковины. Разводя створки в стороны, она извлекла розоватого моллюска и отправила его в рот.
— Некоторые предпочитают не жевать их, — пояснила женщина по–английски, — но я тщательно пережевываю — мне нравится привкус моря. Что за удовольствие есть устриц, даже не ощущая их вкуса? С тем же успехом можно проглотить и жабу.
— Вы совершенно правы, сударыня, — учтиво отозвался Сент—Ив, довольный возможностью поговорить на отвлеченную тему. Кстати, я тоже стараюсь пережевывать устриц. И мидий тоже. Как видите, наши вкусы совпадают.
— Верно, — просияла женщина, — а как же иначе? Только представьте себе желудок человека, предпочитающего глотать моллюсков, не жуя! Бр–р–р-р! Они шевелятся в его желудке. — С этими словами бельгийка отправила в рот второго моллюска, сочно причмокивая. И внезапно вскричала: — О! Вот так сюрприз!