шины поменьше приводились в действие массивными маховиками, укреплёнными на толстых чугунных стойках. Одетые в белое клакёры, расхаживавшие по безупречно чистым проходам, казались рядом со своими машинами карликами; белые шапочки, полностью скрывавшие волосы, и белые марлевые повязки на лице придавали им сходство с хирургами.
– Весь день напролёт таращиться в маленькие дырочки. – Тобиас глядел на все эти чудеса техники с полным безразличием. – И чтобы никаких ошибок! Влупи не по той клавише, вот тебе и превратишь священника в поджигателя. Скольким несчастным сукиным детям исковеркали жизнь таким вот образом…
Его слова почти терялись за ровным пощёлкиванием, доносившимся из машинного зала.
Двое посетителей библиотеки, серьёзные, респектабельного вида мужчины, склонились над большим квадратным альбомом, раскрытым на цветной литографии.
– Садитесь, пожалуйста, – сказал Тобиас.
Мэллори сел к столу во вращающееся кресло на резиновых колёсиках, а тем временем Тобиас отправился на поиски нужного файла. Буквально через несколько секунд он расположился напротив Мэллори и начал перебирать карточки, время от времени прерываясь, чтобы ткнуть указательным пальцем в небольшую коробочку с воском. В конечном итоге на стол легли две перфокарты.
– Это ваши запросы, сэр?
– Я заполнял обычные анкеты. Но вы ведь храните всё в машинном формате, так ведь?
– Ну так что, КК принял запросы. – Тобиас вглядывался в карты. – Но нам пришлось переправить их в «Криминальную антропометрию». Эта карта уже была в работе – они провели предварительный отбор. Подождите, я сейчас. – Он принёс чистый, со сменными листами клакёрский справочник и сравнил одну из перфокарт с какими-то образцами. – А вы уверены, сэр, что заполнили все пункты анкеты?
– Вроде да, – ушёл от прямого ответа Мэллори.
– Рост подозреваемого… – бормотал мальчишка, – размеры… Длина и ширина левого уха… левая ступня… левое предплечье… левый указательный…
– Я написал, как помню, – сказал Мэллори. – А почему тут всё про левую сторону?
– Менее подвержена воздействию физического труда, – рассеянно ответил Тобиас. – Возраст, цвет кожи, волос, глаз. Шрамы, родимые пятна… ага, вот. Уродства.
– У него была шишка на лбу, ближе к виску, – сказал Мэллори.
– Фронтальная плагиоцефалия, – объяснил мальчик, сверившись по своему справочнику. – Редкость, вот почему я так удивился. Но это должно пригодиться.
В «Криминальной антропометрии» они там все сдвинулись на черепах. – Он закинул перфокарты в прорезь и дёрнул шнурок; послышался отдельный звон колокольчика. Через пару секунд за перфокартами пришёл один из клакёров.
– А что теперь? – поинтересовался Мэллори.
– Будем ждать, пока их прогонят.
– И долго это?
– Как правило, раза в два дольше, чем ожидаешь. – Тобиас откинулся на спинку стула. – Даже если ты удвоишь свою оценку. Что-то вроде закона природы.
Мэллори кивнул. Если задержки нельзя избежать, её можно использовать.
– Давно вы здесь работаете, мистер Тобиас?
– Не настолько, чтобы крыша съехала. Мэллори улыбнулся.
– Думаете, я шучу? – хмуро бросил Тобиас.
– Почему же вы работаете в этой организации, если так её ненавидите?
– Её все ненавидят, у кого есть хоть капля здравого смысла, – ответил Тобиас. – Ну да, тут всё прекрасно, если работать на верхних этажах, быть большой шишкой. – Он ткнул пальцем в потолок. – А кто такой я? В основном здесь такие и работают, маленькие люди. Мы нужны им десятками, сотнями. Мы приходим и уходим. Два, ну три года такой работы – и привет. Глаза испорчены, нервы сорваны. А что? Точно. Таращиться целый день на эти дырочки, так это у кого хочешь крыша съедет, вместе с карнизом. – Тобиас сунул руки в карманы фартука. – А ведь наверняка, сэр, вы тут глядите на нас, на всякую мелочь в этих вот белых балахонах, и думаете про себя, что мы и внутри все одинаковые. Но это не так, сэр, совсем не так. Понимаете, в Британии совсем мало людей, умеющих прилично читать, писать и считать, здесь же без этого никак. А большинство тех, кто это умеет, находят гораздо лучшую работу, если не лень поискать. Так что Бюро достаются самые… ну… неуравновешенные. – Томас саркастически улыбнулся. – Иногда сюда берут даже женщин. Вязальщиц, потерявших работу из-за этих новых машин. Их нанимают считывать и пробивать карточки. Они же аккуратные, привыкли к мелкой работе, так что им в самый раз.
– Весьма странная политика, – заметил Мэллори.
– Давление обстоятельств, – пояснил Тобиас. – В нашем деле всегда так. Вы когда-нибудь работали на правительство Её Величества, мистер Мэллори?
– В некотором роде, – пожал плечами Мэллори.
Он работал на Комиссию по свободной торговле Королевского общества. Он поверил их патриотической болтовне, их обещаниям закулисного влияния, а они высосали из него всё, что можно, и отпустили на все четыре стороны – выкручивайся как умеешь. Личная встреча с главой комиссии лордом Гальтоном[74], тёплое рукопожатие, «глубочайшее сожаление», что не может быть и речи об «открытом признании его доблестной службы…» Вот и всё. И ни клочка подписанной бумаги.
– А какая это была работа? – заинтересовался Тобиас.
– Вы видели когда-нибудь так называемого сухопутного левиафана?
– В музее, – кивнул Тобиас. – Его ещё называли бронтозаврусом, такой слон-рептилия. У него зубы на конце хобота. Деревья ел.
– Смышлёный вы парень, Тобиас.
– Так, значит, вы – левиафанный Мэллори! – восхищённо выдохнул Тобиас. – Знаменитый учёный!
Зазвонил колокольчик. Тобиас сорвался с места и подхватил с лотка широкую, сложенную гармошкой бумажную ленту.
– Отлично, сэр. Уже разобрались. Я же сразу сказал, что эта история с черепом поможет. – Тобиас развернул перед Мэллори ленту.
Это была подборка машинных портретов. Темноволосые англичане с внешностью висельников. Машинная печать, выполненная маленькими чёрными квадратиками, слегка искажала лица; казалось, что у всех этих людей тёмная пена на губах и грязь в уголках глаз. Выглядели они родными братьями – некий странный подвид рода человеческого, подвид ушлых и ни во что не верящих. Портреты были безымянными, под ними стояли только гражданские индексы.
– Вот уж не думал, что их будет так много, – поразился Мэллори.
– Было бы меньше, имей мы более точные антропометрические параметры, – сказал Тобиас. – Но вы не торопитесь, сэр, посмотрите внимательнее. Или ваш жулик здесь, или его вообще нет в архиве.
Мэллори всматривался в хмурые лица пронумерованных бандитов; деформированные черепа придавали им особо отталкивающий вид. Он отчётливо помнил лицо жучка. Помнил, как оно перекосилось от бешенства, помнил кровавую слюну на сломанных зубах. Это зрелище навсегда врезалось ему в память, врезалось так же ярко, как схожие с костяшками пальцев позвонки, торчавшие из серого вайомингского сланца. Как тот долгий момент озарения, когда Мэллори заглянул в сердцевину тусклых каменных глыб и прозрел непреходящее сияние своего триумфа, свою грядущую славу. Точно так же тогда, на ипподроме, он видел в лице жучка смертельный вызов, способный переиначить всю его жизнь.
Но ни одно из этих ошалелых, угрюмых лиц никого ему не напоминало.
– А возможно такое, что этого человека у вас нет?
– Возможно, если на него нет уголовного досье, – сказал Тобиас. – Мы можем прогнать эту карту по полной программе, но на это уйдут недели машинного времени и потребуется особое разрешение сверху.
– Отчего же так долго?
– В наших архивах есть данные на всё население Британии. На каждого, кто когда-либо подавал прошение о приёме на государственную службу, или платил налоги, или был арестован. – Тобиас почти извинялся; было видно, что он искренне хочет помочь. – А может, этот тип иностранец?
– Я уверен, что это был англичанин и явный уголовник. Он вооружён и опасен. И всё же его здесь нет.
– А может, просто плохие снимки? Эти самые уголовники, они же чего только ни вытворяют перед полицейским фотографом – и щёки надувают, и вату в нос засовывают, и всё что угодно. Он должен быть здесь, точно должен.
– Не думаю. А есть ещё какие-нибудь варианты? Тобиас сел и сокрушённо покачал головой.
– Это всё, что у нас имеется, сэр. Если только вы не измените описание.
– А не могли кто-нибудь убрать его портрет?
– Это было бы искажение официальных данных, сэр. – Тобиас был потрясён. – Уголовное преступление, караемое депортацией в колонии или каторгой. Да разве ж кто на такое пойдёт?
Повисло напряжённое молчание.
– А всё-таки? – подстегнул его Мэллори.
– Ну, данные, сэр, это святая святых, ради них нас здесь и держат. Но есть некоторые высокопоставленные чиновники, не из нашего Бюро, – лица, заботящиеся о конфиденциальной безопасности государства. Да вы понимаете, о ком я.
– Нет, – качнул головой Мэллори, – не понимаю.
– Очень немногие джентльмены, облечённые большим доверием и полномочиями. – Тобиас оглянулся на других посетителей и понизил голос. – Возможно, вы слышали о том, что называется Особым кабинетом? Или Особым бюро полиции?
– Кто-нибудь ещё?
– Ну, естественно, королевская семья. Все мы, в конце концов, слуги короны. Если бы сам Альберт приказал нашему министру статистики…
– А как насчёт премьер-министра? Лорда Байрона? Тобиас ничего не ответил, лицо его как-то поскучнело.
– Праздный вопрос, – делано улыбнулся Мэллори. – Забудьте о нём. Это академическая привычка – если меня заинтересовал какой-то предмет, я пытаюсь разобраться в нём до конца, до самых мелочей. Но здесь это абсолютно ни к чему. Взгляну-ка я ещё раз. – Мэллори сделал вид, что повторно изучает. – Скорее всего, это мой собственный промах, да и света здесь маловато.
– Позвольте, я прибавлю газ, – вскочил Тобиас.
– Не стоит, – отмахнулся Мэллори. – Прибережём моё внимание для женщины. Возможно, с ней нам повезёт больше.