В начале 1970-х годов развитую культуру автомобильного потребления начало лихорадить. Из-за инфляции цена даже обычной новой машины поднялась на несколько сотен долларов, создав тем самым на черном рынке дополнительный спрос на угнанные авто, удовлетворить который нашлась масса охотников. Краденая машина с поддельными документами или перебитым номером приносила невиданную прибыль, особенно учитывая, что украсть ее не стоило ничего.
Экономика той поры в сочетании с особенностями индустрии автосервиса послужили катализатором для появления еще одного черного рынка – в сфере замены дверей, кузовов, бамперов, багажников и радиаторных решеток. Цены, которые заламывали дистрибьюторы за такие запчасти, росли быстрее, чем цены на новые машины. К 1974 году автомобиль стоимостью 10 тысяч долларов стоил уже 20 тысяч, будучи разобранным на запчасти. Этот парадокс, как и выросшие за четыре года на 240 % зарплаты профсоюзных работников автомастерских, превратили мелкое ДТП в весьма дорогое удовольствие. В попытках держать прежние цены некоторые страховые компании вынуждали автомастерские закупать бывшие в употреблении запчасти – а некоторые мастерские по той же причине начали закупать запчасти у нелегальных поставщиков, не задавая лишних вопросов.
Так называемые авторазборки вырастали повсеместно. В гаражах и автомастерских, от Канарси и до Флэтлендса, люди с ацетиленовыми горелками превращали угнанные машины в ценные груды запчастей. Разница между новыми и бывшими в употреблении запчастями была существенной. Передний обвес – решетка радиатора, фары и бампер – мог стоить восемьсот долларов у дистрибьютора и двести – на разборке.
Угон автомобилей стал самой развитой сферой нелегального бизнеса в Нью-Йорке и по всей стране. Помимо того, что угонщиков манили высокие прибыли и низкие риски, для совершения подобного преступления не нужно было особо мучиться угрызениями совести, а необходимые умения легко приобретались в автомастерской или на заправочной станции. Плотная жилая застройка Нью-Йорка тоже играла на руку автомобильным ворам: у многих водителей не было своих гаражей, и машины, оставленные на улице или во дворе, оказывались легкой добычей. Способствовала преступной деятельности и низкий уровень работы надзорных органов: с увольнением нескольких тысяч полицейских система уголовного правосудия сосредоточилась на более существенных, насильственных преступлениях. Когда же задерживали угонщика, прокуроры и судьи обычно старались заключить сделку со следствием и не доводить дело до суда, чтобы не создавать затор в потоке более сложных случаев.
В 1974 году в городе было угнано 77 тысяч машин – рекордное количество, восемь процентов от общего числа угнанных машин по всей стране. Десятки из них были на счету молодых людей, которых собрал вокруг себя Рой Демео, – в основном бывших учащихся, отчисленных из средних школ Канарси. Главным участником этой группы и самым приближенным к Рою был Крис Розенберг.
Крис, ростом пять футов пять дюймов[56], был готов выколоть глаза каждому, кто явно обратил бы на это внимание. У него было много пар туфель на платформе – и не только потому, что они были в моде в начале семидесятых, но и потому, что в них он ходил слегка вприпрыжку, будто бы приподнимаясь с каждым шагом. Несмотря на невысокий рост, он был жилистый и сильный: случалось, он нападал на превосходящих его по размеру противников свирепо и внезапно, сразу же после забалтывания их миролюбивыми речами, – уловка в стиле Роя Демео.
В 1974 году Рою было двадцать три. С прямыми каштановыми волосами до плеч, слегка обвисшими усами, в цветастых рубашках и джинсах клеш он выглядел как гитарист хэви-метал группы. Он смотрелся абсолютно на своем месте, когда разъезжал в компании девушек по манхэттенской Гринвич-Виллидж – центру притяжения городской молодежи. Однако кое-что все же выделяло его из толпы: белый «корвет» и спрятанный в нем револьвер 38-го калибра.
На самом деле его первым именем было не Крис, а Харви, но он ненавидел это имя – как и фамилию – Розенберг. Назвать его так было все равно что отпустить едкое замечание по поводу его роста. Он ненавидел свое еврейское происхождение и потому жил отдельно от родителей. Подрастая в квартале Канарси, населенном в основном итальянцами, он пришел к убеждению, что евреи – слабые и запуганные, как его отец. В юности Крис попросил друзей и членов семьи называть его именно этим именем – внятным, мужественным, которое было не в ходу в его квартале, – и опасаясь его неоднозначной реакции, ребята выполнили просьбу.
Это положительно повлияло на его самооценку, но не на темперамент. У него были постоянные проблемы в школе и дома, где мать тщетно пыталась приучить его выказывать уважение к старшим. Его родители были не из ортодоксальных евреев, но любили ездить на отдых всей семьей на еврейский курорт в Катскилл, где Крис не отличался примерным поведением и дразнил других еврейских детей. В конце концов родители сдались. Крис был старшим ребенком в семье, и ему позволили идти своим путем. Большой беды в этом не было: младший брат Криса был хорошо приспособлен к жизни, и у него были все шансы, чтобы достичь своей цели – стать врачом.
Крис был умен, если не сказать мудр, и обладал талантом организатора. Когда ему было всего тринадцать, он покупал и продавал марихуану бесконечному потоку взрослых клиентов, которых всегда было в избытке на заправочной станции. Он также был одаренным механиком и знал об автомобилях все. В шестнадцать лет на заправочной станции в Канарси он встретил дружелюбного и не стеснявшегося в выражениях человека, который стал ему вторым отцом: Роя Демео.
Рою было тогда только двадцать шесть. Проживал он на Лонг-Айленде, но в то же время усердно трудился на поприще теневого бизнеса Канарси и Флэтлендса – своих родных кварталов. Крис знал Роя в первую очередь как человека, связанного с мафиозной семьей Луккезе, который держал свалки и пункты приема металлолома в Канарси. Крис мечтал когда-нибудь войти в мафию. Он понимал, что это маловероятно, потому что туда допускались только чистокровные итальянцы, предпочтительно сицилийцы. Тем не менее друзьям он говорил: «Кто знает…»
На заправочной станции Рой обычно всегда пересекался с Крисом, который продавал марихуану уже не косяками, а пачками. Рою нравились амбициозность парня и то, как он ходил вприпрыжку, задрав подбородок. Он видел в Крисе себя – предприимчивого и уверенного манипулятора. В итоге Рой предложил ссудить Крису деньги, чтобы тот мог продавать не только травку в больших объемах, но и более мощный наркотик – гашиш. В своей жизни Рой попробовал их оба, но пришел к выводу, что употребляют их только глупцы; сам же он остался верен своему любимому наркотику – алкоголю.
За несколько следующих лет по меркам теневого мира Канарси Крис добился значительных успехов. Опираясь на свои познания в автомобильном деле и на деньги, полученные с продажи наркотиков при поддержке Роя, он открыл свою автомастерскую. Название, которое он для нее придумал и которое озадачило большинство его друзей, говорило о том, что он нахватался где-то знаний о психических расстройствах: «Ремонт автофобий».
Постепенно мастерская стала перевалочным пунктом для угнанных и разобранных на запчасти машин. Рой обеспечивал Криса клиентами и связями на свалках, которые служили основным складом нелегальных запчастей для автомастерских. Рой относился к Крису по-отечески. Их разница в возрасте составляла всего десять лет, и Рой мог бы чувствовать себя старшим братом по отношению к Крису, но все же опекал его как сына и ставил его достижения себе в заслугу. Крис был первым молодым человеком, которого Рой пригласил к себе на барбекю, и первым, кого он взял с собой на ферму своего друга Фрэнка Форонджи практиковаться в стрельбе из пистолетов и винтовок.
– Я сделал из Криса того, кем он стал, но парень и сам не промах, – хвастался Рой перед Нино.
– Не пора ли ему подстричься? – отвечал Нино. – Он выглядит как поганый хиппи.
К 1974 году Крис начал представляться незнакомым людям как Крис Демео. Он переехал в фешенебельную квартиру во Флэтлендсе и мог позволить себе покупать все, что хотел: электронику, одежду, – а еще нанимать подростков для ухода за личными автомобилями, «корветом» и «порше». Угоном машин для него занимались множество молодых ловкачей, включая двух чистокровных итальянцев, которые со временем стали его ближайшими друзьями, – Джозефа Тесту и Энтони Сентера. Крис познакомился с ними, когда продавал в Канарси косяки с марихуаной. Они были на четыре года младше него – в 1974 году им было по девятнадцать. Окружающим он обычно представлял их как своих братьев.
Джоуи, как обычно называли Джозефа, и Энтони вправду были как братья, более того – как самые настоящие близнецы. Если Джоуи начинал предложение, Энтони его заканчивал. Они были фанатично преданы друг другу: если кто-то обижал одного, за него мстил другой. Они всегда были вместе и даже росли в одном квартале Канарси, познакомившись с жизненными невзгодами с раннего детства и выработав пренебрежительное отношение ко всему остальному миру.
Энтони исключили из средней школы раньше, чем Джоуи. В остальном второй был заводилой, а первый следовал за ним. Джоуи был на два месяца старше. Он родился в семье водителя грузовика, где, помимо мальчика, было еще четыре сестры и пятеро братьев – или даже шестеро, если считать Энтони. Джоуи был еще и слегка посимпатичней. Во взрослом возрасте он стал напоминать певца Фрэнки Авалона[57], за исключением тех случаев, когда широко раскрывал глаза и расплывался в ехидной издевательской улыбке, не предвещавшей ничего хорошего.
Как и Крис, Джоуи улыбался, когда хотел съездить кому-нибудь по роже – что было весьма частым событием с тех пор, как ему исполнилось тринадцать и его мать умерла от тромба, оставив отца в одиночку управляться с таким выводком (на что тот оказался неспособен).