Однажды, собирая еженедельные платежи, Доминик заглянул в квартиру Андерсона, а не в клуб, потому что тем вечером «мистер Нью-Йорк» был уволен. Руководству не понравилось, что Андерсон, представившись другом издателя журнала Penthouse Боба Гуччионе, пытался провести в клуб трех «пентхаусовских» моделей, или «кисок» – так называли девушек месяца, изображения которых печатали на центральном развороте. Откровенное облачение «кисок» шло вразрез с представлениями «Клуба 21» о хорошем вкусе.
В пентхаусе Андерсона Доминику были представлены три модели, каждую из которых сопровождал мужчина заметно старше них. Одной из женщин была двадцатичетырехлетняя Аннека ди Лоренцо – или Марджори Ли Торсон, как ее называли друзья и родные в городе Сент-Пол, штат Миннесота. Честолюбивая Аннека рано уехала из Сент-Пола. В пятнадцать лет она уже танцевала топлесс в Голливуде, а в Нью-Йорк пожаловала, после того как увидела по телевизору интервью с издателем журнала Гуччионе, в котором тот рассуждал о красоте. Она связалась с редакцией и заявила: «Я хочу стать самой сексуальной женщиной в мире».
Познакомившись с Домиником, Аннека сообщила ему, что хочет извлечь выгоду из своего титула «Киска года»[97] – вернуться в Голливуд и получить именную звезду на бульваре Сансет, Голливудской Аллее славы. Однако, когда Доминик уже уходил с очередным платежом Андерсона в кармане, оказалось, что белокурая загорелая Аннека, одетая в не слишком длинное и не слишком закрытое белое платье, лелеяла более конкретные планы. Она последовала за ним.
– Хочешь нюхнуть? – спросила она.
– Разок не повредит.
– Пойдем. Люблю дорожки размером с мой палец.
Доминик зашел обратно в квартиру. В Бруклин он вернулся на следующий день, уже после обеда. С похмелья, выдохшийся, он был счастливо избавлен от необходимости лгать: Дениз не спрашивала, где он был, отчасти потому, что предыдущей ночью он до рассвета играл в карты в «Ветеранах и друзьях» и других клубах.
Нино, преданный муж, был далек от того, чтобы бросаться обвинениями, но он не позволил бы Доминику так просто слететь с катушек.
– Где ты был прошлой ночью? – осведомился он, когда его изможденный племянник выбрался наконец из постели и добрел до общей кухни бункера. – Ты должен был прийти в клуб, но так и не показался.
– Надо было собрать много платежей. Сильно задержался. Переночевал у Мэтти.
– Если куда-то не успеваешь, надо звонить, – изрек Нино. – Учись уважать других.
Стремясь оградить себя от дальнейшей критики и лжи, Доминик, выходя из кухни, произнес: «Осталась еще пара платежей, сегодня их заберу. Вечером буду в клубе и привезу все деньги. Увидимся там».
Позже, подводя логическое обоснование под свое поведение, в разговоре с Генри он процитировал фразу из книги о Лаки Лучано, наставнике Фрэнка Скализе, которую недавно прочел: «Лаки говорил, что те, кто живет такой жизнью, как мы, не должны жениться. Он был прав».
Осенью 1977 года Доминик сблизился еще с одним человеком, который порекомендовал ему еще одну книгу – «Государь» Никколо Макиавелли. Как и Доминику, Эмилю Шоли по кличке «Баззи» было тридцать лет. Он работал на другую банду Гамбино. Это был умный, колоритный, спортивный мужчина, выпускник колледжа.
Доминик познакомился с Баззи в клубе «Ветераны и друзья», но друзьями они стали после того, как боссы отправили их поработать на «Ночь в Лас-Вегасе» – одной из серии азартных игр, спонсируемых консорциумом мафиозных семей и проводимых в бруклинской синагоге. Два раввина, получившие тысячу долларов каждый, выступили в качестве прикрытия, подав заявку на специальное разрешение, позволяющее освобожденным от налогов организациям проводить азартные игры в целях сбора средств.
Доминику и Баззи было поручено следить за десятком расставленных в синагоге столов, за которыми играли в кости, блек-джек и покер, потому что спонсоры мероприятия были уверены, что уж эти-то парни не станут обманывать заведение. Доминик поведал Баззи, чему его учил Карло Гамбино: как важно быть и львом, и лисой.
– Это ведь из «Государя», – сказал Баззи.
– Точно, – ответил Доминик столь неубедительно, что Баззи понял: его новый друг не знал, что все эти годы дядя Карло заимствовал свои изречения у Макиавелли.
Баззи не стал хвастаться перед Домиником своим дипломом Фордхемского университета, что и явилось впоследствии одним из залогов их долгой дружбы. Он просто через несколько дней дал Доминику почитать ту самую книгу. Доминик незамедлительно прочел ее от корки до корки. «Государь» стал для него озарением. Он носил книгу с собой и держал ее в своем нынешнем автомобиле.
– Что это? – как-то раз спросил его Нино, когда Доминик вез его по делам.
– Это наша жизнь.
Нино пролистал несколько страниц. Если он и назвал Государем своего сторожевого пса, охранявшего участок с подержанными машинами, благодаря тому что Карло Гамбино однажды прочитал ему лекцию о Макиавелли, то никогда в этом не признавался.
– Прочти эту книгу, – сказал Доминик. – Она поможет оправдать все. Все, что делается, чтобы удержать власть.
– А зачем нужно что-то оправдывать? Мы такие, какие есть.
– Прочти и увидишь.
Нино взял книгу. Через некоторое время он сказал, что потерял ее, и пообещал купить такую же, но так и не купил.
По очевидным причинам Доминик скрывал от дяди пристрастие к кокаину и супружеские измены. Он пытался уговорить Нино повысить ему зарплату и выполнить обещание, данное после того, как Пол стал боссом, – приобщить Доминика к какому-нибудь собственному предприятию, – было не время давать Нино больше поводов для оправданий, чем те, на которые он был способен до сих пор.
– Потерпи, – говорил Нино. – Как я уже сказал, когда-нибудь я передам тебе эстафету. Тебе этого недостаточно?
– Хорошо, только и мне, и моей семье нужно что-то есть уже сейчас.
– Не умничай.
Чем больше Доминик думал об этом, тем сильнее его раздражал тот факт, что, хотя он и присматривал за делами Нино (в том числе и за деятельностью компании «Р. А. Сейлз») все то время, пока Нино был во Флориде, тот продолжал платить ему все те же неизменные двести пятьдесят долларов в неделю, что были назначены еще в 1973 году. Случались разовые прибавки – сотня или около того с недельных сборов, – но ему казалось, что его надувают, и однажды вечером он употребил это слово в споре с Нино.
– Надувают? Дом, ты мне как сын. Ты крестный отец одного из моих сыновей.
– Дай мне передохнуть. У меня жена и двое детей. Я занимаюсь твоими делами, и тебе не о чем беспокоиться. Но мне на самом деле нужны деньги. Думаю, я заслуживаю пяти сотен в неделю.
Нино берег каждый цент, хотя и не показывал этого при жене и детях, потому что вырос во времена Великой депрессии. Поэтому он ответил абсолютно искренне:
– Не понимаю, почему тебе недостаточно двухсот пятидесяти. Еду в этом доме покупаю я. Ты по-прежнему платишь только сто шестьдесят пять в месяц за проживание.
– На Роя работают какие-то чудики, так они получают по косарю в неделю.
– Они могут получать сколько угодно, но дальше этого они не пойдут. А ты пойдешь. Когда-нибудь. Криса никогда не примут в «семью», потому что он еврей. Генри – потому что он сдавал экзамен в полиции. Джоуи Теста еще туда-сюда, но остальные – лоботрясы.
Тем же вечером в спор оказался втянут Рой, который пришел к Нино. Он принял сторону Доминика.
– Нино, ну не может парень жить на два-пятьдесят в неделю, имея жену и двоих детей. Скажу тебе так: пусть Дом займется нашей порноштукой в Нью-Джерси – это принесет ему еще немножко денег.
Это предложение вывело Нино из себя.
– Да ни за что! Если его бабушка когда-нибудь увидит, как его арестовывают за порно, ее хватит удар. Никогда в жизни!
– А если, – вставил Доминик, – она увидит, как меня арестовывают за то, что я помогаю завалить кого-нибудь на улице?
– Это не одно и то же! Вопрос закрыт!
Искаженное разграничение мира на правильное и неправильное происходило у Нино из желания оградить свою семью, не считая Доминика, от того мрачного мира, который приносил ему деньги. Он не хотел бы, чтобы его сыновья – один из них учился в колледже и собирался стать офтальмологом – пошли по его пути. Не хотел бы он и того, чтобы его дочь встречалась с кем-либо, хотя бы отдаленно напоминающим его племянника, который был в основном его собственным творением.
Доминик понял это после того, как Баззи сообщил, что он сражен девятнадцатилетней дочерью Нино, Реджиной. Он познакомился с ней в доме Нино, придя с визитом к Доминику и Дениз. Баззи признался, что если бы он когда-нибудь захотел жениться, то только на такой женщине.
– Реджина – потрясающая девушка, – ответил Доминик, – и было бы прекрасно, если бы вы были вместе, – тогда ты вступил бы в нашу «семью». Только я не уверен, что это понравится Нино. Поскольку ты мой друг, он может подумать, что ты чокнутый на всю голову.
– Может, мне спросить у него разрешения пригласить ее на свидание?
– Рискни здоровьем.
Баззи повязал галстук, надел пальто и договорился о встрече с Нино в клубе «Ветераны и друзья». К удивлению Доминика, Нино ответил утвердительно. Баззи было позволено пригласить Реджину на свидание. Правда, после этого Нино стал ворчать, что Баззи застал его врасплох, и чем ближе становился назначенный день, тем отчаяннее он сопротивлялся.
– Может, лучше тебе отступить, – сказал Доминик Баззи. – Мой старик взбесился. Он говорит, что это моя вина и что я его не предупредил.
Баззи безумно хотел пойти на свидание с Реджиной, и Нино в результате отправил одного из своих сыновей и еще нескольких родственников сопровождать их. После этого Баззи счел, что отношения обречены, и больше не приглашал Реджину на свидание.
– Никому не пожелал бы такого тестя, – подытожил Доминик. – Ты уж мне поверь.
К весне 1978 года Доминику стало еще более тревожно иметь дело с таким большим количеством денег, которые ему даже не принадлежали. Временами, когда дядюшка пропадал во Флориде, в тайнике в спальне, куда племянник складывал наличные для него, хранилось около четверти миллиона долларов, прираставших теми десятью, двадцатью или даже тридцатью тысячами в неделю, которые Доминик получал от Роя, да еще всеми собранными платежами для Нино.