– Чувак, я слышал, ты драпанул из города, – сказал Грин, после того как они отдали должное иронии по поводу своей очередной встречи – на этот раз в таком невеселом месте.
– Это да, но вот вернулся за наваром.
– Не очень-то круто.
– Вот спасибо, Джин. Вы бы поладили с моей женой.
– Что, неприятности дома?
– Да уж, серьезнее некуда. Слушай, Джин, не говори никому здесь, кто я. Видишь ли, мой дядя не знает, что я вернулся.
– Понял, не волнуйся.
По специальному телефону для заключенных, с которого разрешены были только звонки за счет вызываемого абонента, Доминик снова набрал номер Дениз. Он сказал ей, что ситуация «немного» серьезнее, чем он думал, но решил не вдаваться в подробности, а вместо этого заполнить эфир рассказами о всех «знаменитых преступниках», с которыми он тут встретился.
– Я тут наткнулся на Джина Грина. Он был самым крутым в Гарлеме по наркотикам. А еще я встретил людей из «Везер Андеграунд»[131], которые захватили бронированную машину и убили несколько охранников. А еще…
– Доминик, заткнись. Меня тошнит от этого дерьма. Ты оказался в ситуации, которая кардинально меняет нашу жизнь. Я предупреждала тебя, что это глупо, но ты не послушал. Что теперь будет? На что я буду кормить детей? Где мне жить?
– Держись. Мы что-нибудь придумаем.
Положив трубку, Доминик осознал, что федеральное правительство – не единственный источник его головной боли. Дениз была расстроена куда больше, чем он предполагал. Закончив разговор с мужем, она обратилась к Армянину:
– Я что, должна радоваться, что он сидит в тюрьме со всеми этими маньяками? Он облажался, а делает вид, будто он на вечеринке. Меня уже тошнит от его отношения!
Позже в тот же день Доминика привели в кабинет Уолтера Мэка, который расширил предложения о сотрудничестве, сделанные накануне Джонсом, а также Фрэнком и Ронни. Если бы Доминик решился стать сотрудничающим свидетелем, он должен был бы рассказать правду обо всех и обо всем. Ему также пришлось бы признать себя виновным в участии в предприятии, подпадающем под закон РИКО; обвинение отметило бы его сотрудничество, но при желании судья смог бы приговорить его к тюремному заключению – вероятно, не на такой срок, какой ему светил в случае отказа от сотрудничества и признания своей вины, но тут Уолтер ничего не мог сказать наверняка. Тем временем до окончания суда Служба маршалов Соединенных Штатов – то ведомство, которое занималось программой защиты свидетелей, – нашло бы для него и его семьи безопасное пристанище в каком-нибудь отдаленном городке.
– Если вы решитесь, суд состоится примерно через шесть месяцев, вас приговорят, и тогда вы поймете, что нужно сделать, чтобы привести свою жизнь в порядок, – заключил Уолтер.
Доминик спросил, что́ ждет Даниэль Денё. Уолтер ответил, что пока не знает. Доминик сказал, что ему нужно время подумать.
Позже он предстал перед федеральным судьей для предъявления обвинений в вымогательстве. Оперативная группа придержала новости о его аресте, желая, чтобы он принял решение о сотрудничестве до того, как Энтони Гаджи узнает, что он находится в «Метрополитене», и пришлет к нему кого-нибудь вроде Джеральда Шаргела.
И вдруг в суде, перед лицом нескольких адвокатов защиты, молодой помощник государственного прокурора, ответственный в тот день за предъявление обвинения, назвал Доминика особым обвиняемым, поскольку он был племянником капитана влиятельной организованной преступной «семьи» Гамбино. Не то чтобы ему кто-то сообщил – он лишь прочитал об этом в выданном ему отчете о родословной.
У Доминика стало еще больше времени на раздумья о своем положении, потому что судья назначил залог в двадцать тысяч долларов; у Доминика ни разу не набиралось такой суммы, поэтому ему пришлось вернуться в «Метрополитен». Слух о том, кем он был на самом деле, долетел туда в тот же день. На следующий день об этом знали уже все заключенные. Джин Грин, который сдержал свое обещание и никому ничего не сказал, предупредил его:
– Я слышу всякие гадкие разговоры. Твой дядя хочет забить тебя куском льда. Некоторые из твоих итальянских друзей готовы это исполнить. Будь осторожен, друг мой.
На следующий день адвокат (это был не Шаргел), которого Доминик не просил о встрече, сам предложил встретиться с ним. Она оказалась короткой.
– Хотите, чтобы я позвонил вашему дяде? – спросил адвокат.
– Откуда вы знаете, кто мой дядя?
Адвокат пожал плечами. Доминик встал и вышел со словами:
– Если он будет мне нужен, я могу сам набрать чертов номер, приятель.
Доминик вернулся в камеру. Он спросил себя, способен ли Нино убить его, и тут же сам себе ответил, что способен. Нино обвинил его в краже четверти миллиона наличными, когда он уехал из города. Дядюшка попытался бы убить его, чтобы доказать, что не лгал о деньгах, просто чтобы сохранить лицо, как только Доминик выйдет под залог по обвинению в вымогательстве – а то и еще раньше, прямо в «Метрополитене». В тюрьме то и дело кого-нибудь убивали.
В ту ночь Доминик не спал. Если он не будет сотрудничать, то либо его убьют, либо ему придется сидеть на скамье подсудимых вместе с Нино и несколькими типами из Канарси, о которых ему не хотелось даже вспоминать, особенно о Джоуи и Энтони; если он проиграет на суде, ему светит не меньше двадцати лет. Если же он будет сотрудничать, то может отсидеть несколько лет, после чего сможет начать жизнь заново с Дениз и детьми. Каким бы плохим мужем и отцом он ни был, жизнь с семьей теперь казалась ему верхом мечтаний. То, какой курс выбрать, было очевидным – а выживание становилось повторяющимся мотивом в его жизни.
Рано утром на пятый день своего заключения, в субботу, он отстоял очередь к телефону для заключенных и набрал номер человека из района своего детства.
– Я не собираюсь умирать без толку, – сказал он Фрэнку Перголе. – А если и умру, то хочу умереть за что-то. Не хочу, чтобы меня спустили в унитаз вместе с этими парнями.
– У тебя нет причин это делать, – сказал Фрэнк.
– Что будет с Даниэль?
– Не беспокойся о ней. Мы приводим ее в порядок. Проследим, чтобы она вернулась домой.
Оперативная группа не собиралась преследовать Даниэль, но скрывала это от Доминика; Фрэнк также не признался, что скрытое записывающее устройство на Джеффри Виннике не сработало. Ведь это означало, что судья мог прекратить дело о вымогательстве за недостаточностью улик, а Доминика пришлось бы освободить, поскольку дело РИКО не было готово к производству.
– Хорошо, приезжай и забери меня, – сказал Доминик. – Нам есть о чем поговорить.
Они с Генри Борелли однажды дали друг другу разрешение: один убьет другого, если тот на кого-нибудь донесет. Что же касается его склонности выживать в авариях и взрывах во Вьетнаме и Бруклине, Доминик описывал ее Баззи Шоли следующим образом: «Я просто ходил туда-сюда».
У него не было много времени на размышления. 12 марта его забрали из «Метрополитена» под предлогом необходимости присутствия на слушании о снижении залога по делу о вымогательстве; можно было надеяться, что пронырливые заключенные и адвокаты решат, что он внесет меньший залог и будет освобожден. На самом же деле его отвели в кабинет Уолтера, где Доминик согласился дать показания под присягой для большого жюри.
После целого ряда формальных вопросов с целью убедиться, что он проинформирован о своих правах и понимает, что́ происходит, первый вопрос Уолтера по делу звучал следующим образом:
– Итак, вы в какой-то момент поступили на работу к джентльмену по имени Энтони Гаджи?
– Да.
С этими словами долгое перетягивание каната между Домиником и его дядей подошло к завершающему этапу. Впервые за все время Доминик стал одерживать верх. По мере того как он продолжал отвечать на вопросы, присутствующие члены оперативной группы постепенно понимали, сколь необычными были эти отношения:
– Мой дядя не хотел, чтобы меня арестовали за порнографию. Он сказал, что моей бабушке это не понравится. В остальном все было хорошо.
Несмотря на то что преимущество было на его стороне, Доминик не стал закапывать Нино так глубоко, как мог бы. Он сказал, что ему мало известно об отношениях Нино с Роем в сферах, не касающихся ростовщического бизнеса. Ему также было трудно расколоть Пола Кастеллано, который был более благосклонен к нему, чем Нино. Он сказал, что никогда не слышал, чтобы Пол и Нино обсуждали свои отношения, и что, хотя Рой приносил незаконно заработанные деньги Нино, он не знает, передавал ли их Нино Полу.
На вопрос о Баззи Шоли Доминик вместо того, чтобы замять ответ, сказал, что не может говорить о Баззи, потому что тот был слишком близким личным другом; кроме того, Баззи не был членом банды.
– Вы должны понимать, что ваше соглашение подразумевает говорить правду обо всем, – сказал Уолтер.
– Я знаю, но Баззи – он больше, чем друг.
– С этим вам придется как-то справиться, понимаете?
– Ладно.
Его не спрашивали о Генри Борелли – во всяком случае, не тогда. Однако в отношении Генри он все для себя решил, и давно – уже на следующий день после убийства Дэнни Грилло, когда Генри пришел к выводу, что он будет следующим, а его друг Доминик собирается выполнить работу по приказу Нино и Роя. Это означало, что хладнокровный Генри был способен убить его самого, несмотря на их кажущуюся дружбу.
Уолтер сказал Доминику, что детективы проведут для него подробный инструктаж перед его первым выступлением в суде присяжных, чтобы он «о многом подумал».
– И о многом вспомнил, – ответил Доминик. – Мне ведь понадобилось три года, чтобы забыть.
Заседание длилось всего час с четвертью, но все его показания были зафиксированы в официальном протоколе, и это помогло ему начать чувствовать себя на своем месте. Человек, которого его сестра Мишель считала просто ребенком, ищущим себя, начал сбрасывать одну кожу и обрастать другой – тайного федерального свидетеля. Его выпроводили из кабинета Уолтера и спрятали в мотеле на Лонг-Айленде.