ортопедическом образе, который исправляет как будто бы предшествующий образ в иллюзии единства и целостности. В другом примечании Тауск, говоря о меланхолии, различает не врожденный и приобретенный нарциссизм, а психический и физической нарциссизм. Напомним, что и Фрейда меланхолия интересует не только как таковая, но и как угасание инстанции я, которое призвано прояснить его возникновение. Механика меланхолии, пишет Тауск, «состоит в распаде психического нарциссизма, в отречении от любви к психическому я». Меланхолия «является парадигмой зависимости органического нарциссизма от психического». Распад психического нарциссизма уже заключает в себе движение в сторону телесного самоуничтожения. Меланхолия, приходит к выводу Тауск в примечании, – это «психоз преследования без проекции, его конструкция обязана своим существованием собственной идентификационной механике»[219]. Проекция тела и проекция гениталий совмещаются, если не сказать – отождествляются:
своеобразная конструкция аппарата совершенно особым образом подтверждает приведенные мною предположения о значении символа машины как проекции собственных гениталий. Правда, аппарат изображает не гениталии больной, а видимо, ее целую персону. С чисто физической точки зрения он представляет собой проекцию спроецированного во внешний мир тела пациентки[220].
Единственное, чего этой проекции недостает, так это головы. Об отсутствии головы Тауск пишет в отдельном примечании, посвященном сновидению Наталии А., в котором она не видит головы оперируемой женщины, то есть себя[221]. Тауск добавляет, что, по Фрейду, «женщина без головы» означает мать. Мать – ацефал. Фантазм о возвращении в утробу тому свидетельство. И головы не видно.
Вновь возвращаясь к тому, что аппарат влияния не поддается детальному описанию, в III главе своего исследования Тауск говорит, что нейроаппарат – единственное средство приближения к аппарату влияния: «Так как для обоснования этой гипотезы мы не располагаем никаким другим материалом, кроме сновидения о машине, попытаемся предположить, что аппарат влияния – это проекция, изображение гениталий больного»[222]. Лакан вслед за Тауском— Фрейдом видит нарциссическую сцену отнюдь не как симметричное воспроизведение себя: «Видеть себя – не значит видеть себя в зеркале, это значит Selbst eine Sexualglied beschauern – он созерцает себя, сказал бы я, в своем половом члене»[223].
Виктор Тауск обращается к еще одному, необходимому для его размышлений симптому шизофрении, о котором речь подспудно то и дело заходит: «потеря границ я». Синтезированная инстанция, собственное я, при шизофрении распадается. Подтверждение Тауск обнаруживает не в воображаемом регистре, как можно было предположить, а в регистре символическом, призванном воображаемый регистр структурировать и тем самым проявить: «больные жалуются на то, что якобы все люди знают их мысли, которые не заключены в их головах, а распространяются по всему миру, так что они одновременно находятся в головах других людей»[224].
Мысли не приписаны никакому психическому аппарату, они без адреса «распространяются по всему миру», одновременно обнаруживаясь в разных аппаратах. Здесь вновь на горизонте появляется Бион с его идеей психического, мыслительного аппарата как аппарата овладевания уже предсуществующими мыслями. Мысли – априори телемысли, телепатические желания в непрерывном метонимическом перемещении. У мыслей нет прописки, поскольку десубъективируемый субъект «потерял сознание того, что он является отдельным психическим существом, я с собственными границами»[225].
Прежде чем приступить к анализу случая Наталии А., Тауск предполагает, что «аппарат влияния – это спроецированное во внешний мир изображение гениталий больного, возникающее аналогично машине в сновидении»[226]. Свидетельство тому – сновидец «просыпается с рукой на гениталиях, если ему снится, что он манипулирует машиной»[227]. Манипуляции с машиной метонимичны манипуляциям с гениталиями. Обслуживание аппарата – не что иное как мастурбация.
39. Фаллос Лакана в машиностроении Тауска
К вопросу о машине, гениталиях и мастурбации Тауск возвращается в заключительной, vii главе своего исследования. Возвращается после рассуждений о либидо и механике его перераспределения. Либидо при шизофрении децентрируется, частично снимается с гениталий, в результате чего «все тело является половым органом»[228]. В качестве аргумента Тауск приводит мужские фантазии о возвращении в материнскую утробу в желании «мужчины полностью забраться в половой орган, из которого он появился на свет», для чего, например, нужно идентифицироваться с отцом, или, конкретнее, с его пенисом. Это «или» не столько указывает на некий выбор, сколько ещё раз отмечает метонимическую механику внутренней идентификации: отец = (его) фаллос. В этой идентификации, в этом инфицирующем отождествлении кроется усложнение всей картины за счет одновременной диффузии либидо. Децентрированное рассеивание либидо предписывает возможное исчезновение у аппарата влияния гениталий. Исчезновение органа восполняется его метонимией: человек – гениталии[229]. Такая трансформация буквально представляет становление тела-без-органов.
Одновременно формируется внешний аппарат, причем здесь как раз важно, что он – машина: «Образование аппарата влияния в форме машины подтверждает, таким образом, существование проекции собственного тела, представляемого половым органом»[230]. Тауск не останавливается на этом, заходя к генитальному телу-без-гениталий с другой стороны, можно сказать, со стороны беременности и крышки гроба:
Фантазия о материнской утробе и идентификация с матерью, возможно, находят выражение в выпуклой форме крышки, которую имеет корпус, изображающей, возможно, беременную материнскую утробу. Расположенные внутри батареи – возможно, изображают ребенка, которым является сама пациентка. То, что ребенок воображается в форме батарей, то есть машины, опять подтверждает теорию, что весь человек чувствует себя половым органом, и тем более потому, что одновременное отсутствие гениталий представляет собой прегенитальную, в известном смысле безгенитальную стадию[231].
Линия смещения мысли Тауска в фантазии Наталии А. о гробе материнской утробы: батарея – ребенок – машина – половой орган. Внутри источник энергии, обеспечивающий работу машины. Эта работа обеспечивает наслаждение органом, органом ребенка, ребенком.
Тауск прекрасно понимает, что регрессия, которая оказывается принципиальной для его рассуждений о преобразованиях машины влияния, отнюдь не предполагает работы линейной машины времени, и все представления предшествующие регрессии сохраняются. В частности, «в запасе представлений сохраняется образ полового органа как репрезентанта сексуальности. Половой орган отмечает пол. Он используется для отображения как средство выражения, как язык, с помощью которого сообщается о явлениях, существовавших до появления средства выражения»[232]. Разговор об органах, о пенисе вдруг поворачивается не только в привычную сторону языка органов при шизофрении, но в сторону полового органа как фаллоса в лакановском смысле слова: половой орган является только символом сексуальности, которая старше символики и любого пригодного для коммуникации с людьми средства выражения и поэтому не может иметь современного ей выражения для сообщения о себе[233].
Тело – фаллос задним числом. Тело – запаздывание и сдвиг по фазе фаллоса. В таком смещении по фазе заводится человек-машина. Остается напомнить, что фаллос – психический объект с различающей функцией. Фаллос – метка различий, разметка отличий.
Завершает свою статью Тауск мыслью о человеке-машине: деформация «человеческого аппаратного образования (menschlichen Apparatgebildes) до образа машины соответствует как проекция прогрессу процесса болезни, делающему из я диффузное сексуальное существо»[234]. Этот образ машины от аппарата отличает автономия. Машина пребывает в постоянном изменении, она то и дело преобразуется в потоках шизолибидо. Гениталии, подобно либидо-машине, не зависят от намерений инстанции я, оттого и неизбежно возникает либо представление об их автономии, либо об их подчиненности воле другого. Последние слова статьи Тауска посвящены механике эрекции, которая «воспринимается как нечто независимое от я и не полностью им преодолеваемое, как часть внешнего мира»[235]. Здесь, в переходности и метонимичности из будущего прибывает фаллос Лакана, доступ к которому открывается лишь в месте Другого. Фаллос, независимый от себя, часть внешнего мира, принадлежащая машине влияния. Но внешнему миру он принадлежит настолько же, насколько и внутреннему, обеспечивающему машину Другого либидо-энергией той самой батареи, которую видела в своем фантазме Наталия А. Фаллос аппарата наслаждения действует автоматически, заводится сам по себе. Он всегда уже не совсем от мира сего, он отчасти – того мира пропись.