Взяв карандаш, Мэллори начал быстро и умело набрасывать схему скелета.
– Большую часть времени он проводил на задних ногах, опираясь на хвост, причём голова поднималась высоко над землёй. Обратите внимание на утолщение хвостовых позвонков. Верный признак огромных нагрузок – вследствие двуногой позы. – Он постучал карандашом по схеме и продолжил: – Стадо подобных существ могло быстренько обглодать целый лес. Они мигрировали, мистер Рикс, как это делают слоны, на огромные расстояния и очень быстро, всё сметая на своём пути.
Бронтозаврусу была свойственна вертикальная стойка, о чём свидетельствует и узость грудной клетки. Ноги у него были весьма массивные и прямые, располагались они вертикально. Ходил бронтозаврус не сгибая коленей, примерно так же, как слон. Так что не было в нём ничего лягушачьего.
– Я смоделировал позу крокодила, – запротестовал Рикс.
– Кембриджский институт машинного анализа закончил наконец расчёт нагрузок. – Мэллори отошёл к своему саквояжу, вытащил оттуда переплетённую пачку распечаток и бросил её на стол. – Эта тварь и мгновения не смогла бы простоять на суше, если бы её ноги находились в таком дурацком положении.
– Да, сэр, – кивнул Рикс. – Именно это и оправдывает акватическую гипотезу.
– Но вы посмотрите на его пальцы! – возмутился Мэллори. – Толстые, как булыжники, ну разве это похоже на гибкие перепончатые лапы пловца? А какие у него фланцы поясничных позвонков! Чтобы дотянуться повыше, это существо сгибалось в тазобедренном суставе – прямо как подъёмный кран!
– Доктор Фоук будет несколько огорошен. – Рикс снял пенсне и начал протирать стёкла платком. – Равно как и многие из его коллег.
– И это ещё только цветочки, – зловеще посулил Мэллори.
В кабинет вернулся Гексли-старший, ведя за руку Гексли-младшего.
– О боже, – вздохнул он, посмотрев на Рикса, а затем на Мэллори. – Уже началось.
– Да всё эта галиматья Фоука, – смутился Мэллори. – Он тщится доказать, что динозавры были не приспособлены к жизни! Выставляет моего левиафана плавучим слизняком, щиплющим травку.
– Но с мозгами у него было слабовато, тут уж не поспоришь, – заметил Гексли.
– Из чего совсем не следует, что он был рохлей. Все уже признали, что динозавр Радвика мог летать. Эти существа были быстрыми и активными.
– По правде говоря, теперь, когда Радвика с нами больше нет, всё громче звучат голоса сомневающихся, – сказал Гексли. – Кое-кто утверждает, что его летающая рептилия не летала, а только планировала.
– Так что же, всё возвращается к этой… первоначальной теории? – Только присутствие ребёнка не позволило Мэллори выругаться. – Униформисты хотят, чтобы эти существа были тупыми и вялыми! Тогда динозавры хорошо лягут на их кривую развития, черепашьими шажками поднимающуюся к сияющим высотам дней нынешних. В то время как, допустив катастрофу, вы неизбежно признаете за этими великолепными существами гораздо большую степень дарвиновской приспособленности, что может оскорбить нежные чувства крохотных современных млекопитающих, вроде Фоука и его дружков-приятелей.
Гексли сел и подпёр щёку ладонью:
– Так ты не согласен с предполагавшейся схемой?
– Кажется, доктор Мэллори предпочитает, чтобы этот зверь стоял на задних лапах, – вмешался Рикс. – В соображении отобедать древесными кронами.
– А мы можем придать ему такое положение, мистер Рикс?
Ошарашенный Рикс засунул пенсне в карман фартука и поскрёб в затылке:
– Да, пожалуй, что и да, сэр. Если установить его посередине зала и прикрепить растяжками к куполу… Если шея не влезет, так мы её слегка пригнём. Пускай смотрит прямо на зрителей – эффект будет потрясающий!
– Кинем косточку церберу популярности, – ухмыльнулся Гексли. – Правда, палеонтология – дама трепетная, может и в обморок хлопнуться. Честно говоря, я ещё слабо ориентируюсь в этом вопросе. До статьи Фоука у меня как-то руки не доходят, а тебе, Мэллори, ещё только предстоит изложить свои взгляды печатно. К тому же мне не слишком по душе точка зрения катастрофистов. Natura non facit saltum[68].
– Но Природа движется скачками, – возразил Мэллори. – Машинные расчёты математических моделей это доказали. Сложные системы могут совершать внезапные переходы.
– Да Боге ней, с теорией. У тебя есть прямые доказательства?
– Есть, и довольно много. Я оглашу их на лекции. Остались определённые шероховатости, и всё же картина убедительная, гораздо убедительнее, чем у противников.
– И ты готов поставить на неё свою репутацию учёного? Ты продумал каждый вопрос, каждое возражение?
– Я могу ошибаться в чём-то, – сказал Мэллори, – а они ошибаются полностью.
Гексли постучал самопиской по столу.
– А что если я спрошу – для затравки, – как это существо могло питаться ветками? Голова его не больше лошадиной, а зубы на удивление слабы.
– Оно не жевало зубами, – без запинки отрапортовал Мэллори. – У него был зоб, уложенный камнями, вот они-то всё и перемалывали. Судя по размеру грудной клетки, этот орган был около ярда длиной и весил добрую сотню фунтов. Стофунтовый зоб обладает большей мускульной силой, чем челюсти четырёх слонов.
– А зачем рептилии столько пищи?
– Бронтозаврус не был теплокровным в точном смысле этого термина, но обладал активным обменом веществ. Дело тут в отношении поверхности к объёму. Телесная масса такого размера сохраняет тепло даже в холодную погоду. Уравнения совсем элементарные, – улыбнулся Мэллори. – Численное их решение на одной из малых машин заняло менее часа.
– А что начнётся потом – страшно подумать, – пробормотал себе под нос Гексли.
– Неужели мы позволим политике встать на пути истины?
– Туше[69]. Тут он нас поймал, мистер Рикс… Боюсь, придётся вам переделать всё наново, а ведь сколько ухлопано трудов.
– Да что там, – беззлобно улыбнулся Рикс. – Ребята из мастерской любят трудные задачи. Кроме того, доктор Гексли, позволю себе заметить, что во время подобных споров посещаемость Музея взлетает к небесам.
– Ещё одна мелочь, – торопливо вставил Мэллори. – Состояние черепа. Череп этого экземпляра, увы, весьма фрагментарен, тут потребуется тщательное изучение, кое-что придётся делать почти наугад. Мне хотелось бы принять участие в этой работе. Вы пустите меня в свою мастерскую, мистер Рикс?
– Разумеется, сэр. Я скажу, чтобы вам дали ключи.
– Лепке из гипса я учился у лорда Гидеона Мэнтелла, и как же давно это было, – скромно вздохнул Мэллори. – А с тех пор никакой практики. Будет очень интересно познакомиться с новейшими приёмами этого достойнейшего ремесла, с работой прославленных мастеров.
– Я искренне надеюсь, что мы тебя не разочаруем, Нед, – с некоторым сомнением улыбнулся Гексли.
Мэллори вытирал платком взмокшую от жары шею, с тоской взирая на штаб-квартиру Центрального статистического бюро.
Временная дистанция в двадцать пять веков не помешала ему узнать Древний Египет достаточно близко – и возненавидеть это царство мёртвых. Прокладка французами Суэцкого канала была героическим предприятием, а потому всё египетское сразу же стало парижской модой. Лихорадка охватила и Британию, затопив нацию галстучными булавками со скарабеями, чайниками с крылышками, аляповатыми стереоснимками поваленных обелисков и малюсенькими – в аккурат для каминной полки – безносыми сфинксами из мыльного камня. Стараниями промышленников звероголовые языческие божки вырвались на простор, их можно было встретить и на занавесках, и на коврах, и на обивке экипажей, и где угодно. Но что доводило Мэллори до полного бешенства, так это отношение публики к пирамидам и прочим развалинам; все эти восторженные ахи и охи, вся эта идиотская болтовня про тайны древних цивилизаций претила его здравому смыслу.
Он, конечно же, с восхищением читал о триумфах техники в Суэце. Испытывая нехватку угля, французы заправляли топки своих гигантских экскаваторов битумизированными мумиями – их складывали в поленницы, как дрова, и продавали на вес. Но разве отсюда следует, что все географические журналы должны быть забиты сплошной египтологией?
Огромное, псевдоегипетское по орнаменту здание Центрального статистического бюро грузно расселось в правительственном сердце Вестминстера; его пирамидальная верхняя часть круто сходилась к острому известняковому навершию. Чтобы компенсировать потерю объёма наверху, нижняя часть этого уродливого сооружения была раздута, как гигантская каменная брюква.
Истыканные дымовыми трубами стены поросли беспорядочным лесом вентиляторов, чьи беспрестанно машущие лопасти были, конечно же, выполнены в форме ястребиных крыльев. И всю эту бесформенную громаду пронизывали толстые чёрные телеграфные кабели, сводившие сюда информацию из всех уголков империи. Бесчисленные провода, спускавшиеся по стенам к столь же бесчисленным телеграфным столбам, напоминали такелаж какого-то невозможного, фантастического парусника.
Опасливо поглядывая на облепивших провода голубей, Мэллори пересёк плавящийся от жары асфальт Хосферри-роуд.
Крепостные ворота Бюро, обрамлённые колоннами с лотосовидными капителями и англизированными бронзовыми сфинксами, имели высоту футов в двадцать. По их углам были прорезаны обычные обиходные двери; Мэллори хмуро шагнул в прохладные сумерки, в неистребимый запах щёлока и льняного масла. Убийственный зной раскалённых лондонских улиц остался позади, а заодно и дневной свет – в этом треклятом месте совсем не было окон, только газовые рожки в неизбежно египетском стиле, пламя которых зыбко колыхалось в веерообразных рефлекторах из полированной жести.
Не ожидая приглашения, Мэллори предъявил стоявшему за конторкой клерку своё удостоверение личности. Клерк или, может, какой-нибудь там полицейский, поскольку одет он был в новомодную милитаризированную форму Бюро, прилежно записал, куда направляется посетитель, а затем достал поэтажный план здания и красными чернилами нанёс на него извилистый маршрут.