Нино стал брать Доминика с собой на еженедельные обеды по средам с Карло, Полом и меняющимся от раза к разу составом других членов «семьи». Это была просто неслыханная честь для Доминика, сулившая ему известную выгоду от участия в личных связях Карло и Пола, а также Пола и Нино. Роя никогда не приглашали на такие встречи, хотя на них присутствовала масса всякого народу. Карло даже не знал, кто такой этот Рой; Пол немного знал его, но не был впечатлен, потому что в те считанные разы, когда они встречались, Рой казался ему подлизой. Еще один недостаток Роя, с точки зрения Пола, заключался в том, что его предки приехали из Неаполя, а не из Сицилии. Пусть Неаполь и был криминальной столицей южной Италии, но сицилийцы прибывали в Америку с уже сформировавшимися шовинистическими взглядами – они считали неаполитанцев неискренними, грубыми и ненадежными.
Слушая рассказы Карло, Доминик стал яснее понимать, почему Пол был столь уверен в исходе дела о ростовщичестве. Семидесятитрехлетний Карло одерживал верх над правоохранителями так часто, что любое новое дело против него или его людей было не более чем очередная назойливая муха, которую нужно прихлопнуть. Случайная потеря кое-каких денег была просто процентами, которые «семье» приходилось время от времени платить обществу. Когда властям не удалось осудить Карло, они попытались депортировать его как нежелательного иностранца, как это было сделано с Лаки Лучано, наставником Фрэнка Скализе. До сих пор Карло успешно не подчинялся этому решению на тех основаниях, что не может предпринимать длительных путешествий из-за недавно перенесенного сердечного приступа. Власти считали тяжесть его состояния несколько преувеличенной, но в 1975 году Карло и впрямь выглядел болезненным стариком.
Его загородный дом был расположен рядом с домом Роя, но бо́льшую часть времени Карло жил в квартире в Бенсонхёрсте. Ходя за продуктами в близлежащие магазины, он стремился выглядеть всего лишь скромным сицилийцем, чья участь – защищать и обеспечивать свой народ. От своих людей он требовал безграничной верности, как и подобает человеку его взглядов.
Взгляды его были тесно связаны с нелегким прошлым Сицилии. Остров эксплуатировали целые поколения завоевателей. Лишенные возможности править на собственной земле, поруганные переменчивыми законами чужих культур, сицилийцы взрастили в себе такую ненависть к власти, что даже столь законопослушный гражданин, как отец Нино – Анджело Гаджи, – привез ее с собой в Америку. Оборотной стороной такого отношения к любому правительству была вера в семью как единственный оплот защиты и справедливости. Слово «мафия» как раз и происходит от выражения этой идеи на смеси сицилийского и арабского языков[67].
На Сицилии, раздираемой междоусобными войнами и обескровленной разграблением скудных ресурсов, целые группы крестьянских семейств стали создавать большие «семьи», возглавляемые uomini di rispetto[68] – людьми чести, первыми боссами мафии. К началу XX века эти люди уже правили Сицилией, причем некоторые – столь же беззаконно и тиранически, сколь и их бывшие угнетатели. Некоторые боссы и их последователи, наподобие Карло, бежали в Соединенные Штаты, когда итальянский диктатор Бенито Муссолини отдал своей армии приказ об их искоренении.
В Нью-Йорке того времени наличие большого количества сицилийских и итальянских иммигрантов – отрезанных от англоговорящего общества, выселенных в гетто и лишенных возможности найти сколько-нибудь квалифицированную работу – создало все условия для таких людей, как Карло. Хотя к 1975 году многое изменилось, Карло придерживался своего макиавеллиевского жизненного правила: предводитель должен делать все, чтобы удержать власть.
«Лев способен отпугнуть волков; лиса умеет распознать ловушки», – не уставал он повторять Доминику.
Частой темой обсуждения на этих званых обедах было презрительное отношение Пола к мужу его дочери Конни. Когда Доминик вернулся из Вьетнама, Пол надеялся выдать свою дочь за него, но раз уж этого не случилось, она стала женой дородного итальянца по имени Фрэнк Амато.
Пол устроил Амато в бизнес мороженого, войти в который Нино предлагал Доминику примерно в то же время. Предприятие со временем развалилось, и Пол сделал Амато менеджером своей сети мясных магазинов, известных как «Дворец мяса». Это рабочее место было создано искусственно, поскольку двое из трех сыновей Пола уже управляли сетью и успешно с этим справлялись.
Амато не был счастлив в браке, да и жизнь с Конни в доме ее родителей на Статен-Айленде не заладилась. За все материальные блага, сопутствующие положению мужа дочери большого человека, – а Конни осыпа́ла его драгоценностями и одевала по последней моде, – нужно было платить. «Я живу как в тюрьме, – жаловался он другу. – Мне приходится пресмыкаться перед ней. Мне приходится пресмыкаться перед ним. Я должен все время быть в их распоряжении».
Зайдя как-то вместе с Нино в главный офис сети «Дворец мяса», Доминик заметил, что Амато был уж очень любезен с одной из сотрудниц. «Его уже предупредили, – отозвался Нино, когда Доминик упомянул об этом несколько позже. – Пола уже достало, что он болтается под ногами».
Через несколько недель сотрудница была уволена, а Амато переведен в другую фирму Пола, занимавшуюся оптовой торговлей мясом, – «Дайал Полтри». Еще через несколько месяцев Амато был уличен в измене жене. Ему крупно повезло: Пол всего лишь приказал выгнать его из дома и уволить. Амато устроился на работу в магазин одежды, а попутно сделался мелким взломщиком.
– Больше всего меня бесит, когда я представляю этого жирного ублюдка на моей дочери, – сказал однажды Пол Доминику.
Когда Доминик обмолвился об этом замечании Нино, тот произнес:
– Не знаю, почему Пол так переживает. Совсем рассудок потерял. Порой наша жизнь – не что иное, как гнездо кукушки.
«Пролетая над гнездом кукушки» был еще одним любимым фильмом Нино. Однажды, когда у них с Домиником образовалось свободное время между встречами на Манхэттене, они сходили в кино его посмотреть. Нино очень понравилась история о том, как свободный дух преодолевает преграды, которые чинит ему разум.
Когда Рой проявлял дружелюбие, Доминик отвечал ему тем же, хотя и чувствовал, что все его поступки продиктованы вполне определенными соображениями. Будучи сам политиком в душе, Доминик ладил с ним, поэтому не отказывал, если Рой иногда просил подвезти его по делам, потому что он «устал». Так Доминик узнал, что Рой занялся новым бизнесом – делал фильмы, во всех подробностях изображавшие сексуальные отношения между детьми, женщинами и животными.
Как-то раз Рой попросил Доминика подъехать к бару в Бенсонхёрсте. Из бара вышел какой-то человек и переложил несколько коробок с кинопленкой из своей машины в багажник «кадиллака» Роя. Рой показал Доминику названия фильмов. «Тут одиннадцатилетние дети и люди с собаками», – пояснил он.
Доминику было известно, что в результате своих ростовщических операций Рой стал партнером в предприятии, представлявшем собой сочетание пип-шоу[69] и публичного дома в Бриктауне, штат Нью-Джерси, но детская порнография и зоофилия – это было что-то новенькое. Рой весело заявил, что покупает «дерьмо для извращенцев» для своей секс-империи в Бриктауне и «засранцев»-покупателей на Род-Айленде, где у него была масса налаженных связей.
Доминик отвез Роя в «Джемини Лаундж». Из-за фильмов в багажнике он чувствовал себя так, будто испачкался, но он уже научился оправдывать всё, чему приходилось быть свидетелем. Если кому-то и должно было быть стыдно за участие в подобных делах, так это Рою, отцу троих детей, двое из которых были того же возраста, что и дети в фильмах. Однако Рой объяснял так: «Мое дело – только покупать и продавать». Доллар делал любую игру честной. По крайней мере, так Рою казалось до тех пор, пока он не рассказал об этом Нино. Тот взорвался:
– Я не хочу, чтобы ты продавал это дерьмо!
Разбираясь с манхэттенским кинопроизводителем Полом Ротенбергом, Нино сам вошел в порнобизнес. Ныне он получал свою долю прибыли от предприятия в Бриктауне: под его руководством на Манхэттене распространялись контрафактные копии фильмов для взрослых, таких как «За зеленой дверью»[70]. Против обычного секса на экране и против проституции он ничего не имел.
– Да это же куча денег! – протестовал Рой. – Так работает вся эта индустрия. Мы не сможем быть конкурентоспособными, если не будем вертеться.
Нино, отец четверых детей до четырнадцати лет, ответил Рою, что вопрос закрыт.
– Но, Нино…
– Скажу тебе так: либо ты прекратишь это дело, либо умрешь.
В это время неугомонный Рой начал распространять бо́льшие партии наркотиков. Сообщать об этом Нино воспрещалось под страхом смерти. Причина была проста: Карло боялся, что перед лицом сурового приговора за распространение наркотиков член «семьи» может стать информатором, и это оказало бы поистине разрушительное действие. В идеале член «семьи» не должен был даже получать прибыль с продажи наркотиков из рук того, кто в «семью» был не вхож, но многие закрывали глаза на это правило, учитывая то, какие суммы стояли на кону. Карло и Пол, должно быть, знали, что́ происходит, но для того, чтобы они сказали хоть слово, кого-то должны были вначале арестовать.
Рой финансировал цепочку доставки марихуаны в упаковках по двадцать пять фунтов из Колумбии. Судно с товаром разгружали на некотором отдалении от берега, после чего продавали в автомастерской в Канарси.
Кроме того, в «Джемини Лаундж» Рой лично продавал кокаин унциями. В кокаиновый бизнес он вошел, как только вышел из Кредитного союза Бруклина – после того как довел его до банкротства выдачей слишком большого количества безнадежных ссуд. Кредитный союз был в итоге поглощен другой организацией, которая затеяла настолько тщательную проверку всех документов, что Рою пришлось спешно сматывать удочки.