Я услышал шаги на лестнице. Две пары ног. Придвинув к себе чашку кофе, я раскрыл вчерашнюю газету и напустил на себя отвлеченный вид. Я собирался сохранить достоинство. В дверном замке повернулся ключ Миранды. Она вошла в кухню, Адам шел за ней, и я с видимой неохотой поднял взгляд от газеты. Я только что прочитал, что человеку по имени Барни Кларк было установлено первое постоянное искусственное сердце.
Я с болью отметил, как она изменилась – посвежела, прямо расцвела. Погода держалась такая же теплая. На Миранде была белая юбочка в складку из двухслойной марлевки. Когда она подошла ближе, край материи лизнул ее голые ноги, сантиметрах в десяти над коленками. В парусиновых туфлях на босу ногу, точно школьница, и в шелковой блузке, целомудренно застегнутой на все пуговицы. Эта белизна была сплошной насмешкой. В волосах я заметил новую заколку – ярко-красный пластик, кричащая дешевка. Уму непостижимо, как Адам сумел выскользнуть из дома и купить для нее эту вещицу у Саймона на мелочь, взятую из копилки на кухне. Но мне пришлось это постичь, как удар под дых, который я скрыл за улыбкой. Я собирался держаться молодцом.
Адам, шедший позади, теперь встал рядом. Но на меня он не смотрел. А Миранда просто светилась, словно ей не терпелось поведать мне важную прекрасную новость. Нас разделял кухонный стол, и они оба стояли передо мной, точно кандидаты на собеседовании. В других обстоятельствах я бы, конечно, встал, обнял ее и предложил кофе. Миранда обожала утренний кофе, и покрепче. Но я склонил голову набок, глядя ей в глаза, и ждал. Ну разумеется, она хотела позвать меня играть в теннис, и я догадывался, куда она засунула мячик, – как же я ненавидел свои глупые мысли. Я не представлял себе, что хорошего может выйти из разговора с этой парочкой. Я бы с большей охотой поразмышлял о счастливчике Барни с его новым сердцем.
Миранда сказала Адаму:
– Может, ты…
И пододвинула ему стул, на котором он обычно заряжался. Адам проворно сел, и мы смотрели, как он расстегивает ремень и вставляет себе в пупок зарядный шнур. Разумеется, Адам израсходовал массу энергии. Миранда положила руку ему на шею и нажала на точку отключения. Они, конечно, продумали это заранее. Его глаза закрылись, голова поникла, и мы остались одни.
4
Миранда подошла к плите и стала готовить кофе. Не поворачиваясь ко мне, она со смешком сказала:
– Чарли. Ты просто смешон.
– Правда?
– Твой враждебный настрой.
– Да?
Она поставила на стол две чашки и молочник. В ее движениях была такая легкость, что, если бы не я, она бы напевала. От ее рук пахло лимоном. Мне показалось, что Миранда хочет тронуть меня за плечо, и я напрягся, но она отошла к плите. После секундной паузы она несколько смущенно спросила:
– Ты слышал нас ночью?
– Я слышал тебя.
– И ты расстроен?
Я ничего не ответил.
– Ну и зря.
Я пожал плечами.
– Если бы я легла в постель с вибратором, – сказала она, – ты бы тоже так реагировал?
– Он не вибратор.
Она принесла к столу кофе и присела, поближе ко мне. Она казалась такой участливой, озабоченной моим самочувствием, словно отводила мне роль обидчивого ребенка, забывая, что я на десять лет старше. Так или иначе, это был момент небывалой близости между нами. Враждебный настрой? Так она обо мне еще никогда не отзывалась.
– У него сознания не больше, чем у вибратора.
– У вибраторов не бывает собственного мнения. Они не пропалывают сад. Адам выглядит как человек. Как мужчина.
– Ты знаешь, когда у него эрекция…
– Давай без этих подробностей.
– Он сказал, что его член наполняется дистиллированной водой. Из емкости в правой ягодице.
Это обнадеживало, но я держал марку:
– Все мужчины так говорят.
Она рассмеялась. Я никогда еще не видел ее такой веселой и легкой.
– Я просто пытаюсь донести до тебя, – сказала она, – что он всего лишь ебаная машина.
Ебаная машина.
– Ну, знаешь, Миранда. Если бы я оттрахал резиновую куклу, ты бы чувствовала себя так же.
– Я бы не стала напускать трагизма. Или считать, что у тебя роман.
– Но у тебя роман. Ты сделаешь это снова.
Я не хотел озвучивать такую вероятность, это был чисто риторический выпад, рассчитанный на встречные возражения. Кроме того, меня поддел «трагизм».
– Если бы я покромсал ножом резиновую куклу, – сказал я, – ты была бы вправе беспокоиться.
– Не вижу связи…
– Меня волнует не Адам и его менталитет, а твое отношение.
– Ах, в этом смысле…
Она повернулась к Адаму, чуть приподняла над столом его безжизненную руку и отпустила.
– Предположим, я тебе скажу, что люблю его. Мой идеал мужчины. Блестящий любовник, отточенная техника, неистощимый. Никогда не обижается, что бы я ни сказала или сделала. Учтивый, даже покорный. И эрудированный, хороший собеседник. Силен как бык. Отлично справляется с домашними делами. Правда, дышит как перегревшийся телевизор, но к этому можно…
– О’кей, довольно.
Ее сарказм – новое для меня качество – казался слишком театральным. Я считал, что она переигрывает. Если я хоть что-то понимал, она пыталась скрыть очевидное. Она похлопала Адама по запястью и улыбнулась мне. То ли торжествуя, то ли извиняясь – я так и не понял. Я склонялся к тому, что ее насмешливая сумасбродная манера стала следствием ночи ураганного секса. Миранда была почти непроницаема. Я задумался, смог бы я порвать с ней окончательно. Вернуть себе Адама как мою собственность, забрать второй зарядный кабель сверху, снова отвести Миранде роль соседки и подруги, неблизкой подруги. Как мысленный эксперимент эта идея была не более чем малоприятной фантазией. И тут же я понял, что никогда не смогу вычеркнуть ее из своей жизни, даже мысленно – не считая отдельных моментов. Она стояла передо мной летним утром, и я ощущал тепло ее тела. Прекрасная, с бледной нежной кожей, вся в белом, точно невеста, устремившая на меня ласковый озабоченный взгляд, хорошенько помучив меня. Раньше я не замечал, чтобы она так смотрела. Вполне возможно (мне очень хотелось так думать), что умная машина сыграла мне на руку, пробудив в Миранде новое чувство ко мне.
Спорить с любимым человеком – это изысканное самоистязание. Твое эго обращается против себя самого. Любовь выжигает его своей фрейдистской противоположностью. А если побеждает смерть, а любовь умирает, кого это волнует? Только тебя – ты в ярости и готов к безумствам. Пока не наступит истощение. Вы оба знаете или надеетесь, что в конце концов вы придете к примирению, хотя на это могут уйти дни и даже недели. И вы предчувствуете, какую огромную нежность и блаженство принесет с собой этот чудесный момент. Так почему же не сделать этого прямо сейчас, зачем так долго ждать, зачем растрачиваться на ярость? Но так никто не может. Вы катитесь под уклон, потеряв контроль над чувствами и над будущим. В итоге, когда вы окажетесь в самом низу, вам потребуются неимоверные усилия, чтобы загладить каждое недоброе слово. И вы получите прощение не раньше, чем совершите подвиг самоотречения.
Прошло немало времени с тех пор, как я последний раз предавался такой причуде, как настоящая ссора. Мы с Мирандой еще не дошли до перепалки, а только отражали взаимные претензии, прощупывая слабые стороны друг друга, и начать схватку должен был я. Несмотря на мою старательную невозмутимость и на то, что ее сарказм сменился дружеской заботой, я чувствовал себя на взводе. Мне ужасно хотелось на нее накричать. Меня распирала атавистическая маскулинность. Передо мной была моя неверная любовница, бесстыдно изменившая мне в соседней комнате, так что я все слышал. Я был уверен, что разделаюсь с ней в два счета. Единственное, что меня сдерживало, – не мои корни, общественные или географические, а современная логика. Возможно, Миранда права? Секс с Адамом нельзя считать изменой, он ведь не был мужчиной. Persona non grata. Он был ходячим вибратором, а я – самым новомодным рогоносцем. И, чтобы оправдать свой гнев, мне требовалось убедить себя, что у него имелись свободная воля, мотивация, личные чувства, самосознание – весь набор, включая коварство, подлость, двуличие. Машинное сознание – возможно ли такое? Давний вопрос. За ответом я обратился к протоколу Алана Тьюринга. Красота и простота этой модели никогда еще не вызывали у меня такого восторга. Сам Мастер пришел мне на помощь.
– Слушай, – сказал я, – если он выглядит, и говорит, и ведет себя как личность, стало быть, он и есть личность. С такими же мерками я подхожу и к тебе. И к кому угодно. Все так делают. Ты его трахнула. Я зол. И я поражаюсь твоему удивлению. Если ты действительно удивлена.
На слове «зол» я непроизвольно повысил голос. Я ощутил бодрящее раскрепощение. Ну вот, мы дозрели. Но Миранда попыталась прибегнуть к последнему оправданию:
– Мне было любопытно, – сказала она. – Я хотела узнать, на что это похоже.
Любопытство, запретный плод, проклятый Богом. А также Марком Аврелием и блаженным Августином.
– На свете должны быть сотни мужчин, вызывающих у тебя любопытство.
Вот оно. Я пересек черту. Миранда шумно отодвинула стул. Лицо покраснело. Пульс участился. Я добился того, к чему, по глупости своей, стремился.
– А ты вообще-то хотел Еву, – сказала она. – С чего бы это? Для чего тебе была нужна Ева? Давай начистоту, Чарли.
– Мне было непринципиально.
– Ты был разочарован. Лучше бы ты приказал Адаму трахнуть тебя. Я же видела, тебе хотелось. Ты просто слишком правильный.
У меня имелся приличный опыт словесных баталий с женщинами, чтобы усвоить, что отвечать на каждый выпад вовсе не обязательно. И даже лучше так не делать. Ведя атаку, игнорируй слона и ладью. Забудь логику и прямые ходы. Лучше положись на коня.
– Наверное, вчера ты поняла, – спросил я, – лежа под пластиковым роботом и содрогаясь в оргазме, что больше всего ты ненавидишь человеческий фактор?
– Ты только что сказал, что он – человек.
– Но для тебя он электронная елда. Зачем усложнять себе жизнь? Вот что тебя возбуждает.