для свержения коммунистического режима.
Для Доминика это звучало волнующе, маняще и удивительно. Он тоже видел себя героем, будучи искренне, до наивности, патриотичен; вдобавок к этому он был непредсказуем. Поэтому в День святого Валентина 1966 года он оставил работу на сборочной линии – после открытого неповиновения начальнику цеха. По пути домой увидел пункт по записи новобранцев. Собрав остатки уверенности в себе, еще сохранившиеся после распада музыкальной группы, он зашел внутрь. Пройдя мимо стендов береговой охраны и морской пехоты, он остановился у отдела сухопутных войск.
– Я хочу быть «зеленым беретом», – заявил он.
Вербовщик подумал, что он шутит, и начал смеяться.
– То, что ты хочешь, не значит, что ты им станешь. Это не так просто.
– Я бы не пришел, если бы это было просто.
– Хорошо. Я не могу гарантировать, что ты станешь «зеленым беретом». Все, что я могу обещать, – это курс базовой тренировки. Если после него ты по-прежнему будешь хотеть стать «зеленым беретом», тебе нужно будет записаться добровольцем и поступить в Батальон дальнейшей подготовки пехотинцев, затем в Школу рейнджеров[27], а потом в Школу частей особого назначения – это и есть «Зеленые береты», – но только при условии, что ты им подойдешь.
– Отлично! Где расписаться?
Этим вечером новобранец сообщил своей ошарашенной матери: «Если собираешься идти на войну, нужно пройти весь путь целиком».
Мать не оценила его браваду – было очевидно, что Доминик обладает некоторыми чертами Энтони Гаджи. Впрочем, когда оторопь прошла, благодаря все тому же Энтони Гаджи она взялась поддерживать его. Она очень боялась, что ее беспокойный сын в итоге войдет в мир Нино. Армия же могла наставить его на другой путь. «Помни, что ты должен остаться в живых», – напутствовала сына мать.
Раздутый от гордости, Доминик отправился в Бруклин сообщить новость Нино. Он предвидел реакцию дядюшки, но такой отповеди не ожидал совершенно.
– Там убивают людей, идиот! И для чего? Чтобы поддержать на плаву кучку рисовых фермеров? Это безумие!
– Наверное, для тебя это прозвучит банально, но я собираюсь сражаться за мою страну, – Доминик выдержал паузу. – Как мой отец и как отчим.
– Они тоже дураки. Не надо сражаться за генералов, сражайся за нас. Если хочешь умереть, умри лучше за свою семью!
Эти последние слова Нино испугали Доминика. Они прозвучали так, будто дядя говорил о «семье» Гамбино, а вовсе не о семействе Гаджи или Монтильо. Он почувствовал гнев, удивление, страх и гордость одновременно и на какое-то время потерял дар речи.
– Я не собираюсь умирать, – в конце концов произнес он и удалился.
2. Задира
Вскоре после того как Доминик отбыл на службу в армию, Нино свел знакомство с молодым человеком, который не обладал ни внешностью, ни талантом деятеля шоу-бизнеса. На Нино произвели впечатление другие качества Роя Альберта Демео – ум, энергичность, изворотливость, а также опыт работы с тем, что как раз интересовало Нино: с машинами, ссудами и вообще деньгами.
Рой не выставлял все это напоказ – во всяком случае в то время, – но глубоко внутри у него таилось что-то низменное и озлобленное, в нем ощущалось некое агрессивное начало, которое делало его еще более беспощадным, чем Нино.
Они встретились, когда Рой приехал в Бат-Бич навестить мать – вдову, которая недавно переехала в дом своей подруги, тоже вдовы, жившей в нескольких кварталах от бункера. Нино слышал о Рое, потому что тот уже был пусть небольшой, но все же легендой преступного мира в некоторых соседних районах к востоку от Бат-Бич – таких как Флэтлендс[28] и Канарси[29]. Нино слышал о нем от друзей в маленькой мафиозной «семье» Луккезе, что контролировала грузовые транспортные компании, свалки и операции по угону машин в этой части Бруклина, к тому же была исторически близка к «семье» Гамбино благодаря тому, что их дети сочетались браком.
Всегда открытый для делового сотрудничества, Нино отправил Рою через общих знакомых приглашение заехать к нему в следующий раз, когда тот окажется в Бат-Бич. Рой не стал ждать повторного приглашения. Энтони Гаджи был принят в «семью» Гамбино, самую влиятельную в городе, а Рой был полон амбиций и искал для себя новых возможностей. Он не собирался проводить остаток жизни на свалках, а это всё, что ему светило, останься он с «семьей» Луккезе.
Рою нравилось соответствовать успешным соседям, и его нелегальных заработков для этого хватало с лихвой. В 1966 году он покинул Бруклин и поселился в благоустроенном пригородном районе Массапека-Парк на Лонг-Айленде, заняв солидный дом, построенный по индивидуальному проекту на трех смежных участках Парк-плейс. Там он жил с женой Глэдис, которая порой жалела, что шестью годами ранее вышла за него замуж. У них было двое детей и третий на подходе. Бо́льшую часть мужской работы в доме Рой выполнил собственноручно.
Для Роя было большим достижением собрать необходимые двести тысяч долларов для покупки жилья в богатом районе Массапека-Парк. Пусть дом находился и не в самом козырном месте города, зато именно в Массапека-Парке располагалось поместье самого Карло Гамбино, владевшего также квартирой в Бруклине. В течение многих лет Рой часто проезжал мимо его дома, но как бы амбициозен он ни был, он ни разу не осмелился зайти без приглашения – а оно не последовало, поскольку Рой не рассматривался даже на роль самого простого подручного.
Своей яйцевидной формой лица, зализанными назад волосами и грузной фигурой Рой напоминал скорее безликого обывателя, нежели преуспевающего молодого члена преступной группировки. Однако к нему невозможно было относиться равнодушно: его либо любили, либо сторонились, в основном из-за страха. Несмотря на избыточный вес, Рой был невероятно силен в трактирных потасовках, не церемонясь применяя на соперниках запрещенные приемы.
Он был олицетворением какой-то криминальной аномалии. Он вырос в обычной семье среднего класса. Мать Роя никогда не работала, отец, которого не стало, когда парню было девятнадцать, был законопослушным рассыльным в прачечной. Рой перестал с ним общаться, как только вступил в подростковый возраст и начал ставить для себя гораздо более высокие финансовые планки.
Прочие родственники Роя были выдающимися профессионалами, каждый в своей области. Один из его дядюшек, бывший главный обвинитель в окружной прокуратуре Бруклина, служил профессором в Бруклинской юридической школе. Другой управлял одной из компаний-дилеров «Бьюика». Двоюродный брат его отца работал не кем-нибудь, а главным судмедэкспертом Нью-Йорка. Мать Роя, с которой он прекрасно ладил, всегда хотела, чтобы он тоже стал врачом: так он сам говорил.
– Скажу тебе так, – не раз говаривал Рой. – Я для своей семьи как паршивая овца.
Фраза «Скажу тебе так» сопровождала многие его высказывания, будто он хотел привлечь внимание слушателей к тем неповторимым словам, которые сейчас прозвучат из его уст.
Каждый день Рой ездил на своем новеньком «кадиллаке» из Массапека-Парка в Бруклин – туда, где находились его штаб-квартира. Кабинетом ему служил бар для синих воротничков под названием «У Фила», находившийся в нескольких кварталах от дома его детства во Флэтлендсе. В баре он выпивал редко – предпочитал делать это дома в конце дня, когда все дела переделаны. Он был завсегдатаем окрестных злачных местечек, таких как «Кондитерская Бенни», «Ресторан Джимми» и боулинг-клуб «Джил Ходжес Лэйнс» (предназначенный для ностальгически настроенных фанатов «Бруклин Доджерс»[30]). Рой, может быть, и стал наконец жить ничуть не хуже соседей, но со времен средней школы и до конца своих дней он работал с друзьями и знакомыми с ранних лет – Профачи, Диноме, Форонджи и Доэрти.
Флэтлендс имел свою историю. Дом, в котором Рой жил в детстве, находился в пяти кварталах от того места, где первые голландские поселенцы в Бруклине построили свои дома. В честь города в Голландии поселение было названо Нью-Амерсфоорт, но это имя в конце концов уступило описательному – Флэтлендс, или «плоская земля». Безлесные равнины этого дальнего западного участка Лонг-Айленда в XVII веке привлекали голландцев, не имевших достаточного опыта в вырубании деревьев.
Эти земли занимали индейцы долины Делавэр, известные как канарси, что на их языке означало «укрепленное место». Лагерь индейцев располагался на другом берегу небольшой бухты, на востоке, поэтому территория на противоположном от Флэтлендса берегу и получила название Канарси.
В начале XX века во Флэтлендс стали переселяться семьи не-фермеров. Первые жилые районы были застроены уже в 1920-х годах. К 1941 году, когда туда прибыла семья Роя, все улицы были заасфальтированы. Флэтлендс находился в семи милях к северо-востоку по береговой линии Бруклина и был связан с ним дорогами, проложенными по старым тропам Канарси.
Семья Роя заселилась в дом из красного кирпича, похожий на бункер, на авеню Пи. Рою был тогда месяц от роду. Он стал четвертым ребенком в семье Энтони и Элеанор Демео, которые уже успели обзавестись дочерью, на два года старше Роя и двумя сыновьями – один старше него на десять дет, другой на семь. Как в случае Нино Гаджи, да и как тогда было принято, родственники Роя – дядя, тетя и два двоюродных брата – жили в том же доме на верхнем этаже. До этого все проживали в Вильямсбурге, одном из старейших кварталов Бруклина через Ист-Ривер от Манхэттена.
Благодаря постоянной работе отца Роя в прачечной семья жила не лучше и не хуже соседей – в основном иммигрантов во втором поколении с итальянскими или ирландскими корнями. Тем не менее они, как и все вокруг, считали каждую копейку, особенно после того, как в 1950-м у Элеанор родился пятый и последний ребенок, мальчик. По достижении определенного возраста все дети Демео начинали работать после уроков.