Я и доктор положили деньги на ладонь руки и просили не говорить прошлого, а только будущее.
Она что-то выпила из маленькой бутылочки, взяла меня, потом доктора за руку, смотрела долго на руку, в глаза, лицо, потом вперила взгляд на потухающие угли и, как бы про себя, держа мою руку, начала, раскачиваясь, тихо говорить отрывистыми фразами:
«Скоро больной будешь, крепко больной, здоров будешь. Далеко, далеко вновь больной будешь крепко. Много мертвых видишь. Здоров будешь. Счастлив будешь, но богат не будешь. Жить долго будешь, марушку возьмешь в России, счастлив будешь, домой придешь, богат не будешь».
Потом взяла доктора Григоровича также за руку, не отводя глаз от углей, начала ему говорить, что «он скоро, скоро болен будет, но живой. А далеко, далеко на степу смерть придет. Домой не придешь. В степу помрешь. Не один помрешь — много там мертвых будет».
Спустя неделю доктор Григорович, потом и я, живший вместе с ним, заболели сильнейшей дизентерией, от которой мы едва не умерли.
В полку же эта болезнь развилась эпидемически, в самой тяжелей форме, и мы потеряли из полка около 30 человек умерших из 200 лежавших в госпитале больных.
Возвратился полк потом в Одессу, где и оставался всю зиму, а весною 1855 г. двинули нас, во время сильной холеры (шедшей из Крыма к Одессе), в Крым, но остановили около Перекопа в с. Каланчаке. Оттуда меня командировали в Никопольский военный временный госпиталь для замещения должности ординатора, которых пред моим прибытием умерло уже четверо.
В Никополе, где половина домов была наглухо забита по случаю смерти всех обывателей, я перенес страшный тиф с возвратом его, с бубонами под мышками, но каким-то чудом остался жив, а старший врач Григорович умер от тифа в пустынном степном ауле в Крыму, вместе с начальником 6-й дивизии г. Ланским и дивизионным адъютантом Косоговым, и похоронены в безлюдной степи.
Из полка же, не бывшего ни разу в деле и всю зиму проведшего в пустынных маленьких, брошенных татарами аулах, в постоянных разъездах пред Евпаторией, не осталось и половины людей, так что, при возвращении из Крыма, полк, прибывший туда в составе 16 рядов во взводе, т. е. около 35 человек, вышел оттуда в Чугуев, имея во взводе только человек по 15–12.
Прошло много лет после войны.
В 1869 году я ехал за границу и на станции Орел, около буфета, столкнулся с пехотным, видимо, отставным офицером, на костылях и деревяшке.
Резкий характерный шрам на правой щеке с вывороченным веком сразу напомнили мне офицера, рассказывавшего в Баску, в гостинице, о ворожее-цыганке и ее предсказаниях.
Я обратился к нему с вопросом, помнит ли он пребывание в Баску, гостиницу там и рассказы его о цыганке.
Он не знал меня, потому что тогда нас никто не представил, и я слышал рассказ его издали.
Поэтому он очень удивленно спросил меня, почему я все это знаю? И затем прибавил:
— Да, батюшка, предсказание проклятой цыганки сбылось все, как она говорила! Меня ранили в ногу во время штурма Севастополя, и вот приходится калекою страдать всю жизнь. Чудеса, батюшка! Как мне это забыть! Да вы-то почему знаете? — еще раз удивленно спросил он меня и успокоился только тогда, когда я объяснил ему, что я случайно был в гостинице Баску и, сидя к нему спиною за другим столиком, слышал его рассказ товарищам, и на другой день вместе с доктором отыскали цыганку и гадали на будущее.
— И что же? — торопливо спросил он.
— Да, и нам сделанные предсказания ее сбылись. Я был два раза очень опасно болен и остался жив, вернулся домой, женился, счастлив, как она предсказала. А бедный мой старший доктор умер в безлюдной, дикой Крымской степи, как она говорила, и домой бедняга не вернулся.
Сергей БекневГИБЕЛЬ ВОЗДУШНОГО ФЛОТА(Аэрофантазия)
«13-го июня 1912 года 2-й воздушной дивизии в полном составе ее крейсеров с их разведчиками быть готовой к отправлению. Полет назначается в 6 ч. утра. Цель полета: бомбардировка „аэролитными“ минами неприятельской крепости К., защищающей столицу.
Для бомбардировки иметь на каждом крейсере по 3 комплекта мин, которые и выбросить, расположившись над крепостью в сплошной колонне, крейсер от крейсера на расстоянии двух радиусов сфер поражений, производимых на земле взрывами аэролитных мин…»
Так гласит один из пунктов секретного приказа по 2-й воздушной дивизии.
Вот когда впервые пришлось столкнуться с действительностью воздушной эскадре, да еще при таких выгодных для нее условиях, как полное отсутствие воздушного флота у противника.
Все участники набега были возбуждены, легкая победа обеспечена, один такой решительный рейд… полная паника противника… и, конечно — капитуляция. Накануне лихорадочно готовились к полету; были приняты все возможные меры против пушек, стреляющих по дирижаблям.
Гондолы последних в своих наиболее жизненных местах были бронированы особой «скользкой» броней, заставлявшей рикошетировать неприятельские снаряды.
Все крейсера имели двойные газовые оболочки, между которыми находился особый газ, вырывавшийся из отверстия при попадании в дирижабль зажигательных снарядов, отчего горевшие снаряды мгновенно тухли. Все было предусмотрено, проверено и ровно в 6 ч. утра дивизия, поднявшись на высоту и скрывшись за облаками, понеслась к цели.
Эскадра взяла направление к морю, над которым и продолжала свой полет.
Моторы работали прекрасно, скорость развивалась предельная, дул слабый встречный ветер.
Автоматические приборы, соединенные с двигателями, точно показывали место нахождения кораблей над поверхностью земли по особым картам, имевшимся на командирском крейсере, где и был установлен ориентировочный прибор.
Оставалось до цели около 150 километров, как вдруг на авангардном дирижабле подняли сигнал «остановка».
Неуместность подобного сигнала была всем очевидна. С командирского корабля немедленно передали приказание: «Продолжать путь в том же направлении».
Ответ был: «Невозможно, моторы не действуют».
Сейчас же авангардный дирижабль был выведен из строя для исправления моторов, причем его ветром отнесло несколько назад и моторы внезапно начали опять работать, но в это же самое время второй дирижабль остановился и поднял совершенно непонятный сигнал:
«Моторы исправны, хода нет».
Происходило что-то непонятное; от неизвестной причины моторы быстро останавливались, вращения винтов не происходило, и все дирижабли сносило ветром на некоторое расстояние, где моторы опять без всяких исправлений начинали работать…
Начальник дивизии приказал всем подняться выше на 500 метров и попробовать перейти преграды, но результат был тот же.
Тогда эскадра круто повернула вправо и около часа она свободно неслась в новом направлении, после чего был подан сигнал: «Взять прежний курс».
Через несколько минут опять повторилась остановка.
Начальнику дивизии осталось испытать последнее средство; он приказал двум лучшим аэропланам-разведчикам № 2 и № 4 попытаться полным ходом прорвать таинственную завесу.
Оба разведчика были обречены почти на верную смерть, но смутная надежда проскочить сквозь препятствие их подбадривала и со страшной быстротой №№ 2 и 4 ринулись на завесу.
Все с тревогой следили за ними.
Но вот один за другим оба аэроплана быстро начали падать; видимо, и их постигла та же участь, моторы остановились.
Помочь им не было никакой возможности, и на глазах всей эскадры оба судна скрылись в тумане, чтобы погибнуть в волнах расстилавшегося внизу моря.
Это была серьезная потеря, потеря двух лучших аэропланов с их храбрыми командирами.
Никто не мог себе дать ясного отчета, в чем дело?
Внезапные остановки всех поразили… Начиналась чувствоваться неуверенность в своих силах… Настроение становилось тревожным…
Эскадра была остановлена и начальник дивизии обратился к командирам судов по беспроволочному телефону с просьбой каждому высказать свое мнение.
Ответа ни от кого не последовало.
Никто ни мог объяснить происходившее. Только командир авангардного дирижабля инженер-майор фон Энте просил разрешения немедленно прибыть к начальнику дивизии.
Разрешение было дано, и фон Энте на своем разведчике № 1 прибыл к дирижаблю генерала.
Генерал встретил фон Энте далеко не любезно.
— Что вам угодно, майор? зачем вы прибыли лично, точно не могли со мной переговорить по телефону? Даром время теряете, — проговорил скороговоркой начальник дивизии, но Энте знал нрав генерала, а потому немедля отрапортовал ему:
— Ваше превосходительство, я догадываюсь, что это за сфера, может быть, мне удастся ее уничтожить.
Генерал сразу повеселел.
— Говорите скорей, спасайте всех нас, иначе мы не исполним возложенного на нас поручения.
Тут фон Энте стал торопливо докладывать генералу:
— Я думаю, что перед нами сферическая поверхность, центр ее в крепости К., которой эта сфера и обязана своим происхождением. Не знаю точно, что это за сфера, но она мне кажется похожей на сильное поле магнитов, в котором затруднено вращение стальных предметов и, если только мое предположение верно, то и средство против роковой сферы найдено: я хочу заключить мотор в коробку из мягкого железа, которое поглотит, вернее, разъединит линии поля, и мотор будет вращаться совершенно свободно, передавая движение деревянным винтам. Разрешите мне испробовать это на моем разведчике № 3, на котором я проникну внутрь сферы, затем помощью магнитной стрелки определю направление радиусов сферы и в фокусе найду станцию, на которую и брошу свой запас аэролитных мин.
Генерал недоверчиво покачал головой, но ничего не возразил.
Протянув руку майору, он сказал:
— С Богом.
И они расстались.
Еще отправляясь к командиру и зная, что разрешение не может быть не дано, майор приказал немедленно начать работу на разведчике № 3, и к моменту его возращения на свой дирижабль разведчик был уже готов.