Олифант молча протянул руку и получил от оперативника тёмно-красную папку – дело об убийстве Майкла Рэдли.
Тогда, в курительной «Гранд-Отеля», именно Олифант и был третьим собеседником генерала Хьюстона и несчастного, обречённого на скорую смерть Рэдли. Оба эти красавца быстро напились. Рэдли выглядел гораздо приличнее, однако казался менее предсказуемым и значительно более опасным. Пьяный Хьюстон увлечённо играл роль американского варвара: с налившимися кровью глазами, взмокший от пота, он сидел, взгромоздив тяжёлый, заляпанный грязью сапог на стул. Он курил трубку, сплёвывал куда попало, последними словами чихвостил Олифанта, Британию и британское правительство. И строгал какую-то дурацкую деревяшку, прерываясь только для того, чтобы подточить складной нож о край подошвы. Иное дело Рэдли, его прямо лихорадило от возбуждающего действия алкоголя – щёки горели, глаза сверкали.
Олифант пришёл к Хьюстону со вполне сознательным намерением поубавить тому прыти перед отъездом во Францию, никак не ожидая оказаться в напряжённой атмосфере взаимной, почти не скрываемой враждебности между генералом и его пресс-агентом.
Ему хотелось заронить семена сомнения в благополучном исходе французского турне; с этой целью, и в первую очередь для ушей Рэдли, он вскользь намекнул на более чем тесное сотрудничество разведывательных служб Британии и Франции. Олифант высказал уверенность, что Хьюстон уже приобрёл по меньшей мере одного влиятельного врага в рядах Полис-де-Шато, преторианской гвардии императора Наполеона. Будучи очень немногочисленны, исподволь внушал Олифант, сотрудники Police des Chateaux не связаны в своих действиях ни законами, ни даже конституцией; было заметно, что никакие спиртовые пары не помешали Рэдли взять предполагаемую опасность на заметку.
Затем появился рассыльный с запиской для Рэдли. Когда дверь открывалась, Олифант мельком увидел озабоченное лицо молодой женщины. Рэдли удалился, объяснив, что ему необходимо переговорить со знакомым журналистом.
Вернулся он минут через десять. За эти десять минут генерал вылакал чуть не полпинты бренди. Олифант выслушал ещё одну особо цветистую тираду и откланялся.
Получив на рассвете телеграмму, он вернулся в «Гранд» и сразу же отыскал гостиничного детектива, отставного полицейского по фамилии Маккуин. Вызванный среди ночи дежурным мистером Парксом, Маккуин первым вошёл в номер Хьюстона.
Пока Паркс пытался успокоить истеричную супругу ланкаширского подрядчика, проживавшего на момент переполоха в номере двадцать пять, Маккуин подёргал дверь соседнего, двадцать четвёртого номера, и та сразу открылась. Окно было выбито, комнату заносило снегом, в холодном воздухе пахло порохом, кровью и, как деликатно выразился Маккуин, «содержимым внутренностей покойного джентльмена». Увидев окровавленный труп Рэдли, Маккуин крикнул Парксу, чтобы тот телеграфировал в полицию. Затем он запер дверь мастер-ключом, зажёг фонарь и заблокировал вид с улицы остатками одной из занавесок.
Не было никаких сомнений, что Рэдли обыскали. В луже крови и прочих субстанций, окружавших труп, валялись многоразовая спичка, портсигар, мелкие монеты – обычное содержимое мужских карманов. Обследовав помещение, детектив обнаружил карманный многоствольный пистолет фирмы «Ликок и Хатчингс» с ручкой из слоновой кости. Спусковой крючок у оружия отсутствовал. Три из пяти его стволов были разряжены, по оценке Маккуина – сравнительно недавно. Продолжив поиски, он нашёл в россыпи битого стекла безвкусно раззолочённый набалдашник генеральской трости. Неподалёку лежал окровавленный пакет, плотно завёрнутый в коричневую бумагу. Как выяснилось, он содержал сотню или около того кинотропических карточек, перфорация на них была безнадёжно испорчена попаданием двух пуль. Сами пули, свинцовые и сильно смятые, выпали в руку детектива, когда тот осматривал карточки.
Последующий осмотр комнаты специалистами из Центрального статистического – услуги столичной полиции по настоянию Олифанта были отклонены – мало что добавил к наблюдениям многоопытного гостиничного детектива. Из-под кресла был извлечён спусковой крючок пистолета «ликок-и-хатчингс». Там же был найден совершенно неожиданный предмет – белый пятнадцатикаратовый чистейшей воды бриллиант.
Двое сотрудников «Криминальной антропометрии» с непременной своей таинственностью использовали большие квадраты клейкой бумаги, чтобы собрать с ковра волоски и частички пуха; они поспешно увезли драгоценную добычу к себе в логово, после чего о ней никто уже больше не слышал.
– Вы закончили с этой папкой, сэр?
Олифант взглянул на Беттереджа, потом снова на папку. В его глазах стояла лужа крови, освещённая блеклым утренним солнцем.
– Мы уже на Хорсферри-роуд, сэр. Кэб остановился.
– Да, благодарю вас.
Закрыв папку, он вернул её Беттереджу, затем вышел из кэба и стал подниматься по широкой лестнице.
Вне зависимости от конкретных обстоятельств, входя в Центральное статистическое бюро, Олифант неизменно испытывал какое-то странное возбуждение. Вот и сейчас – словно на тебя кто-то смотрит, словно ты познан и исчислен. Да, Око…
Пока он объяснялся с дежурным, слева из коридора высыпала группа молодых механиков, все – в машинного покроя шерстяных куртках и зеркально начищенных ботинках на рубчатой резине, у каждого – безукоризненно чистая сумка из плотной белой парусины с кожаными на медных заклёпках уголками. Двигаясь в его сторону, ребята переговаривались, кое-кто уже доставал из карманов трубки и черуты.
Олифанту остро захотелось курить. Он в сотый раз выругал про себя здешний запрет на табак (вынужденный, но кому от этого легче?) и проводил завистливым взглядом механиков, исчезающих между колонн и бронзовых сфинксов. Семейные люди с обеспеченной старостью; выйдя на пенсию, будут жить, наверное, в Камдентауне или в Нью-Кроссе, в любом из респектабельных пригородов, обставлять крохотные гостиные сервантами из папье-маше и голландскими фигурными часами, а жёны их будут подавать чай на лакированных, ярко разукрашенных жестяных подносах.
Миновав невыносимо банальный квазибиблейский барельеф, он прошёл к лифту; тут же появился и второй пассажир – мрачноватый джентльмен, безуспешно пытавшийся счистить с плеча какой-то белёсый потёк.
Латунная клеть с грохотом закрылась и поползла вверх. Джентльмен в испачканном сюртуке вышел на третьем этаже, Олифант же доехал до пятого, где квартировали «Количественная криминология» и «Нелинейный анализ». И хотя он находил НА бесконечно более увлекательным, сегодня ему нужна была именно КК, в лице её руководителя Эндрю Уэйкфилда.
Служащие КК были расфасованы по аккуратным камерам-одиночкам из листовой стали, асбеста и фанеры. Уэйкфилд царствовал в такой же, ну – чуть побольше, клетушке; его голову с жиденькими соломенными волосами обрамляли медные ручки бесчисленных картотечных ящиков.
Заметив Олифанта, он широко улыбнулся, продемонстрировав кривоватые, выпирающие вперёд зубы:
– Мистер Олифант, сэр. Очень рад. Извините, я сейчас.
Уэйкфилд вложил несколько перфокарт в плотный синий конверт с подкладкой из папиросной бумаги и тщательно стянул половинки патентованной застёжки красной ниткой. Затем он отложил конверт в покрытый асбестом лоток, где уже было несколько таких же.
– Боитесь, что я смогу прочесть вашу перфорацию, Эндрю? – улыбнулся Олифант.
Он откинул жёсткое, убирающееся в стену сиденье и сел, пристроив на коленях сложенный зонтик.
– Вы в курсе, что значит синий конверт, не так ли? Звякнув шарнирами, Уэйкфилд убрал свой суставчатый письменный стол в узкую нишу.
– Не знаю, что находится в этом конкретном конверте, но вообще-то слышал о них.
– Некоторые люди и вправду умеют читать карточки. А уж шапку запроса – эти данные прочтёт любой младший клерк с той же лёгкостью, с какой вы читаете кинотропическую рекламу в подземке.
– Я, Эндрю, никогда не читаю рекламу в подземке. Уэйкфилд фыркнул, что заменяло ему смех.
– А как дела в дипломатическом корпусе, мистер Олифант? Разобрались уже с этим вашим «луддитским заговором»?
Вопрос звучал саркастически, однако Олифант предпочёл этого не заметить.
– Собственно говоря, он не является чем-то очень уж первоочередным. По крайней мере, в области моих интересов.
Уэйкфилд кивнул, полагая, что «область интересов» Олифанта ограничивается деятельностью иностранцев на британской земле. По запросам Олифанта, он регулярно прогонял поиск на такие организации и группировки, как карбонарии, «рыцари белой камелии», фении, техасские рейнджеры, греческие гетерии, «Детективное агентство Пинкертона» и «Бюро научных исследований» Конфедерации.
– Надеюсь, вам пригодился последний материал по техасцам? – подался вперёд Уэйкфилд. Пружины патентованного кресла жалобно скрипнули.
– Весьма, – заверил его Олифант.
– Вы не знаете случайно, – начал Уэйкфилд, вынимая из кармана позолоченный цанговый карандашик, – их миссия не собирается переезжать?
Кончик карандаша с громким отвратительным клацаньем пробежал по кривым зубам.
– Из их теперешнего обиталища в Сент-Джеймском дворе, что за виноторговлей Берри?
– Совершенно верно.
Олифант помедлил, взвешивая вопрос.
– Маловероятно. У них совершенно нет денег. Думаю, здесь всё зависит от доброжелательности домовладельца…
Уэйкфилд молча улыбнулся.
– А вы не могли бы мне сказать, – сощурился Олифант, – кому нужна эта информация?
– «Криминальной антропометрии».
– Правда? Они что, занялись наружным наблюдением?
– Думаю, это просто отработка методики. Эксперимент. – Уэйкфилд отложил карандаш. – Этот ваш учёный приятель… Мэллори, так его, кажется, звали?
– Да?
– Видел рецензию на его книгу. Он сейчас что, в Китае?
– В Монголии. Возглавляет экспедицию Географического общества.
– Понятно, – кивнул Уэйкфилд. – Чтобы не путался под ногами.
– Скорее уж, чтобы не попался кому-нибудь под руку. Совсем не плохой малый. К слову сказать, он с лёту и весьма неплохо разобрался в технических аспектах работы вашего Бюро. Но я и сам пришёл к вам по делу характера чисто технического.