Это была чистая правда. Согласно традициям мафии, такой поступок приносил несчастье. Пригрози копу – и каждого букмекера, ростовщика и маклера в округе начнут преследовать.
Что же касается подкупа полицейских, то здесь правил предусмотрено не было. 3 января 1980 года Джоуи Теста, ранее уже обработавший брата Пенни, получил задание позвонить Роудеру домой. В подтверждение того, что он полностью уверен в своем решении назначить Джоуи – а не Генри – на замену Крису, Рой пояснил Фредди:
– Такое дело, как это, я могу доверить только Джоуи.
Джоуи сообщил Роудеру, что двое его друзей готовы заплатить ему двадцать пять тысяч долларов, если он солжет о главном:
– Скажи, что ты не говорил, что ты из полиции. Скажи, что просто сказал: «Эй ты, стоять!» Не надо говорить, что ты представился полицейским.
К огорчению Роя и Нино, попытка подкупа обидела Роудера и только укрепила его позицию.
– Я полицейский. Расскажу все как было. Я не взял бы и сто тысяч. Скажи своим друзьям, что я лучше приму пулю, чем их деньги.
На следующий день, после того как Роудер доложил об этом звонке, его поместили в безопасное место, что было весьма разумным ходом, потому что Нино и Рой уже доказали, что способны нарушить сложившиеся традиции мафии.
Учитывая, что Пенни и Роудер были вне досягаемости и готовы дать показания, дело против Нино оставалось достаточно крепким. И тем не менее, когда Нино в третий раз в своей жизни сел на скамью подсудимых – произошло это 30 января 1980 года, – кабинет окружного прокурора полнился опасениями. Альберт Демео, дядя Роя, давным-давно оставил эту работу и стал преподавать право, но его мудрые слова были актуальны до сих пор: в делах с участием мафии всегда есть место неожиданному.
Принимая во внимание данные обстоятельства, прокурор Сэмьюел и его руководство попросили судью Эдварда Лентола изолировать присяжных заседателей на весь судебный процесс, а не только на время обсуждения перед вынесением приговора, как было принято. Утверждалось, что риск давления на присяжных был слишком велик. Судья Лентол, американец итальянского происхождения, согласился. Подобного не происходило в Бруклине со времен заседаний по делу «Корпорации убийств» в 1940-х годах (в которых сторону обвинения представлял, среди прочих, Кенни Маккейб-старший).
Распоряжение судьи отрезало Нино пути для подкупа присяжных, они теперь круглосуточно находились под охраной. Лишившись возможности купить себе свободу, Нино вынужден был разыграть самую рискованную карту: убедить присяжных, что его ранил тот же стрелок, который убил обоих Эпполито, что он сбежал с оружием нападавшего и стрелял из него в Роудера в целях самообороны. Контрабандная пуля, переданная Домиником, делала эту историю правдоподобной, но маловероятной. Что было еще хуже, Нино нужно было свидетельствовать в свою защиту и не попасться на лжи при перекрестном допросе.
В действительности его положение было еще более удручающим. Нино не был осведомлен о том, что прокурор Сэмьюел был готов опровергнуть историю о фальшивой пуле. Рентгеновский снимок шеи Нино, сделанный вскоре после происшествия, четко показывал, что пуля, засевшая под кожей, отличалась от той, которую он передал полиции позже. Нарезка на пулях, убивших Эпполито, и на той, которая предположительно вышла из шеи Нино, совпадала, но формой они различались, потому что были выпущены в разную среду – в человеческую плоть и воду. В общем и целом подмена пули была не лучшей идеей. Рентгеновский снимок доказывал, что Нино был ранен Роудером, а никаким не стрелком. Вопрос, который предстояло решить присяжным, после этого сводился к одному: кому верить – бандиту или копу?
Спасти Нино могла только счастливая случайность. И она явилась на третий день отбора присяжных, в тот самый момент, когда присягу принесла присяжная номер девять. Ее звали Джуди Мэй. Это была миловидная женщина с большими невинными глазами, работавшая помощником юриста. Она собиралась замуж и не знала о том, что отец ее жениха был одним из старейщих клиентов ростовщического бизнеса Энтони Гаджи. Когда ее будущий свекор Сол Хейлмен узнал от своего сына, что она избрана присяжным в этом деле, он поспешил сообщить неожиданные приятные новости Рою.
Поиски оставшихся присяжных и двух заместителей затянулись на неделю. На День святого Валентина судья разрешил присяжным, пребывавшим в изоляции, отобедать в обществе членов их семей под присмотром судебных исполнителей. Никому, разумеется, и в голову не пришло подозревать, что жених Джуди Мэй – Уэйн Хейлмен – может с влюбленным видом нашептать ей на ушко что-нибудь не то. Так к делу была пристегнута новая заплатка для реальности. Чтобы защитить своих адвокатов, Нино, весьма предусмотрительный клиент, оставил их в неведении.
Обвинение тоже пребывало в неведении. Начались слушания. Пенни и Роудер придерживались своих версий. Сэмьюел представил в качестве улики рентгеновский снимок. На свидетельскую трибуну вышел Нино – он должен был предоставить Джуди Мэй хотя бы что-нибудь, с чем она могла бы работать в комнате присяжных, – и рассказал свою историю. Позволив себе немного подшутить над своим давним противником, детективом Маккейбом, он упомянул, что стрелок в машине с Эпполито был ростовщиком, которого он знал как «Кенни». Нино присутствовал там якобы только для того, чтобы послужить посредником между жертвами и Кенни, и совершенно не ожидал, что ростовщик начнет стрелять. После того как он поспешил скрыться с одним из пистолетов Кенни, он подумал, что Роудер был приятелем Кенни, который, видимо, искал его, чтобы убить. Единственными, кто склонен был поверить этой байке, были плакавшая в зале суда Роуз Гаджи и их с Нино дети.
Рой воздержался от появления в суде, поскольку опасался, что его может опознать Патрик Пенни, который видел «Кенни» выходящим из машины вместе с Нино и незаслуженно забытым Питером Пьяченте.
Кроме того, у Роя были неотложные дела – например, присутствовать 7 марта на убийстве Джозефа Копполино. Одна из заграничных поставок марихуаны для банды Демео (на этот раз двадцать три тонны) была отслежена властями, и Рой вместе с остальными членами группировки вычислили, что наводку полиции дал Копполино, мелкий торговец марихуаной. С ним поступили в несвойственной для банды манере: зарезали и отсекли голову, но оставили на улице для того, чтобы тело было обнаружено. Такое поведение стало свидетельством того, что в некой сиюминутной вспышке ярости Рой изменил почерк.
Слушая, как судья дает напутствие присяжным, Стивен Сэмьюел был уверен, что выиграл дело. Во время перерыва адвокат Пьяченте сказал ему, что опасается быстрого разгромного вердикта. Юристы обеих сторон были поражены спокойствием Нино, который в основном сидел за столом защиты, перелистывая газету с финансовыми сводками. Он снова читал «Уолл-Стрит Джорнал», а не «Дейли Ньюс».
Когда присяжные начали обсуждение, председатель присяжных Филип фон Эш также ожидал, что вердикт «виновен» окажется быстрым и безоговорочным, поскольку улики были «очень весомыми». Другого мнения придерживалась только Джуди Мэй. На первом голосовании она заявила: «Я не верю ничему из того, о чем говорит Патрик Пенни».
Через два дня фон Эш и другие присяжные убедительно попросили ее сформулировать свое мнение. «У меня сложилось такое ощущение», – просто объяснила она.
Присяжные чувствовали себя обязанными именно вынести вердикт, а не признать тот факт, что прийти к единому мнению не представляется возможным, ибо это повлекло бы за собой новое рассмотрение дела. Когда единственный проголосовавший против признал наконец, что все же существуют некоторые доказательства того, что Нино напал на полицейского, они решили прийти к компромиссу, сняв с Нино и Пьяченте обвинение в убийстве, но осудив Нино за нападение на полицейского, а Пьяченте – за более мелкое правонарущение, угрозу по неосторожности. Джуди Мэй, сама будучи помощником юриста, понимала, что более мягкий вердикт лучше, чем отсутствие единого мнения у присяжных, поскольку при повторном рассмотрении дела обвиняемым предстояло вновь столкнуться с обвинением в убийстве.
Компромисс явился «пародией на правосудие», как выразился фон Эш после того, как некоторые присяжные согласились обсудить дело с юристами обеих сторон.
– Похоже, это единственное, что мы могли сделать: она ни в какую не хотела соглашаться на обвинение в убийстве.
Благодаря своему человеку в составе присяжных и тому, что они не пошли на новое рассмотрение дела, Нино светило не пожизненное заключение, а срок от пяти до пятнадцати лет. Судья Лентол отказал в освобождении под залог до рассмотрения апелляции, но другой судья отменил его решение, и Нино отправился домой в относительно веселом настроении дожидаться формального вынесения приговора.
Месяц спустя на оглашении приговора адвокат Нино Джеймс Ля Росса ходатайствовал о смягчении приговора на том основании, что его пятидесятипятилетний клиент жил «образцовой жизнью» и…
– …во всех смыслах, это его первое настоящее столкновение с законом, когда его признали виновным. Все эти годы он работал. Он постоянно работал; он постоянно зарабатывал деньги; он постоянно вносил свой вклад в развитие общества.
При этих словах каждый полицейский в зале суда испытал рвотный рефлекс.
Приговор судьи Лентола подразумевал от пяти до пятнадцати лет заключения. Но апелляционный суд уже отменил его решение, когда он пытался отправить Нино за решетку после вынесения приговора, поэтому Лентол позволил дядюшке оставаться на свободе в ожидании обязательной апелляции по поводу осуждения за нападение.
Нино, разумеется, уже принял решение наказать Патрика Пенни, того самого свидетеля, показания которого (в соответствии с тем, что сказали представителям обеих сторон все присяжные, кроме Джуди Мэй) составили основу дела. Единственной причиной, по которой Пенни был еще жив, являлось то, что Нино не осмеливался начать действовать, пока не был вынесен приговор, на случай, если мольбы Ля Россы о снисхождении смогут оказать воздействие на судью.