Олифант просидел над телеграммой целый час, абсолютно неподвижно, словно в трансе, не заметив даже, как Блай принёс поднос, поставил его на стол и бесшумно удалился. Затем он налил себе чашку едва тёплого чая, взял бумагу, самопишущее перо и начал составлять – на безупречном французском – письмо в Париж некоему месье Арсло.
В воздухе стоял едкий запах магния.
Принц-консорт оставил хитроумную, швейцарского производства стереоскопическую камеру и со всей своей тевтонской серьёзностью приветствовал Олифанта по-немецки. На нём были аквамаринового цвета очки с круглыми, не больше флорина, стёклами и безукоризненно белый лабораторный халат. Коричневые пятна на его пальцах были обязаны своим происхождением отнюдь не никотину, но нитрату серебра.
Олифант поклонился, пожелал его высочеству доброго дня на том же, принятом в августейшем семействе языке и сделал вид, что осматривает швейцарскую камеру – замысловатое сооружение, чьи объективы слепо пялились из-под гладкого медного лба. На мгновение камера напомнила Олифанту мистера Карта, мускулистого швейцарца, служившего у принца-консорта камердинером, – такие же широко посаженные глаза.
– Я привёз Элфи небольшой подарок, ваше высочество, – сказал Олифант.
Как и принц-консорт, он говорил по-немецки с лёгким саксонским акцентом – долгая миссия, связанная с деликатным поручением королевского семейства, оставила след, столь же неизгладимый, как шрам от самурайского меча. Родственники князя Альберта Кобургского, искусные в древнем ремесле династийных браков, стремились расширить свои крошечные владения – в то время как британское Министерство иностранных дел старалось, по мере сил и возможностей, сохранять теперешнюю раздробленность германских мини-государств.
– Юный принц уже покончил сегодня с уроками?
– Элфи немного нездоровится, – отозвался Альберт, критически всматриваясь сквозь зеленоватые очки в один из объективов камеры. Он взял кисточку, обмахнул поверхность линзы и выпрямился. – Как вы думаете, не является ли изучение статистики излишне тяжёлой нагрузкой для юного, неокрепшего ума?
– Что думаю об этом я, ваше высочество? – живо откликнулся Олифант. – Статистический анализ обладает огромными возможностями…
– Вопрос, по которому мы с его матерью сильно расходимся, – скорбно поведал принц. – А успехи Альфреда в этом предмете оставляют желать много лучшего. И тем не менее статистика – ключ к будущему. В современной Англии без неё и шага не ступишь.
– А как у него с другими предметами? – сменил тему Олифант.
– Антропометрия, её он усваивает вполне хорошо. И евгенику тоже. Серьёзные области знания, и не столь утомительные для юных мозгов.
– Я мог бы поговорить с ним, ваше высочество, – предложил Олифант. – Я уверен, что парень старается.
– Поговорите, – пожал плечами принц. – Он у себя в комнате.
Оставив позади продутое сквозняками великолепие королевских апартаментов, Олифант вошёл в детскую. Наследник британского престола пулей вылетел из груды одеял и, как был, босиком помчался навстречу гостю, ловко перепрыгивая через рельсы невероятно запутанной железной дороги.
– Дядя Ларри! Дядя Ларри! Здорово! Что вы мне принесли?
– Последний выпуск барона Зорды. В кармане Олифанта лежало сочинение упомянутого барона «Патерностер, паровой бандит» – грошовая книжонка, завёрнутая в зелёную бумагу и резко пахнущая типографской краской. Первые два выпуска популярной серии – «Некомплектная армия» и «Велосипедисты царя» – вызвали у юного принца Альфреда самый необузданный энтузиазм. Новый опус сомнительного аристократа обещал быть почище предыдущих: картинка на аляповатой, до рези в глазах яркой обложке изображала бешено мчащийся паровой экипаж наиновейшей конструкции – с гладким и раздутым, как лысина Швабры Швыряльщицы, носом и узкой кормовой частью. Отважный Патерностер, высунувшийся из кабины чуть не по пояс, отстреливался из револьвера от невидимых противников. Покупая книгу, Олифант полюбовался её фронтисписом; там наглый бандит, порождённый воображением барона Зорды, был изображён более подробно – особенно впечатлял его костюм, включавший в себя широкий, усеянный медными заклёпками ремень и сильно расклёшенные брюки с застёгнутыми на пуговицы разрезами обшлагов.
– Супер! – Мальчик нетерпеливо сорвал с «Парового бандита» зелёную обёртку. – А машина-то у него какая! Вот это уж точно – обтекаемая!
– А как же, Элфи, разве станет злодей Патерностер пользоваться допотопной рухлядью. И ты посмотри на картинку – у него же прикид ну точно, как у Неда Мордоворота.
– Ну да, – восхитился наследник британского престола, – вона какие потрясные клёши. А ремнюга – так это вообще опупеть.
– А как ты поживал это время, пока мы не виделись? – спросил Олифант, полностью проигнорировав не подобающее для младенческих уст слово.
– На все сто, дядя Ларри. – Тут на детском лице мелькнула тень беспокойства. – Вот только я… Только она… Она взяла вдруг и сломалась…
Принц указал на японскую чайную куклу, печально привалившуюся к ножке огромной кровати. Из рваного отверстия в роскошном одеянии торчала узкая острая полоска какого-то полупрозрачного материала.
– Это пружина, дядя Ларри. Наверное, я её слишком туго завёл. На десятом обороте там что-то щёлкнуло, и она вот так вот выскочила.
– Японские куклы приводятся в действие пружинами из китового уса. Этот народ не научился ещё делать настоящие пружины – но скоро научится. Тогда их игрушки не будут так быстро ломаться.
– Отец считает, что вы слишком уж возитесь со своими японцами, – сказал Элфи. – Он говорит, что вы считаете их ничуть не хуже европейцев.
– А так оно и есть, Элфи! Сейчас их механические устройства, прямо скажем, не очень из-за нехватки знаний в прикладных науках. Но вполне может случиться, что когда-нибудь в будущем они ещё поведут цивилизацию к невиданным высотам. Они и, возможно, американцы.
Мальчик глядел на него с большим сомнением.
– Отцу бы это не понравилось – то, что вы говорите.
– Это уж, Элфи, точно.
Следующие полчаса Олифант провёл, стоя на коленях, – Альфред демонстрировал ему игрушечную французскую вычислительную машину, миниатюрную сестричку «Великого Наполеона», работавшую – в лучших семейных традициях – не на паре, а на сжатом воздухе. Маленькая машина использовала не перфокарты, а телеграфную ленту, что напомнило Олифанту о месье Арсло. К этому времени Блай доставил уже письмо во французское посольство; вполне возможно, что какой-нибудь дипкурьер уже вёз его в Париж.
Альфред почти уже присоединил свою машину к миниатюрному кинотропу, но тут раздалось сдержанное побрякивание дверной ручки, традиционно заменявшее в Букингемском дворце общепринятый стук. Олифант встал, открыл высокую белую дверь и обнаружил за ней хорошо ему знакомое лицо Нэша, дворцового камердинера, чьи легкомысленные спекуляции железнодорожными акциями закончились малоприятным знакомством со столичным Отделом экономических преступлений. Своевременное вмешательство Олифанта позволило быстро замять эту давнюю историю; неподдельная почтительность Нэша явно свидетельствовала, что он отнюдь не забыл об этой бескорыстной услуге.
– Мистер Олифант, – возвестил камердинер. – Пришла телеграмма, сэр. Вас срочно вызывают.
Машина Особого отдела неслась с бешеной скоростью, а её обтекаемые обводы могли бы вызвать зависть и у самого Патерностера, однако Олифант, привыкший к более традиционным способам передвижения, ощущал себя в этом чуде техники весьма неуютно; охватившая его тревога возрастала с каждой минутой.
Они мчались вдоль Сен-Джеймсского парка, голые чёрные сучья мелькали мимо, как уносимый ветром дым. Шофёр – лица его не было видно за огромными защитными очками – явно наслаждался стремительным полётом, получал откровенное удовольствие, распугивая лошадей и пешеходов низким басовитым гудком. Кочегар, крепкий молодой ирландец, маниакально ухмылялся и всё подбрасывал в топку кокс.
Олифант не знал, куда его везут. Теперь, когда они приближались к Трафальгарской площади, уличное движение заставляло водителя непрерывно тянуть за шнурок, оглашая улицу улюлюкающим воем, похожим на горестные стенания неведомого морского чудовища – хотя кто может сказать, как оно там стенает? Услышав этот звук, все прочие экипажи уступали им дорогу, расступались, как Чермное Море пред Моисеем. Полисмены отдавали честь. Беспризорники и метельщики кувыркались от восторга, когда мимо них с грохотом проносилась скользкая жестяная рыба.
Темнело. Свернув со Стрэнда на Флит-стрит[144], водитель притормозил и нажал рычаг, выпустив в воздух мощную струю пара; машина прошла юзом ещё несколько ярдов и замерла.
– Вот, сэр, полюбуйтесь. – Водитель поднял очки на лоб и вглядывался вперёд сквозь изрядно поцарапанное ветровое стекло. – Ну как вам это нравится?
Улица была полностью перекрыта. За деревянным, густо увешанным фонарями барьером стояли хмурые солдаты в полевой форме, с карабинами «каттс-модзли» наперевес. Дальше виднелись большие брезентовые полотнища, укреплённые на высоких деревянных стояках, словно кто-то вознамерился возвести ярмарочный балаган прямо посреди мостовой.
Кочегар вытер лицо фланелевой тряпкой в горошек.
– Скрывают что-то от прессы.
– Самое место, – хмыкнул шофёр.
– Мы её нашли, – мрачно объявил подошедший к машине Фрейзер.
– И попутно устроили целый балаган. Неужели нельзя было обойтись без этих резервов главного командования?
– Мало здесь весёлого, мистер Олифант. Вам лучше бы пройти со мной.
– Беттередж приехал?
– Не видел. Сюда, пожалуйста.
Фрейзер провёл его за барьер. Стоявший у прохода солдат коротко кивнул.
Олифант увидел вдалеке очень усатого джентльмена в компании двух сотрудников столичной полиции.
– Это Холлидей, – заметил он, – шеф «Криминальной антропометрии».