Украдкой, стараясь не проявлять совсем уж откровенно своего любопытства, Сашка рассматривал комнату. Потертый ковёр на полу, диван, застеленный клетчатым пледом, книжные полки на стенах, у окна — письменный стол. А на столе…
На столе, среди разбросанных в беспорядке книг и каких-то бумаг стояла некая непонятная штуковина. Она имела экран, наподобие телевизионных приемников, которые Сашка здесь уже видел в магазине, но, кроме того, ещё соединялась проводами с какими-то коробками. Одна из них, плоская, как доска, была с множеством кнопок, как у пишущей машинки, только другой формы. По экрану плавали рыбки.
— Извини, у меня тут такой бардак… Журналистская работа, увы, не располагает к самоорганизованности. — Антон принялся наводить на столе хотя бы приблизительное подобие порядка. Сашка подошел ближе, рассматривая непонятный аппарат, привлекший его внимание.
— Что это такое? — спросил он, наконец. — Как называется?
— Компьютер, — автоматически ответил Антон. — Ты что, компьютера не видел?..
Сашка пожал плечами.
Антон замер, уставился на него, сразу забыв о беспорядке на столе. Казалось, его поразила внезапная догадка. Сашка молча поднял глаза, встретился с ним взглядом, и Антон медленно проговорил:
— А ведь ты действительно его не видел, верно?.. Час от часу не легче! Ты и впрямь очень странный парень, Александр Полежаев. Мне трудно представить себе мальчишку, который в твоем возрасте никогда не видел компьютеров… хотя бы издали и на картинке… Ты откуда такой взялся?
— Я… издалека, — пробормотал Сашка. — Не отсюда.
— Верю. Охотно верю, что издалека. — Антон слабо усмехнулся. Взял стул, уселся на него верхом, положив локти на спинку. — А конкретнее? Из глухой сибирской деревеньки или вообще с Луны свалился?..
Сашка закусил губу. Он чувствовал себя загнанным в угол. Рассказать или не рассказывать? А если рассказать — то как!?.
Он сделал глубокий вдох, решившись.
— Антон, сначала дай мне честное комсомольское слово, что не разболтаешь никому о том, что я сейчас тебе расскажу.
Парень удивленно вскинул бровь.
— Честное комсомольское, говоришь… Х-м-м… Ладно, раз ты так хочешь.
Сашка присел на краешек дивана, нервно сцепил руки с такой силой, что побелели пальцы. Такая же бледность растеклась по его лицу.
— Тогда слушай.
…Это было безумно трудно, почти невозможно, — начать, запинаясь и подбирая слова. Но дальше становилось уже полегче, напряжение понемногу спадало, слова сами по себе слетали с языка… и Сашка не заметил, как рассказал Антону всё.
Когда он умолк, уставившись в окно, где по стеклу стекали редкие дождевые капли, а по небу тащились серые облака, на несколько минут в комнате повисла тишина.
— Да, дела… — сказал, наконец, Антон. — Значит, ты прилетел к нам из 1949 года?
Сашка молча кивнул.
— И считаешь, что и правда попал в эпоху коммунизма?..
Сашка перевёл взгляд с заоконного пространства на Антона.
— Бедняга… — произнес Антон с непонятной интонацией. — Ты же совсем ещё ничего не понимаешь!.. Ничегошеньки.
— Чего я не понимаю? — спросил Сашка. По спине пробежали мурашки. Он чувствовал себя так, будто ступил на узкий мостик без перил, перекинутый через пропасть.
Теперь настал черед Антону запинаться, подбирая слов. Это тоже, оказывается, не так-то легко — пересказать за четверть часа основные факты мировой истории за последние пятьдесят лет… Сашка слушал внимательно, с отстраненным выражением лица, лишь изредка задавал уточняющие вопросы, и Антон, помимо воли, увлекся. Достал с книжной полки энциклопедию, свои старые учебники истории, даже вытащил из нижнего отделения книжного шкафа старые подшивки «Огонька». Самые древние из них были двадцатипятилетней давности.
Сашка листал пожелтевшие страницы, рассматривая иллюстрации.
— Значит, космический корабль первым запустил Советский Союз?
— Да. Первым космонавтом был Юрий Гагарин. Он полетел в космос 12 апреля 1961 года.
— И на Луну наши тоже полетели первыми?..
— Нет, на Луне первыми побывали американцы. В 1969-м.
— А на Марсе?
Антон невесело улыбнулся.
— На Марс ещё никто не летал… и не похоже, чтобы скоро полетели…
— И Советского Союза больше нет?
— Десять лет уже…
Сашка чувствовал себя обманутым. Этот удивительный, полный технических чудес мир будущего на деле оказался всего лишь яркой пустышкой. Мыльным пузырем в радужных разводах, внутри которого — пустота… Всё, что для него, для Сашки Полежаева из 1949 года было святым — такие слова как «Советская Родина», «Сталин», «коммунизм» — в этом вывернутом наизнанку чужом мире превратилось в пустой звук.
И так же пусто сделалось у него на душе. Стук сердца гулко отдавался в этой пустоте.
Подставив стул, Антон принялся доставать со шкафа ещё какие-то журналы. Из неровной кипы неожиданно выскользнули несколько фотографий и спланировали на пол.
Сашка поднял карточки. На поблекших от времени прямоугольниках были запечатлены разные люди, но на всех присутствовала одна и та же улыбчивая молодая женщина.
— Кто это? — спросил Сашка.
Антон глянул на фотографии.
— О, так это же моя бабушка Таня в молодости! Она давно искала эти фотографии, но не знала, куда они запропастились…
— Твоя бабушка?
— Она у меня замечательная! Мои родители работали на Севере, они оба геологи, я видел их только когда они приезжали в отпуск… так что бабушка Таня меня фактически вырастила. Я тебя с ней познакомлю — она скоро должна вернуться… Она тебе обязательно понравится.
Чем дольше Сашка всматривался в черты молодой женщины на фотографиях, тем труднее было избавиться от ощущения, что он её уже где-то видел. Или когда-то?.. Он перевернул карточку, на которой три девушки были сняты на фоне парадного входа какого-то института, начал читать надпись на обороте, сделанную порыжевшими от старости чернилами: «Дорогой подружке и однокурснице Танечке Скороходовой…»
Не дочитав, он всё понял.
Сквозь смутно напоминавшие кого-то черты девушки-студентки проступило знакомое лицо другой девчонки, на несколько лет помладше, девчонки, которая училась в соседней школе, которую он много раз видел на улицах родного Н-ска и на катке, зимой, но почему-то никак не мог набраться храбрости, чтобы подойти к ней, чтобы познакомиться…
И вот теперь он разговаривал с внуком той девочки Тани.
Всё это было похоже на кошмарный сон. Хотелось проснуться… немедленно убежать из этого чужого мира, чтобы ничего больше не видеть и не знать.
Сашка посмотрел в окно. Так толком и не начавшись, дождик уже закончился.
— Мне надо идти, — сказал Сашка, вставая.
— Почему? — спросил Антон. — Я думал, ты ещё останешься у нас.
Сашка покачал головой.
— Я пойду…
— Жаль. — Антон, похоже, был искренен.
Сашка боялся, что он захочет пойти вместе с ним, чтобы посмотреть на машину времени, но Антон проводил его только вниз, до двери подъезда. Улыбнувшись, сказал на прощание:
— Ну, будешь ещё в нашем времени — заходи…
Сашка шагал прочь с гулко стучащим сердцем и ватной опустошенностью в голове, ничего не видя вокруг. Выйдя из двора, он зашагал быстрее, почти побежал, направляясь к окраине Н-ска.
Знакомую балку, заросшую ивняком, он отыскал без труда. Машина времени лежала там, где он ее и оставил.
Стиснув зубы, чтобы не дать волю подступающему к горлу горькому кому, давясь злыми слезами разочарования, Сашка механически готовил машину времени к перелету в родное время. Не хотелось задерживаться в этом странном и чуждом мире ни на минуту. Домой, домой… Забыть всё, что видел здесь, и пусть все будет, как раньше… хотя он втайне понимал, что как раньше уже ничего не будет.
Он переключил машину времени на перемещение в прошлое, забрался в седло. Последний взгляд на серый пасмурный пейзаж XXI века — и ноги с силой крутанули педали.
Ощущение падения в никуда уже не пугало, как в первый раз. Вокруг него сомкнулась тьма, но Сашка каким-то образом продолжал видеть свои руки, сжимающие рукоятки, укрепленные на руле приборы, как будто они были подсвечены идущим ниоткуда светом. Цифры в окошечках плавно крутились назад.
1997… 1990… 1982… 1975… 1969… 1962… 1954… 1950…
Когда до родного 1949-го оставалось меньше года, Сашка потянул скобку хронотормоза, но тросик неожиданно лопнул с металлическим звоном, и тонкий гул машины времени перешел в надрывный визг.
Подхватив беспомощный аппарат, могучий поток вневременья с нарастающей скоростью понес его в прошлое — все дальше и дальше.
1936… 1920… 1900… 1851… 1743… 1599… 1124…
Сашка лихорадочно пытался сделать что-нибудь, но понимал уже, что всё бесполезно. Машина времени стала неуправляема, и ему не оставалось ничего другого, лишь покрепче вцепиться в руль, чтобы не вылететь из седла.
Цифры в окошках давно остановились, дойдя до нулей; теперь Сашка не мог теперь даже видеть, как далеко занесло его в прошлое, а поток вневременья все продолжал тащить машину времени, как бурное течение реки тащит лодочку без весел…
Это продолжалось долго, очень долго. Поток, наверное, в конце концов унес бы Сашку вообще в невообразимые глубины Вечности, но в какой-то момент перегрузки не выдержала сама машина времени.
Что-то в ней с треском сломалось, гул оборвался, словно отрезанный, и старый велосипед без колес вместе с Сашкой вывалился из тьмы вневременья в морозный солнечный день на бескрайней заснеженной равнине.
…Жизнь в ледниковую эпоху по-своему оказалась не так уж и плоха.
Сашке повезло. На него, полузамёрзшего, случайно наткнулись охотники из клана Гор'Хха. Эти свирепого вида косматые дядьки в грубо обработанных звериных шкурах хоть и были первобытными, однако жалость к невесть откуда взявшемуся странному парнишке не была чужда и им. Они отнесли Сашку к становищу клана, где женщины отогрели и выходили его. Для Сашки так и осталось загадкой, почему они решили принять его в клан, вместо того, чтобы убить его, чужака, или просто оставить в степи на верную смерть.