С хозяином участка была достигнута договоренность: пристав находится в зале, являя собой суровость полицейской власти, но рта не раскрывает и не вмешивается. Стоит статуей. Или чучелом. Что Вильчевский успешно изображал.
Ванзаров посмотрел на часы, висевшие под потолком. Он договорился с Вильчевским, что тот будет наблюдать.
– Господа, полагаю, всем уже известно о трагическом событии, случившемся сегодня днем, – сказал он, наблюдая, как шорох ползет по толпе. – Тянуть далее нельзя. Мы должны установить виновника…
– Феноменально! – заявил Погорельский. – О каком виновнике может идти речь? Мы все скорбим о Михаиле Павловиче, но ведь он сам совершил необдуманный поступок…
– В полиции вопросы задает полиция, – ответил Ванзаров. – Есть основания полагать, что за всеми событиями, известными вам, а также за смертью кухарки Лукерьи, двух горничных и исчезновением господина Иртемьева стоит конкретная злая воля… Этот человек находится среди вас, господа…
– Протестую! – вскричал доктор.
– Протест отклонен, – осадил Ванзаров. – Так как виновник не признается, мы вынуждены применить особые меры. Господин Лебедев определил, что при помощи электрофотографии, то есть метода профессора Наркевича-Иодко, а также экспериментов, которые были проведены вместе с доктором Погорельским, по электрическому снимку ладони можно определить, совершил человек преступление или нет… Метод новый, но результативный.
Раздался презрительный смешок мадемуазель Волант.
– Вы проводили эксперимент? – спросил Прибытков в глубоком возмущении. – И ничего мне не сказали?
Погорельский пробурчал что-то невнятное.
– Прошу тишины! – повысил голос Ванзаров. – Испытание несложное и безопасное. Кладете ладонь на фотографическую пластинку, господин Лебедев дает слабый ток, после чего возникает отпечаток электрофотографии. Господин Погорельский может подтвердить: среди двенадцати испытуемых ни одного убитого наповал…
Всеобщее внимание сильно смутило доктора. Деваться ему было некуда.
– Это незаконно, – раздался слабый возглас.
– Вы что-то сказали, господин Клокоцкий? – спросил Ванзаров.
– Нет-нет… Ничего… Послышалось…
Новых попыток бунта не случилось. Наверняка стены участка помогли. Ванзаров был готов подавить любые.
– Предупреждаю, – сказал он и выдержал паузу. – Отказ от прохождения электрофотографии будет означать признание вины. Господин Мурфи, вам ясно?
Химик злорадно улыбнулся.
– Сочту за честь.
– Прекрасно… Господин Калиосто и мадемуазель Люция?
Возражений не было.
– Мадам Иртемьева и мадемуазель Ланд?
– Разумеется, мы согласны, – ответила Вера.
– Мадемуазель Муртазина?
Нинель сменила платье горничной на черное, траурное. Глаза выплаканы. Она кивнула молча.
– Господа Прибытков и Погорельский?
– Как вам будет угодно – пользуйтесь моим методом!
Ответ доктора относился к криминалисту. Аполлон Григорьевич держал невозмутимое лицо.
– Господин нотариус?
Клокоцкий не имел возражений.
– Мадемуазель Волант желает отказаться?
– Делайте скорее, – ответила она, первой подошла к столу и вынула левую руку из муфточки. – Где тут пытают?
Лебедев подвинул черную пластинку, уже обмотанную проволокой, и положил на нее металлическую цифру «1».
– Еще минуту внимания, – сказал Ванзаров. – До проведения последней электрофотографии прошу никого не расходиться.
Машинка загудела. Раздался щелчок. Электрическая женщина отдернула руку и отошла с видом победительницы.
Аполлон Григорьевич довольно шустро проводил опыт, как будто сам изобрел. Менял пластинки, обматывал проволокой и клал очередную металлическую цифру, – в его запасах нашелся печатный набор подпольной типографии, разгромленной полицией. Господа и дамы самостоятельно клали ладони. Только руку Нинель Лебедев чуть прижал и посмотрел ей в лицо. Она не улыбнулась и не отвела взгляда.
Не прошло и четверти часа, как все было кончено.
Ванзаров отдал общий поклон.
– Благодарю… Электрофотографии будут готовы к утру. Тогда будут сделаны необходимые выводы. До этого никому не разрешается покидать столицу… Это и вас касается, господин Прибытков… Переночуйте у доктора Погорельского. Или можете здесь, в участке. Свободная камера найдется…
Пристав многозначительно покивал. А господин редактор только заявил:
– Возмутительно!
– Все свободны, – сообщил Ванзаров. – Прошу всех быть здесь к полудню…
Испытуемые двинулись к выходу.
– Господа, прошу собраться на улице! – послышался голос Калиосто.
Никто не кивнул Ванзарову на прощание, никто не сказал доброго слова. Даже Нинель.
– Ну как? – спросил он Лебедева.
– Вы хоть талант, но жулик, – ответил Аполлон Григорьевич, сворачивая провода от машинки. – Счастье, что служите в полиции, а не промышляете аферами… Лови вас, такого умного…
– Достаточно убедительно?
– Чушь надо нести с уверенным видом. Тогда верят.
– Благодарю…
– Не за что… У нашего директора Департамента и у вас получается изумительно… Сам чуть в обморок не грохнулся… А бедняга доктор на меня всерьез разобиделся… Придется его «Слезой жандарма» отпаивать… Одна мензурка – и полон сил.
Трудно было представить, что еще утром Лебедев еле держался на ногах. Просто не узнать великого криминалиста.
Незаметной тенью в приемном отделении возник Курочкин. Филер был собран.
– Они пошли все, – кратко доложил он.
– И мадемуазель в траурном платье? – спросил Ванзаров.
– Так точно…
– Выступаем через десять минут…
– Не рановато? – спросил Лебедев. – Только войдут во вкус.
– Лучше раньше, чем потом собирать трупы…
– С вами не поспоришь. – Лебедев снял со стола походный саквояж. – Лично я в полной готовности…
Курочкин исчез так же незаметно, как появился.
Лебедев подошел поближе, чтобы пристав мучился и не мог подслушать.
– Друг мой, откройте секрет: чем их увлек ваш Калиосто?
– Магия, – ответил Ванзаров, глядя изумительно честными глазами. – И капелька логики… Остается ждать результат.
82
Парадная дверь была на замке. Кто-то проявил излишнюю осторожность. Вырывать с корнем еще один замок Ванзаров не стал. Его появление должно остаться незамеченным.
Из нагрудного кармашка пиджака он вытащил металлический предмет с хитро загнутым концом, смахивающий на воровской инструмент. Отмычка и была. Появилась она у Ванзарова по случаю, а пользоваться учили мастера своего дела из уважения и от скуки, в ожидании назначенного судом срока. Обучили недурно. Курочкин не понял, что случилось: вроде бы только Ванзаров пристроился к двери, шевельнул рукой, замок и сдался.
Тихонько расширив щель, Ванзаров проник в прихожую. Курочкин остался на лестничной площадке. Остужать порыв Лебедева, которому не терпелось залезть в самое пекло – и испортить дело.
Ступая неслышно, Ванзаров очутился под прикрытием проема, за которым начиналась гостиная. Все, кто испытал на себе электрофотографию, были вместе. Расселись кто где мог полукругом. Калиосто стоял перед ними. Фрак его валялся в ногах, рукава шелковой рубашки свисали, ворот распахнут. Он широко расставил руки:
– Чистые и светлые мысли, придите… Придите ко мне… – воззвал он.
С того места, где он стоял, Ванзарову были видны Прибытков, Клокоцкий, Люция и Волант. Мужчины покачивались с закрытыми глазами, маленькая женщина свесила голову. Только мадемуазель магнетизер смотрела прямо, не мигая.
– Я вижу вас, мысли…
Волант вскочила, метнулась к Калиосто и выхватила из муфты руку, в который был зажат револьвер. С коротким замахом она ударила рукояткой в висок гипнотизера. Калиосто повалился как подкошенный. Люция вскрикнула, но мадемуазель Волант наставила оружие.
– Никому не двигаться, – сказала она ровным голосом. – Надоела мне эта болтовня, пора к делу… Если кто не знает, в обойме шесть патронов… Еще шесть здесь…
В ее левой руке появился револьвер с коротким стволом.
– Стреляю метко, хватит на всех. Хочу знать одно: куда уважаемый Иона Денисович спрятал свой аппарат. Условия простые: тот, кто знает – рассказывает и остается в живых. Остальные, увы, нет…
– Вы не посмеете! – возвысил голос Прибытков.
Волант нажала на спуск. Грохнул выстрел. Пуля вырвала клок из обоев над головой редактора.
– Я вас не пожалела, Виктор Иванович. Пока вы нужны живым… Вдруг что-то полезное знаете. – Волант улыбнулась. – Итого, одиннадцать патронов на десять человек… Достаточно… Кто первый желает исповедаться?
Еще рано. Надо было ждать. Он не мог позволить, чтобы ради успеха розыска начался расстрел. Нельзя сомневаться: у Волант рука не дрогнет. Начнет убивать по одному… Ванзаров вышел в проем и получил наставленный в грудь револьвер.
– А, господин полицейский пожаловал… И на вас патрон найдется…
– Все кончено, пани Крашевская, – сказал он, чуть разворачиваясь, чтобы пуля вошла в плечо. Если вдруг…
– Пронюхал, шпик…
– Заглянул в розыскной альбом двухлетней давности… Иногда бывает полезно…
– Так ты давно знал…
Ванзаров прикинул расстояние: электрическая женщина стояла слишком далеко для броска. Глупо быть подстреленным, когда дело не закончено.
– Деваться вам некуда, мадемуазель. На парадной и черной лестнице полиция… Как ни печально, но все это время вы находились под надзором. Господин Хованский доносил в охранку. Вас не трогали, чтобы узнать ваши революционные связи. Теперь возьмут всех…
Лицо ее исказилось ненавистью. Ванзаров следил за указательным пальцем, чтобы успеть поднырнуть на долю секунды раньше. Волант не стала стрелять. Она метнулась к Люции и уткнула дуло ей в лоб.
– Встать!
Люция послушно поднялась. Тыкая стволом в спину, ее подогнали к Ванзарову.
– Ну смотри, господин шпик, как я вышибу мозги девочке-пророчице…
За спиной Волант шевельнулся Калиосто. Она оглянулась и наставила револьвер, чтобы прикончить его. Ванзаров выбросил левую руку, схватил Вольтера, что дожидался на консоли, и метнул коротким броском. Мраморная голова вонзилась в голову магнетизера. Удар был такой силы, что Волант отбросило через лежавшего Калиосто. Она не шевелилась. Только руки с револьверами раскинуты.