Страх заколол в его позвоночнике, и Эшер крикнул. Топота охранников он так и не дождался. Не выглянули в коридор и проститутки, удивленные или же недовольные тем, что кто-то мешает их работе. Эшер обладал собачьим чутьем на разного рода махинации, и все это весьма дурно пахло. Ля Джокондетт был пуст, и не было ни единого намека ни на Купера, ни на Леди, чей грубо изображенный лик украшал погнутую монету.
Снаружи зачинался голубой рассвет – окно, в которое сейчас смотрел Эшер, выходило на запад, но строения за каналом уже купались в холодных лучах. Был там и один особенный узкий домик, некогда служивший чьей-то дачей, а теперь включенный в ряд других зданий, используемых Ля Джокондетт в качестве дополнительных помещений для гостей или проведения особенных мероприятий. Вот уже несколько лет, как бордель не испытывал в них потребности, и пристройки лежали во мраке. Но сегодня в окне на третьем этаже горела одинокая свеча, озаряя облаченную в черные одеяния фигуру, танцующую среди колонн под освещенным окном.
Эшер наблюдал за силуэтом Леди Ля Джокондетт с расстояния – их разделяли двор и воды канала; он нащупал в кармане погнутую монетку, несшую ее изображение. Это была не наводка, но западня.
Купер услышал вой Эшера, разнесшийся над водой. Вопль первобытного отчаяния, звонкий, как бой колоколов, в своей чистоте, и пускай Купер был знаком с серым человеком не более суток, но узнал его голос. Спрыгнув с кровати Теи, он стряхнул с себя апатию, оставленную отравленными пальцами, копавшимися в его сознании. Отбросив в сторону гардину, он увидел на другом берегу канала и самого Эшера, стоявшего посреди сада Ля Джокондетт. Его долговязый силуэт изогнулся назад, всем своим видом изображая страдание, а запрокинутое дымчатое лицо смотрело прямо в окно, где стоял Купер. Тот все еще не мог сфокусировать зрение, но ему показалось, будто он видит, как из тьмы выскальзывают черные марионетки и обступают Эшера со всех сторон.
– Что там делает Эшер? – спросил Купер, пытаясь сбросить наваждение и не обращать внимания на устроенный для него Теей кукольный спектакль. «Сид и Марти Крофт[22] не имеют никакого отношения к Клеопатре», – подумал он.
– Ну, – подала голос Тея, закинув ногу на ногу и развалившись в кресле-лежанке, – мне кажется, он разражается воплями неукротимого гнева.
Она улыбнулась.
Стерва улыбалась. И вместо того чтобы прийти в ярость, Купер почему-то ощутил спокойствие. Это было странно. Зато теперь он понимал, как его гостеприимная хозяйка завоевала умы и сердца целой исторической эпохи, – для нее это было раз плюнуть.
– Но ты же сказала: мой спаситель, мой монохромный спаситель…
– Верно, – кивнула она с едва заметным энтузиазмом, словно бы он ткнул в какую-то скрытую под самой поверхностью тайну, которой ей крайне хотелось поделиться; понимание Купером, что это только спектакль, нисколько не умаляло произведенного эффекта. – И совершенно не покривила душой. Потерпи немного, Купер-Омфал, и скоро в твою жизнь вернется определенность. Рано или поздно.
Кукольное представление закончилось. Силуэты принадлежали головорезам, вооруженным и значительно превосходящим Эшера числом. Купер повернулся спиной к окну, чувствуя, как в его душе растет негодование. Он вновь усомнился в мотивах этой женщины – царицы, – которой из всех известных ему представительниц прекрасного пола следовало доверять менее всего. Купер потряс головой и выругал себя: «Назвать меня тупицей было бы преуменьшением всего хренова года. Иисус на хлебушке, нельзя было позволять Клеопатре заманить себя обещаниями безопасности; не тогда, когда тебя похитила компания ублюдков и у тебя есть все основания для того, чтобы совершить самоубийство!»
– Кажется, я совершенно забыл спросить, кто меня похитил, верно? – Купер говорил спокойно и уверенно. Пускай ему и противостоял опыт двух тысяч лет и память об интригах многочисленных империй, но он собирался использовать свою принадлежность к мужскому полу себе во благо. Больше его уже не удастся соблазнить, поскольку теперь он знал, с кем имеет дело. – Я не спросил, кто напал на меня, Эшера и Сесстри. Почему бы это, Тея Филопатор? Не расскажешь, почему и драка, и похищение столь кстати ускользнули из моей памяти, когда я проснулся в твоем психотропном борделе?
Одно плечо приподнялось и опустилось – Леди не нуждалась в завершении этого жеста, поскольку каждое сочленение ее тела участвовало в единой хореографии эмоций.
– Последствия травмы головы бывают очень разнообразными, Купер, – промурлыкала она, – и, сказать по правде, наша встреча совершенно выбила тебя из колеи.
Он покачал разбитой головой.
– Уж не ты ли только что восхваляла удивительную устойчивость моей психики? Способность сохранять трезвость мысли перед лицом всей этой, кхм… абсурдности пробуждения? – Он продолжал давить, хотя по-прежнему испытывал значительное благоговение перед историей женщины, к которой он сейчас обращался. – После всего того, что я в последнее время повидал, одна мертвая египтянка уж точно не могла выбить меня из колеи. Даю еще одну попытку.
– Я ни в чем не обманывала тебя, Купер-Омфал, – мягко произнесла Тея, касаясь руки Купера с отточенной двумя тысячами лет грацией. Ох уж эта грация! Купер подозревал, что она даже ветры пустить не сможет так, чтобы те не показались дыханием самого Зефира. – Прошу, вспомни об этом, когда будешь выносить свой приговор в конце представления нашего театра теней.
– Это не объясняет…
– О, а вот и он!
– Эшер?
Купер больше не видел его в окне, но серый человек определенно не мог так быстро не то что канал переплыть, а даже от своих преследователей оторваться. Занавес опустился, когда легендарная хозяйка развернула его лицом к себе.
– Разве я не обещала тебе монохромного спасителя?
Тея простерла руки в жесте щедрости, вот только Купер сомневался в том, что она понимает значение этого слова. Он все еще ощущал обволакивающую ее вуаль страха, пусть и слишком слабого или весьма старательно сдерживаемого, чтобы он не смог его прочитать, хотя и вполне распознаваемого. Так чего же она боялась? Он уже было собрался сказать что-нибудь язвительное, но тут в окно постучали. Затем оно со скрежетом отворилось, и, развернувшись, Купер увидел вовсе не то лицо, которое ожидал. Неоглашенград подкидывал сюрприз за сюрпризом.
Марвин – бледный, с черными волосами, подведенными черной сурьмой глазами и в черной же изодранной одежде – забрался в дом через окно, отведя гардины в стороны, словно свадебную вуаль. Купер подался назад, когда этот солдат оттенков серого скользнул к нему, заключая в объятия могучих рук и отравляя его смесью совсем иных ароматов, нежели содержали ядовитые благоухания Леди: мужской пот, табак, алкоголь, дым и что-то еще… Какой-то резкий запах, которому в то же время было невозможно противостоять. «Так пахнет нежить», – сказал сам себе Купер, четко осознавая, что абсолютно прав, хотя и не понимая, откуда ему это стало известно; знал он и то, что ему полагается испугаться, но ничего такого при этом не ощущал.
– Привет, – прошептал Марвин, наклоняясь к его шее.
– Ой… – Купер обнаружил, что не может пошевелиться… или не хочет. – Здрасте.
– Леди, – поклонился Марвин Тее, ответившей ему кивком и легким трепетом пальцев.
– Передай твоим гнусным хозяевам, что я исполнила свою часть сделки, – произнесла женщина таким голосом, какого Купер от нее прежде не слышал, – змея, облаченная в женскую плоть, сбросила свою маску, и он не смог сдержать дрожи.
Марвин притянул его к себе, и Купер утратил последние остатки свободной воли.
– Им это уже известно, – заявил Марвин, прикусив татуированную губу. – Небесные владыки всегда наблюдают за нами. Они – боги шаманов, пришедшие, чтобы освободить нас от тирании жизни. – Он потерся щетиной о шею Купера.
Тея вновь пошевелила пальцами – плавный, театральный жест, которым она одновременно и отмахивалась от слов собеседника, и обольщала его.
– Меня не особенно впечатляет какая-то там орава покойников, Мертвый Парень. Я делаю лишь необходимое для собственного выживания, и не более того. И если я прошу передать твоим владельцам, что моя часть сделки исполнена, то именно так ты и поступишь, вне зависимости от того, кажется ли тебе, что они и так все знают, или же нет. Ты передашь мое послание не по причине важности его содержания, но потому, что я так попросила. Даже повелители нежити признают мой авторитет.
Марвин поклонился, увлекая за собой и Купера. Тому это показалось па какого-то странного танца.
– Леди, я сделаю так, как вы прикажете.
– Еще бы ты не сделал, – встрял Купер прежде, чем успел прикусить язык.
Он был ослеплен похотью, а наркотическое опьянение почти размазало его сознание по поверхности тысячи тысяч мирозданий, и все же он продолжал умничать. «Мелкий говнюк», – так бы сказала сейчас его мать, где бы она ни находилась. О боже, мама. Отец!
– Тише…
Рот Марвина изогнулся в улыбке почти у самых губ Купера, и в его дыхании тот ощутил запах дыма и гвоздичный аромат. Теплый и сухой палец коснулся губ, игриво и спокойно, уводя от мыслей об обещанном спасении и даже, Купер не мог не отметить этого, о гребаной Клеопатре.
– Ладно, – согласился он и, утратив дар речи, уставился на своего соблазнителя.
Черные волосы, такие же глаза, белая, как рыбье пузо, кожа, одежда из хлопчатобумажной ткани, прорванная точно в нужных местах: над сосками – единственным местом, имевшим хоть какой-то окрас, вдоль украшенного могучими мышцами живота, лишенного пупка, поперек гладкого, крепкого плеча… Нет, у Купера больше не было слов, чтобы продолжать умничать. Лишь росли показания барометра страсти, а инстинкты призывали бежать.
В одном Тея оказалась права: Марвин был монохромен, но вот в том, что касается «спасителя», Купер изрядно сомневался. Он посмотрел вдаль, туда, где над пылающими башнями среди голубых облаков мерцало оранжевое зарево. Марвин ведь собирается отвести его туда? Теперь он отчетливо слышал плач. Голос принадлежал жен