– Как раз вовремя, – сказал он ей. – У меня остались последние два доллара.
Доминик решил выйти из тени и встретиться с Винником лицом к лицу, поскольку всю грязную работу уже сделал Вэл. К радости детективов, он перезвонил. Винник, напичканный подслушивающими устройствами, сообщил ему, что готов заплатить пять тысяч долларов. Они договорились встретиться через двадцать минут в близлежащем ресторане «Хикори Пит». Даниэль под кокаином хотела пойти с ним.
– Не стоит, он уже видел тебя однажды, – сказал Доминик.
– Разве я на себя похожа? И сидеть я буду достаточно далеко.
Без особого выпендрежа двадцатичетырехлетняя Даниэль выглядела вполне обычно. В тот день уроженка Техаса была одета в неуклюжие ковбойские сапоги, рубашку «Левайс» с заклепками, джинсы и жилет. Обкуренная, она смотрелась какой-то растрепанной.
– Как хочешь, – сказал он.
Они вошли в «Хикори Пит» по отдельности. Она заняла столик у входа, он прошел к столику у задней стенки, где находился Джеффри Винник. За каждым их движением следили несколько детективов – двое в ресторане, двое на другой стороне улицы в бутике «Родео Драйв», а еще один выдавал себя за водителя такси, припарковавшегося во втором ряду у входа.
– Это все, что у меня пока есть, – сказал Винник, передавая Доминику пять тысяч. – Вы можете еще подождать?
– Я пробуду в городе некоторое время. Буду на связи. Можете на это рассчитывать.
Винник нервничал, но Доминик ничего не заподозрил. Друг Реги всегда был нервным, как и сам Рега. Винник ушел, и, выждав несколько минут, Доминик поднялся и направился к двери «Хикори Пит».
У него на пути встал Гарри Брэйди.
– Полиция! Стоять!
Доминик повернулся, и Брэйди приставил пистолет к его левому уху.
– Шевельнешься, и твои мозги будут на полу.
– Спокойно, спокойно, у меня нет оружия.
Пока Брэйди говорил, что он арестован за вымогательство, а другие подходили, надевали на него наручники, насмехались над ним за глупость, потому что все, что он сказал Виннику, только что было записано, Доминику приходили в голову разные мысли, в том числе о том, как он однажды сказал Генри Борелли, что их жизнь – это проигрышное предложение, и что здесь, на своей обычной территории, с двумя долларами в кармане, он наконец проиграл. И проиграл гораздо больше, чем мог предположить.
Фрэнк Пергола, Ронни Кадьё и другие арестовали ударившуюся в панику Даниэль, когда она попыталась улизнуть, как будто все происходящее не имело к ней никакого отношения. Подозреваемых отвезли в соседний участок; пока у них брали отпечатки пальцев и фотографировали, Даниэль впала в истерику. Фрэнк и Брэйди несколько раз поднимали ее с пола. Яйца, которые, как думал раньше Доминик, у нее были, куда-то вдруг подевались.
– Она ничего не делала, – сказал он полицейским. – Она просто друг, девушка высокого класса, модель из Penthause.
– Значит, она должна хорошо получиться на фотографиях, – ответил Фрэнк.
Брэйди и еще один полицейский отвезли Даниэль в больницу, где ей помогли вернуться к реальности. Позже ее доставили в предназначенный для распространения наркотиков номер в отеле «Хилтон», чтобы дождаться Вэла; в конце концов номер пришлось арендовать еще на две недели. Однако Вэл либо почуял неладное, либо просто решил бросить своих друзей. Он так и не появился – и не был найден. Даниэль быстро поняла, что она была мелкой сошкой и вряд ли понесет ответственность. Во время своего четырнадцатидневного бдения в отеле она даже начала наслаждаться неромантической компанией Гарри Брэйди, которому это задание нравилось больше, чем поиски Вито Арены под прикрытием в гей-барах Манхэттена. Она подарила Брэйди подписанный экземпляр журнала Penthause, который взяла с собой в Нью-Йорк.
Брэйди принес его в Южный округ, где его пролистали практически все члены оперативной группы – «исключительно в интересах следствия», как они утверждали, посмеиваясь. Их поразил контраст между уверенной в себе красавицей на глянцевых страницах и неопрятной девушкой, валявшейся на полу.
Тем временем, после того как полиция Нью-Йорка получила фотографию и отпечатки пальцев Доминика, его перевели под федеральную опеку и отвезли в исправительный центр «Метрополитен». Он попросил Фрэнка не потерять автограф Джейка Лямотты, который у него отобрали при обыске.
Фрэнк сказал ему, чтобы Доминик не беспокоился об этом: теперь у него есть проблемы посерьезнее. В своей лаконичной манере следователь из Бат-Бич заявил:
– С тебя вот-вот упадет вторая туфля[130], мальчик Дом.
24. Президент класса
За два предыдущих месяца Доминик уже почти говорился до тюрьмы в Калифорнии, но 7 марта, во время первоначального допроса по обвинению в вымогательстве в Южном округе, он замолчал. Допрос проводила помощник государственного прокурора Барбара Джонс, так как Уолтер был занят другими обязанностями в отделе по борьбе с организованной преступностью. Доминик, который в тот день употребил немного кокаина Даниэль, ответил на личные вопросы для отчета о «родословной», который заполняла Джонс. Он, в частности, указал, что никогда не употреблял наркотики, что он безработный автор песен и что его родители умерли, но, насколько ему известно, все еще жив Энтони Гаджи, его дядя из Бруклина. А прежде чем говорить на темы, непосредственно связанные с арестом, он изъявил желание проконсультироваться с адвокатом.
Пока Доминик ожидал прибытия назначенного судом адвоката, ему разрешили позвонить по телефону. Первый звонок он сделал своему другу в Калифорнии, тому молодому законопослушному бизнесмену, которого он называл Армянином – но никак не по имени, – чтобы его не смог найти ни один убийца из Бруклина. Он сказал Армянину, что его подставил друг старого обвинителя, Мэтти Реги, и он арестован по сфабрикованному обвинению, а «чтобы прояснить ситуацию, может потребоваться некоторое время». Он попросил его поехать в Уэстлейк и побыть с Дениз и детьми; затем он позвонил и им.
В телефонном разговоре с мужем Дениз сдерживаться не стала.
– Я же говорила тебе, что это глупо – постоянно соваться в Нью-Йорк!
– Мне просто не повезло.
– Это замечательно, но что теперь делать мне и детям?
– Просто сиди тихо. Скоро приедет Армянин, а потом уже и я.
Прибыл адвокат. Он пообщался с Барбарой Джонс, а затем – с глазу на глаз – с Домиником. В конце концов Доминик начал понимать, что́ имел в виду Фрэнк Пергола, когда сказал, что «другая туфля» вот-вот упадет. Он попался не в мелкую ловушку, а вляпался в крупное дело о вымогательстве против своего дяди и банды Демео. Он согласился на то, чтобы Джонс прояснила ситуацию далее, и был поражен, узнав, что теперь для того, чтобы нарушить закон в рамках РИКО, достаточно просто быть связанным с организованной группой, совершающей преступления.
– Какой-то странный закон, – сказал он ей.
Затем Фрэнку и Ронни Кадьё было поручено схематично изобразить Доминику – «если, конечно, он согласится на это посмотреть» – ход расследования, проводившегося до сих пор. Он согласился.
Фрэнк, с его внешней жесткостью и располагающей манерой поведения, а также итало-американской родословной из Бат-Бич, был подходящим и продуманным выбором. Он уже упоминал о своей связи с Бат-Бич, когда подозреваемый был доставлен в Южный округ. Теперь, предлагая Доминику сигареты «Кэмел», которые тот тоже курил, Фрэнк поведал ему, что, когда он рос в Бат-Бич, его мать была знакома с местным чемпионом по боксу – отцом Доминика, Энтони Сантамария.
Доминик понял, что если детективы уже знают, кто его отец, то они, должно быть, давно ведут расследование.
– Вито рассказал нам кое-что о тебе, – сказал Ронни.
– И Мэтти Рега тоже, – сказал Фрэнк. – Хочешь посмотреть на фотографию Джоуи и Энтони?
Барбара Джонс и другие заходили и выходили, а Доминик и два детектива из отдела убийств все говорили и говорили. Проговорили они до четырех утра. Полицейские без конца подбрасывали ему все новые фотографии с камер наблюдения – снимки Пола, Нино, Роя и, наконец, его самого.
Теперь Доминик уже просто был вынужден признаться самому себе, что жизнь в кондитерской, полной шоколада, под названием Беверли-Хиллз подошла к концу.
– Я, в общем-то, мог сделать что-нибудь для своего дяди, – наконец произнес он. – Может быть, собрать несколько платежей или что-нибудь в этом роде.
Это было признание в ростовщичестве, одном из «основных деяний», подпадавших под закон РИКО. Для того чтобы доказать, что обвиняемый, признанный участником преступного сообщества, участвовал в «схеме вымогательства» от его имени, необходимы были только двое. С учетом того, что уже было известно о нем самом, Мэтти Реге и наркотиках, Доминик с юридической точки зрения был трупом. Ему сообщили, что, если он не станет сотрудничающим свидетелем, его ждет как минимум двадцать лет тюрьмы.
Встреча была окончена, а Доминик, обмозговав как следует это предупреждение, задумался, сможет ли он вообще когда-нибудь выступить против кого-либо, особенно против Нино. Он никогда никого не «сдавал» – ни в школе, ни в армии, ни в «такой жизни». Он придерживался этого правила с самого детства, с четвертого класса, когда Нино приказал ему уйти с поста президента класса: «никто в нашей семье не может быть стукачом».
Фрэнк и Ронни отправились домой к своим женам, а Доминика отвезли в исправительный центр «Метрополитен», который недавно покинул Фредди Диноме. Его одежда и личные вещи уже были внесены в опись; ему выдали оранжевый комбинезон – цвет, присваиваемый опасным или особо важным заключенным, – и отвели в камеру в отделении строгого режима. Полицейские говорят, что, когда кого-либо в первый раз сажают в тюрьму, засыпают только виновные. Доминик задремал сразу же.
Позже в тот же день, во время приема пищи в столовой «Метрополитена», он свел знакомство с несколькими заключенными и возобновил отношения с эффектным наркодилером, с которым встречался в клубах во времена своей ночной жизни на Манхэттене, – Джином Грином. Этот член нашумевшей группировки, базировавшейся в Гарлеме, являл собой еще один пример разношерстного спектра знакомств Монтильо в Нью-Йорке.