Машина пробуждения — страница 13 из 92

Мы признаем авторитет небогов, но наш подход к поклонению им учитывает факт, что мы лично видим отпечатки ног основателей этого города. Камни сохранили немногое, но и тех крупиц вполне достаточно, чтобы осознать всю глубину нашего невежества. Свое племя они называли «эсры», а выглядели как люди с бриллиантовой кожей и плотью, сотканной из света; вроде бы у них было всего лишь по одному глазу, но может быть, и по четыре; на сияющих головах горделиво возвышались гребни, которые могли быть украшениями или же частью их анатомии; у них были и руки, и крылья; они ухаживали за парком, разбитым в самом сердце их города-лабиринта, – я полагаю, он остался от первобытных лесов, покрывавших эти земли в еще более древние времена.

Купер попытался представить себе создание, описанное Развеянной. Как бы он отреагировал, встретившись с одним из них вживую?

– У Первых людей города, эсров, не было короля, но ими управлял князь; это то немногое, что известно о них, но почти все остальное, что касается их образа жизни, было тысячи тысяч раз стерто, как на палимпсесте[7], с которого ноги прошедших стирали все на улицах этого города за его долгую историю.

То, что произошло с основателями, остается одной из величайших загадок Неоглашенграда. Не пройди с той поры столь много времени, нам могла бы быть известна их судьба: ушли они или погибли, а может, открыли Последние Врата? Они все разом нашли Смерть или же их народ угасал постепенно? Может быть, они переселились куда-то еще? С уверенностью можно сказать только одно: их больше нет – за исключением одного. Того, кто правит этими краями, светоносного чудовища, укрывшегося под Куполом.

На поверхности осталось лишь единственное напоминание о величайшем из городов Первых людей – Купол, огромный, заслоняющий собой небо; там восседает наш князь, последний представитель своего вида, несущий одинокую вахту на страже забвения, так же как когда-то, задолго до того, как началась наша история, ее нес весь его народ. Вот почему мы не должны терять веру перед лицом недавних событий: это долг князя – защищать Истинную Смерть, поскольку она крайне важна для цикла жизни во всех мирах. Что рождено, должно умереть. Что здесь сегодня, то уйдет если и не завтра, то вскоре. Как и река Сатасварги, однажды наши жизни изливаются в пустоту, освобождая место для вод, бегущих следом. Иначе начинается сварнинг.

Женщина в плаще испуганно вздохнула, услышав это слово. Купер посмотрел на нее более внимательно и на сей раз заметил прядку розовых волос, которую та наматывала на карандаш, – перепутать было невозможно.

«Мать твою!»

Что Сесстри здесь делает и заметила ли она его? Чего она испугалась? Он чуть подался назад, прячась за спиной Марвина, хотя понимал, что это не очень разумный шаг, ведь можно было бы броситься к Сесстри и умолять о помощи, но что-то его останавливало. Во-первых, вполне вероятно, что она приказывала Эшеру избавиться от него. А во-вторых, был еще и Марвин, от которого пахло ромом и табаком.

Старуха замолчала и смущенно огляделась, словно вдруг забыла, где находится и почему ее обступили все эти люди. Затем она потрясла головой и хлесткой фразой завершила свой рассказ:

– Если закроются Последние Врата, мы все утонем.

Среди слушателей прокатилась волна едва слышных перешептываний. Люди переглядывались, осознавая сказанное, и в их глазах плескалось нечто вроде тревоги. Из своего укрытия за плечом Марвина Купер увидел, что реакция публики не укрылась ни от старейшины Развеянных, ни от Сесстри. Когда женщины на секунду встретились взглядами, на лицах обеих читался страх.

Марвин чуть наклонил голову и потерся головой об ухо Купера, а затем полуобернулся так, что их губы чуть не соприкоснулись. И вновь беззвучно заговорил:

«Не верь тому, что услышал, ибо это ложь. Конец Истинной Смерти станет освобождением для нас».

Покрутив пальцами красную ниточку, вплетенную в одну из косичек, карга продолжила свое повествование. Рука Марвина змеей скользнула по телу Купера, обнимая того за талию и уводя прочь от толпы слушателей. Единственного прикосновения хватило, чтобы все мысли о рассказе старухи улетучились из головы, и теперь все внимание Купера было сосредоточено на том, чтобы держать спину прямо и не позволить ногам разбегаться в стороны. Они вновь погрузились в. сладострастный полумрак; сквозь пьяную пелену, окутавшую его сознание, Купер ощущал электрическое покалывание, прокатившееся по его позвоночнику, тестостерон затопил его мысли образами матросских татуировок, черных гуттаперчевых затычек для ушей, встретившихся губ и двух сплетенных тел.

В плечо его вонзились ногти, разворачивая Купера на месте, словно марионетку. Затем Сесстри вывернула ему руку и оттащила от Марвина.

– Какого. Рожна. Ты. Творишь? – прошипела она. – Ты что, не знаешь, кто он такой? И куда, черт его дери, девался Эшер?

Стервозные нотки в ее голосе пробудили что-то, что в течение всего дня дремало в душе Купера. Он вырвался и горделиво задрал подбородок, припомнив слова, сказанные ей утром, когда он еще подумал, будто бы она ангел, баюкающий его голову в своих ладонях.

– А откуда мне, на хрен, знать? Как я вообще могу знать хоть что-нибудь? – выплюнул он ей в лицо – в прямом смысле выплюнул. – Я же придурок, помнишь?

Сесстри достало здравого смысла подавить припадок ярости, но в глазах ее не возникло ни намека ни на угрызения совести, ни на хотя бы симпатию. Она стерла со щеки капельки слюны.

– Эта скотина, – она ткнула в сторону Марвина, – уведет тебя к своей компашке, вместе с которой будет насиловать тебя до тех пор, пока ты собственное имя не забудешь, пока твоя душа не будет осквернена и принесена в дар его повелителям. Ты вспомнишь мои слова, когда тебе откусят губы и ты уже не сможешь плеваться в других.

«Она лжет, – раздался мысленный голос Марвина. – И ты это понимаешь».

– Ты ошибаешься. – Купер не знал, так ли это, но его захлестнул гнев, и он позволил своей ненависти говорить за себя. – Вначале вы оскорбили меня, бросили на произвол судьбы, а теперь мешаете, когда нашелся хоть кто-то, готовый дать мне простое человеческое тепло? Да кто ты вообще такая?

Сесстри схватила его за руку и силком потащила к выходу, оставляя позади толпу, начавшую недобро коситься.

– Я, Купер, твой единственный шанс на спасение, и если перестанешь вести себя как избалованный ребенок, по заднице которого давно ремень плачет, то, может быть, даже и поймешь, когда я попытаюсь объяснить.

Сквозь пронизанный светом дым благовоний Купер увидел идущего следом Марвина.

– Если бы ты не была такой чванливой дрянью, я бы, может быть, даже и прислушался. Отвали и сдохни, если можешь, чтобы проснуться где-нибудь подальше от меня. – Купер отбросил ее руку и, покачиваясь, вышел в пятно света – небо, озарявшее колодец религий, сияло голубизной. Оказавшиеся поблизости апостаты неодобрительно наблюдали за перебранкой.

– Если могу? – Сесстри зашлась в гулком смехе, который, казалось, не мог родиться в этом теле с осиной талией. – Купер, глупое ты недоразумение, ты даже не представляешь, насколько близко попал. И если не успокоишься и не выслушаешь меня, то лучше бы тебе пожелать самому умереть и проснуться где-нибудь, только не здесь. – Она сунула руку в сумку и достала блокнот, словно собираясь что-то оттуда зачитать.

Купер выбил тетрадку из ее рук.

Сесстри позволила блокноту шлепнуться на землю и сурово посмотрела на Купера.

– Купер, ты еще не обращал внимания на свой живот?

– Что?

– Ты успел напиться? – словно бы не веря, спросила Сесстри. – Ладно, я серьезно, Купер, расстегни брюки и разуй наконец свои глаза. Тебе моя помощь нужна, а не чьи-то там объятия.

Отвернувшись от нее, Купер впервые за все это время смог разглядеть татуировку, украшавшую нижнюю губу Марвина, – прямо на внутренней ее поверхности была набита черная монета со стилизованной змеей, ползущей вперед и словно пытающейся вырваться из его рта. Освещение было слишком скудным, да и изображение оказалось набитым довольно грубо, и все же взгляд Купера зацепился за эту деталь, хотя сам он и не понимал из-за чего. В какое-то мгновение он увидел татуировку куда более отчетливо, чем вообще казалось возможным, – Марвин держал монетку в зубах, а лежащая на ней крохотная бледно-зеленая змейка стреляла раздвоенным язычком, казавшимся продолжением языка самого Марвина. В следующую секунду наваждение исчезло.

«Это еще что было?» – несколько отстранено подумал Купер.

– Твоя губа, – произнес он, хмуро посматривая на монетку и змею. Татуировка выглядела совсем не дружелюбно. – Не… ик… не думаю, что она мне нравится.

– Метка невольника, – усмехнулась Сесстри. – Печать его хозяев и знак рабской покорности. Он просто цепной пес, Купер, посаженный здесь, чтобы подстерегать беспечных путников и тех, кого манят обещания Истинной Смерти.

– Брехня! – возмутился Марвин.

– Да неужели? – Сесстри была сама невозмутимость. – Тогда, полагаю, ты расскажешь мне, что значит эта татуировка на твоей губе, если она не указывает на твою принадлежность к «Оттоку» и не свидетельствует, что ты мальчик на побегушках у одной из банд, поклоняющихся личам, что незримо кружат над этими вашими пылающими башнями? Хочешь сказать, ты не раб неупокоенных трупов, вырывающих души из пляски жизней и подвергающих их пыткам? Насилующих детей, чтобы ощутить вкус невинности?

Марвин едва слышно выругался и подался назад. Купер стоял, не веря своим глазам.

– Все не так, – заговорил он, но оправдания не звучали особо уверенно. – Обрести свободу – вовсе не пытка.

Пока он пытался выкрутиться, из теней возникли новые гости. Черные тела бумерангами закружили над головой Купера, завывая, перепрыгивая от одних врат до других, затмевая собой небо. Облаченные в черные одеяния юноши и девушки, приземлившиеся на мостовую, подобно зловещим балеринам, крутили сальто, толкались, визгливо хохотали и демонстрировали окружающим безумные улыбки. Все они были похожи на Марвина. Худощавая девушка, будто бы соткавшись из дыма лампад, возникла из тени за спиной Купера; два парня, завывая, точно бродячие коты в марте, разлепили свои объятия и спрыгнули вниз – они были обнажены, если не считать за одежду шелковые трусики. Пришедшие поклониться мертвым богам апостаты поспешили укрыться внутри здания, бросая через плечо настороженные взгляды. В голове Купера зазвучали затихающие голоса их перепуганных набожно-безбожных сознаний: