– Мистер Олифант полностью меня проинформировал.
– Сомневаюсь, – фыркнул Мэллори. – Он предпочёл закрыть глаза на худшую её часть.
– Я не лезу во всю эту чёртову политику, – всё так же мягко заметил Фрейзер. – Идёмте, сэр?
Лондон накрыло пологом жёлтой мглы.
Он висел над городом в мрачном величии, подобный студенистому, с грозовой плотью военному кораблю. Его щупальца – грязь, поднимающаяся из дымовых труб, – скручивались и извивались в полном безветрии, чтобы расплескаться о мерцающую облачную крышу. Невидимое солнце лило тусклый, жидкий свет.
Мэллори изучал улицу; было что-то зловещее в этом лондонском летнем утре – должно быть, из-за жутковатого янтарного света.
– Мистер Фрейзер, насколько я понимаю, вы родились и выросли в Лондоне?
– Да, сэр.
– Вам когда-нибудь случалось видеть такое? Фрейзер взглянул на небо.
– Разве что в детстве, сэр, в те времена угольные туманы были просто страшные. Но радикалы построили высокие дымовые трубы, теперь всю эту гадость уносит в провинцию. Обычно уносит.
Необычайное зрелище захватывало. Мэллори впервые в жизни пожалел, что лишь поверхностно знаком с положениями пневмодинамики. В этом неподвижном, как крышка кастрюли, облаке было что-то нездоровое, ему недоставало естественной турбулентности. Словно кто-то взял и начисто отключил динамику атмосферы.
Зловонная подземка, обмелевшая, насыщенная сточными водами Темза, а теперь ещё и это.
– Сегодня вроде бы не так жарко, как вчера. – В голосе Мэллори не было особой уверенности.
– Вчера было солнце, сэр.
На улицах царила сутолока, какая бывает лишь в Лондоне. Все кабриолеты были разобраны, паробусы забиты, улицы запружены телегами и какими-то невообразимыми колымагами, ноздри задыхающихся лошадей почернели, в неподвижном воздухе висела густая, как смрад выгребной ямы, брань кучеров. Чуть не каждый паровой экипаж волочил за собой прицепную тележку на широких, с резиновыми шинами колёсах, доверху нагруженную припасами, – летний исход аристократии из Лондона превращался в паническое бегство. Тоже ведь не дураки, усмехнулся про себя Мэллори.
Дизраэли жил на Флит-стрит; перспектива тащиться через весь город пешком ужасала. Немного посовещавшись, Мэллори с Фрейзером решили плюнуть на неизбежную вонь и попытать счастья в подземке.
Однако тут же выяснилось, что Британское братство сапёров и шахтёров бастует. У входа на станцию Глостер-роуд обвисли в полном безветрии знамёна и транспаранты, пикетчики возводили из мешков с песком заграждения, всё это несколько напоминало действия оккупационной армии. Откровенная наглость забастовщиков не вызывала у собравшейся толпы ни малейшего негодования, люди смотрели на происходящее с любопытством и некоторой робостью. Возможно, они искренне радовались, что эту вонючую дыру заткнули, но скорее – попросту боялись «кротов». Одетые в каски стачечники выплеснулись из лондонских подземелий, как воинственная орда мускулистых чумазых кобольдов.
– Не нравится мне это, мистер Фрейзер.
– Мне тоже, сэр.
– Давайте поговорим с этими ребятами.
Мэллори пересёк улицу и подошёл к кряжистому багроволицему кроту, который что-то орал и настырно совал людям листовки.
– В чём тут дело, брат сапёр?
Крот оглядел Мэллори с головы до ног и усмехнулся, не выпуская изо рта слоновой кости зубочистку; в его правом ухе висела большая позолоченная серьга. Или даже золотая – Шахтёрское братство, владевшее множеством ценных патентов, было очень и очень богатеньким профсоюзом.
– Вот вы, мистер, вы спросили меня вежливо, как человека, и я вам тоже скажу всё, как есть, как человеку. Это всё эти долбаные пневматические поезда, это ж надо было какому-то мудаку их придумать. Мы сразу так и говорили, петицию лорду Бэббиджу послали, что не будут эти трижды долбаные туннели проветриваться, с какого бы им хрена? А к нам тогда пришёл какой-то козёл и начал вешать нам лапшу, что всё, значит, будет как в аптеке, уж я-то знаю, я, говорит, учёный – он, значит, учёный, а мы, получается, говно. А теперь под землёй – вонь, как у того козла в жопе, и вся его хрень учёная плитой накрылась, широкой и мохнатой.
– Это – серьёзное дело, сэр.
– А то не серьёзное.
– А вы знаете, как звали консультировавшего вас учёного?
Крот поговорил с парой своих собратьев.
– Лорд по фамилии Джефферис.
– Я же знаю Джеффериса! – удивлённо воскликнул Мэллори. – Он заявлял, что птеродактиль Радвика не мог летать. Он якобы доказал, что это была «малоподвижная планирующая рептилия», не способная махать крыльями! Да этот ублюдок вообще ничего не понимает! Его следует под суд отдать за мошенничество!
– А вы что, мистер, вы тоже учёный?
– Только не такой, как этот ваш Джефферис, – отрезал Мэллори.
– А хрен ли с вами таскается этот приятель, лягаш долбаный? – Крот возбуждённо дёрнул себя за серьгу. – Вы с ним что, так вот всё и запишете в свои блокнотики?
– Ни в коем случае, – с достоинством отозвался Мэллори. – Просто мы хотели знать всю правду о происходящем.
– Если вы, ваше учёное превосходительство, хотите узнать всю эту в рот конём долбаную правду, сбегайте вниз и наскребите себе с потолка ведёрко тамошнего протухшего говна. Золотарей с двадцатилетним стажем, даже их наизнанку выворачивает, такая там вонища!
Крот шагнул в сторону и загородил дорогу юной особе в кринолине с ленточками.
– Вниз нельзя, милочка, сегодня поезда не ходят… Мэллори двинулся дальше.
– Ну, это ему так с рук не сойдёт! – зловеще пробормотал он. – Когда учёный берётся за промышленную консультацию, он должен быть твёрдо уверен в своих выкладках!
– Всё дело в погоде, – примирительно сказал Фрейзер.
– Вовсе нет! Всё дело в этике учёного! Я сам получил подобное предложение – один йоркширский малый задумал построить оранжерею, наподобие грудной клетки бронтозавруса. Каркас, говорю я ему, получится отличный, никаких проблем, только вот швы между стёклами обязательно потекут. Он подумал, подумал, да и бросил свою затею. Я сам, собственными руками отрезал себе возможность получить гонорар за консультации – зато сохранил честное имя учёного. – Мэллори откашлялся и сплюнул в канаву. – Джефферис, конечно же, олух, но всё равно не верится, чтобы он мог дать Бэббиджу такой идиотский совет.
– Никогда не видел, чтобы учёный так откровенно говорил с кротом…
– Тогда вы не знаете Неда Мэллори! Я уважаю всякого честного человека, знающего своё дело.
Фрейзер задумался. Судя по выражению лица, у него остались некоторые сомнения.
– Опасные бунтовщики, эти ваши шахтёры.
– Прекрасный радикалистский профсоюз. Они и раньше поддерживали партию и до сих пор это делают.
– И перебили немало полицейских – тогда, в смутные времена.
– Веллингтоновских полицейских, – уточнил Мэллори.
Фрейзер мрачно кивнул.
Не оставалось ничего другого, как идти к Дизраэли пешком. Ноги у Фрейзера были длинные, походка размашистая, он поспевал за Мэллори без малейшего труда и не имел особых возражений против вынужденной прогулки в компании подопечного. Они повернули назад и вскоре оказались в Гайд-парке, где Мэллори надеялся глотнуть свежего воздуха. Листья деревьев совсем увяли в липком неподвижном воздухе, а зеленоватый свет, струившийся на землю сквозь ветви, казался мрачным, почти зловещим.
Небо превратилось в чашу, полную дыма, бурлящего и с каждой минутой делающегося всё гуще и гуще. Устрашающее зрелище вызвало среди лондонских скворцов настоящую панику, огромная их стая с криком кружила над парком. Мэллори восхищённо наблюдал за птицами. Стайная активность представляла собой весьма элегантный пример групповой динамики. Просто удивительно, как систематическое взаимодействие такого большого числа особей может образовывать в воздухе настолько изящные формы: трапеция, затем скошенный треугольник, постепенно превращающийся в слабо изогнутый полумесяц, затем середина полумесяца вспучивается, по нему проходит нечто вроде волны… Можно написать очень интересную статью.
Мэллори споткнулся о корень. Фрейзер поддержал его за локоть.
– Сэр?
– Да, мистер Фрейзер?
– Поглядывайте, пожалуйста, по сторонам – за нами может быть хвост.
Мэллори огляделся, без особого, правда, толку: парк был переполнен, однако среди гуляющих не замечалось ни кашлюна, ни его дружка в котелке. Никто не прятался за кустами, никто не размахивал дубинками.
На Роттен-роу небольшой отряд конных амазонок – «очаровательных наездниц», как их называли газеты (нельзя же писать «состоятельных куртизанок»), – сгрудился вокруг лежащей на земле всадницы: гнедой мерин выбросил её из седла (женского, разумеется, седла). Подойдя поближе, Мэллори и Фрейзер увидели, что несчастный мерин попросту запарился, обессилел и упал; весь в мыле, он лежал чуть поодаль и тяжело дышал. Наездница не получила ни царапины, только перемазалась в траве. Она крыла последними словами Лондон и его поганый воздух, и подружек, подбивших её послать коня в галоп, и некоего господина, подарившего ей эту клячу.
Фрейзер из деликатности сделал вид, что не заметил этой малопристойной сцены.
– Сэр, при моей работе быстро учишься ценить пребывание на открытом воздухе. Сейчас рядом нет ни дверей, ни замочных скважин. Не могли бы вы проинформировать меня о своих неприятностях самыми простыми словами – описать события так, как вы видели?
Мэллори ответил не сразу. Он испытывал сильное искушение довериться Фрейзеру; из всех этих облечённых властью людей, к чьей помощи он мог бы прибегнуть, один лишь этот полицейский казался способным заглянуть в корень проблем. И всё же доверяться было опасно – опасно не для него одного.
– Мистер Фрейзер, эта история затрагивает репутацию благородной леди. Прежде чем я начну говорить, я должен взять с вас слово джентльмена, что вы не повредите её интересам.
Фрейзер шёл, заложив руки за спину, и молчал.
– Это – Ада Байрон? – спросил он после минуты размышлений.