уппе РПДД было приказано остаться на ночь там, где они находились, на полпути к вершине.
На рассвете джунгли пришли в движение. Начался подготовительный обстрел бункеров, указанных РПДД: он явился сигналом к началу штурма. В 9 часов 43 минуты утра около пятисот человек – батареи C и D 2-го батальона – начали движение вверх по склону. Группа РПДД должна была наблюдать за действиями сверху. Это был их одиннадцатый день в джунглях. Доминик доложил, что у них заканчиваются припасы и питьевая вода.
Вскоре рация Боунза начала трещать от срочных сообщений. Головной дозорный одного из штурмовых расчетов был расстрелян в упор. Когда его товарищи подошли, чтобы забрать его, неожиданно появились вражеские стрелки и перестреляли всех. Другие пытались прорваться группами большей численности, но были прижаты огнем к земле, и многие получили тяжелые ранения. Личный состав батареи A 2-го батальона, прикрывавшей тыл, под огнем северовьетнамского подразделения, зашедшего сзади, сократился на порядок.
По рации РПДД слышали, как командир обреченной батареи A неистово кричал, что они под огнем, что их обстреливают со всех сторон и что есть опасность полного разгрома. Были слышны стрекот автоматического оружия, проклятья, крики – а затем наступила тишина.
– Чтоб меня, – пробормотал Доминик. – Их раскатали в хлам.
У подножия холма остатки 2-го батальона попали в окружение. Каждый раз, когда войска пытались двигаться в каком-либо направлении, их выкашивал огонь противника. Враг возникал повсеместно и в гораздо большем количестве, чем предполагало командование в Дакто: он двигался вверх и вниз по уступам, пробирался по туннелям, выскакивал из бункеров, пресекая всякую возможность к бегству. Все предыдущие месяцы вьетнамцы избегали контактов с чужими патрулями до тех пор, пока они не убедились в том, что сотни американцев попали в засаду.
2-й батальон, зажатый в стягивающемся периметре, подвергся плотнейшему минометному обстрелу. В кратерах от снарядов вповалку лежали трупы. Живые пытались спрятаться под мертвыми. Взводы численностью сорок человек превратились в группки по десять. Погибло от одиннадцати до тринадцати полевых докторов. Все шестнадцать офицеров выбыли из строя, восемь из них погибли. При попытке доставить боеприпасы и забрать раненых были сбиты десять вертолетов.
Члены РПДД не могли сделать ничего, кроме как сидеть и слушать рацию. Они были полностью отрезаны от батальона плотным огнем. Бежать они тоже не могли, поскольку весь холм был во власти Северовьетнамской армии. Они были словно узники в тюрьме, а в соседней камере резали на части их товарищей. Однако далее должен был настать их черед. Если бы даже им удалось связаться с Дакто по рации, не будучи подслушанными врагом при помощи захваченных радиостанций, шансов выбраться из этого пекла у них не было. Оставшиеся вертолеты продолжали кружить, ожидая любой возможности помочь тем, кто был под огнем. РПДД же были отрезаны и, по всей видимости, тоже окружены.
Когда наступила ночь, они углубились в чащу и соорудили заградительную полосу с минами-растяжками. Огонь внизу продолжался еще несколько часов. Потом звуки взрывов замолкли, и ветер доносил лишь стоны искалеченных людей. Через некоторое время раздались одиночные выстрелы – это вьетнамские военные добивали тех, кого не успели оттащить в укрытие. Когда выстрелы стихли, ветер принес запах горелого опиума – этим успокоительным пользовались вражеские солдаты. Для РПДД это стало верным знаком того, что теперь у них есть несколько часов передышки.
Влажная прохлада опустилась на высоту 875. Когда пришел черед Доминика попытаться поспать пару часов, он свернулся в клубок и натянул на себя пончо. «Я лев, и я лиса. Я лев, и я лиса. Я лев, и я лиса».
Бойцы РПДД оставались в укрытии два дня. За это время они израсходовали всю остававшуюся еду и воду. Утром третьего дня, когда призрачный голубоватый туман окутал джунгли, они услышали приглушенные голоса и шум – враг выводил из пещер новые силы и направлял их вниз по склону, где по-прежнему кипела битва.
4-й батальон, отправленный для помощи 2-му, тоже оказался разнесен в клочья. Было сбито еще несколько вертолетов. Раненые умирали без медицинской помощи. Когда горны в стане врага подали сигнал к началу наступления, руководитель РПДД дядя Бен созвал собрание для оценки ситуации. Без пищи и воды дальнейшее нахождение в укрытии не имело смысла. Пока у них оставались силы сражаться, надо было выбираться.
Радиоперехваты говорили о том, что холм находился в руках многотысячной Северовьетнамской армии. Врагу ничего не стоило направить пару сотен человек для того, чтобы гарантированно накрыть РПДД и «убедиться, что мы не ушли», как сказал дядя Бен.
«Они знают, что мы здесь. Они знают, что нам нужно выдвигаться. Когда они атакуют, мы должны рассредоточиться и продолжать движение. Продвигаться вперед и открывать огонь на поражение при необходимости. Мы же не собираемся полечь здесь из-за этих ублюдков!»
Они выдвинулись. Через десять минут спуска по склону, что был противоположен тому, на котором разгорелось сражение, они уловили движение и нырнули в укрытие как раз вовремя, чтобы не попасть под пулеметный огонь. Доминик слышал, как пули свистели у него над головой, издавая щелчки всякий раз, когда преодолевали скорость звука, и шлепки, когда вреза́лись в бамбук.
Группа рассеялась. Один из разведчиков начал стрелять из всесокрушающего пулемета M-60, разнося в щепки стволы и ветви во всех направлениях. Доминик поднял глаза и увидел очередную жуткую картину: мертвые вражеские солдаты висели на деревьях вверх ногами, как туши на скотобойне. Они заранее привязали себя к ветвям для того, чтобы не потерять занятую позицию из-за какого-нибудь легкого ранения.
«Рассредоточиться! – прокричал дядя Бен. – Открывать огонь на ходу!»
РПДД продирались сквозь чащу, пригибаясь и ведя стрельбу очередями. Меняя направление движения, чтобы сбить врага с толку, они напоролись прямо на него. Передергивая затвор обреза, Доминик выпустил несколько пуль в упор. Бойцы попеременно спасали друг другу жизнь, снимая вражеских солдат, появлявшихся сзади. Сорок минут, показавшихся им часами, они бежали, пригибались, стреляли, пока ответный огонь не прекратился.
Промокшие насквозь и смертельно уставшие, разведчики собрались вместе. Джунгли молчали. Птицы и звери давно оставили эти места. По радио разведчики услышали, что еще один батальон движется вверх по тому самому склону, на котором они находились. Это означало, что вскоре они попадут под подготовительный огонь и бомбежку. Дядя Бен составил маршрут для отхода, который пролегал через недавнее поле боя. Боеприпасы были на исходе. Они двинулись в путь.
Перемещались медленно, вдыхая запах смерти и скользя по земле, выжженной напалмом, порошкообразные остатки которого въедались в форму. С наступлением ночи они вновь спрятались. Доминика трясло от обезвоживания. Его губы потрескались и кровоточили, ноги словно горели. Ему приходилось выкапывать углубления в земле локтями, потому что из-за постоянных обстрелов ладонями он прикрывал уши. Через несколько часов шум утих. Он перевернулся на спину и принялся смотреть на звезды. Он лежал неподвижно, как тело, над которым вот-вот должна была захлопнуться крышка гроба.
С первыми проблесками зари, оглохшие от пальбы и изнемогающие от жажды, они снова пошли. У Доминика оставалось всего три патрона для обреза и одна обойма в пистолете 45-го калибра. Они сразу же попали под обстрел: среди деревьев стали разрываться реактивные противотанковые гранаты. Доминик видел, как упал связист Боунз. Он видел, как дядя Бен побежал по направлению к Боунзу, а потом тоже упал. Вьетнамский солдат вырос из-за кустов и навел оружие на Доминика. Тут дядя Бен приподнялся и застрелил его. Доминик укрылся за деревом и выстрелил по направлению движения в кустах. Больше стрелять он не стал, сберегая последние боеприпасы для ближнего боя. Он был готов, когда пули закончатся, выхватить мачете и умереть с ним в руках, как самурай.
Когда, казалось, настала передышка, он обнаружил, что его ноги находились на виду, и встал, чтобы двинуться дальше. В этот момент в пяти метрах сзади разорвалась граната, мгновенно вырубив его. Осколки прошили его спину и ноги, а ударная волна отбросила его на несколько футов вверх. Он рухнул на землю, как рейнджер с нераскрывшимся парашютом. Это случилось 27 ноября 1967 года, за день до Дня благодарения.
Жизни Нино была присуща определенная военная составляющая, которая впечатлила бы его племянника-разведчика. С самого начала существования мафии ее боссы организовывали свои «семьи» в соответствии со строгой иерархией. На низшем уровне находились «солдаты», такие как Нино. Они образовывали «команды», наподобие отрядов, которые были подотчетны «капо», или «капитанам», а те, в свою очередь, – заместителям босса. Заместители же подчинялись самому боссу.
К большой удаче для Нино, с приходом Карло к власти система претерпела изменения. Чтобы успокоить приверженцев Альберта Анастазиа, Карло назначил заместителем босса протеже Анастазиа, но ограничил его власть таким образом, что ему подчинялись лишь определенные команды, позже известные как «Манхэттенская бригада». Пол Кастеллано, капо Нино, отчитывался непосредственно перед Карло, и с годами зять, двоюродный брат и давний приближенный Карло фактически стал вторым человеком в Бруклинской бригаде.
Как бы то ни было, позиции Нино, несомненно, оставались крепки, потому что он работал на Карло и Пола с начала 1950-х годов. Сейчас он и Пол по-прежнему были близкими друзьями; Пол, которому в 1967 году исполнилось 52 года, был крестным отцом сына Нино – Фрэнка; его дочь Конни была крестной матерью дочери Нино – Реджины. Незадолго до того Нино купил земельный участок на частном острове во Флориде, недалеко от кондоминиума Пола на Помпано-бич, и лелеял планы построить там нечто вроде дома, которым владел Рой.
Понятное дело, особые отношения Нино и Пола предвещали хорошее будущее. Несмотря на возможные несогласия «Манхэттенской бригады», Пол был наиболее вероятным преемником шестидесятисемилетнего Карло. Благодаря своей близости к власти Пол в целом имел наилучшие перспективы в отношении самых разнородных операций, осуществляемых «семьей». Вдобавок он показал себя как успешный делец, превратив мясную лавку своего отца в целую сеть мясных магазинов, к которым добавилась еще и оптовая компания: это позволило снабжать куриным мясом чуть ли не каждый обеденный стол в Бруклине. Кроме того, он был крупным ростовщиком; его доходы достигали нескольких сотен тысяч долларов, что было не меньше, чем у самого Карло.