Я передал визитку Миранде и посмотрел на мальчика, вспоминая его имя.
– Привет, Марк, – сказал я добрейшим голосом, – как ты сюда попал?
Миранда уже склонялась над ним, что-то мурлыча. Но Марк смотрел не на нас, а на Адама, по-прежнему сжимая его палец.
Мальчик мог испытывать шок, но внешне никак этого не выражал. Я подумал, что ему не помешало бы выплакаться, потому что в нем чувствовалось внутреннее напряжение. Он стоял среди чужих людей на незнакомой кухне, расправив плечи и выпятив грудь, всем видом показывая, кто тут главный. Росту в нем было чуть больше метра, но он держался молодцом. Сандалии, судя по всему, он донашивал за старшей сестрой. Кем же он был? Я рассказал Миранде о стычке на детской площадке, она поняла суть записки. Миранда попыталась приобнять Марка, но он вывернулся. Возможно, он не привык к таким телячьим нежностям. Адам стоял, не двигаясь, в полный рост, и мальчик крепко держался за его внушавший уверенность палец.
Миранда присела на корточки, чтобы не нависать над мальчиком, а быть с ним лицом к лицу.
– Марк, ты среди друзей, – сказала она мягким голосом, – и у тебя все будет хорошо.
Адам не имел ни малейшего опыта общения с ребенком, но в его распоряжении имелась вся мыслимая информация о детях. Выждав пару секунд после слов Миранды, он самым непринужденным тоном спросил:
– Так, что мы будем на завтрак?
– Хлеб, – сказал Марк, ни к кому конкретно не обращаясь.
Прекрасный выбор. Я с готовностью принялся за дело. Миранде также не терпелось сделать бутерброд, и мы оба стали толпиться на тесной кухне, избегая касаться друг друга. Я отрезал хлеба, она достала масло и тарелку.
– И сок? – предложила Миранда.
– Молоко, – немедленно последовал решительный ответ, вселивший в нас уверенность.
Миранда налила молоко в бокал для вина, единственную чистую посуду для питья. Но Марк отказался взять это в руки. Я сполоснул кружку из-под кофе, Миранда перелила в нее молоко и снова протянула Марку. Мальчик взял кружку обеими руками, но подойти к столу не пожелал. Мы смотрели, как он стоит посреди кухни и, закрыв глаза, пьет из кружки, а потом ставит ее на пол.
– Марк, – сказал я, – намазать тебе масла, джема, арахисовой пасты?
Он отрицательно покачал головой, словно мои слова его огорчили.
– Один хлеб?
Я разрезал ломоть на четыре части. Ребенок взял их с тарелки, зажал в кулаке и стал методично жевать, посыпая пол крошками. У него было интересное лицо. Очень бледное, полное, чистая кожа, зеленые глаза, алые губы бантиком. Светло-рыжие волосы были стрижены машинкой почти под ноль, отчего выделялись его большие уши.
– А что теперь? – спросил Адам.
– Пи-пи.
Он прошел за мной по узкому коридору в туалет. Я поднял стульчак и помог ему снять шорты. Трусов на нем не было. Дальнейшая помощь не требовалась, и он выдал мощную струю, не сбавлявшую напора довольно продолжительное время. Я еле дождался, когда же он перестанет журчать, и сказал:
– Сказку хочешь, Марк? Поищем книжку с картинками?
Хотя я очень сомневался, что у меня имелась такая.
Он ничего не ответил.
Мне давно не доводилось видеть такой микроскопической пиписки, служащей выполнению единственной нехитрой задачи. Я почувствовал его полную беззащитность. Мальчик вымыл руки с моей помощью, но отказался вытирать их и выбежал в коридор.
На кухне царила благодать. Адам и Миранда заканчивали уборку под музыку фламенко по радио. Свалившийся на нас ребенок осложнил жизнь, но вместе с тем принес в нее что-то жизненно важное – бутерброд без масла и свою отверженность. Наши беспорядочные заботы – любовная измена, споры о машинном сознании, угроза убийства – показались такими ничтожными. Теперь, когда с нами был ребенок, нашей главной заботой стало поддерживать чистоту и порядок и только потом давать волю мыслям.
Гитарные переборы по радио сменились сумбурной и грозной оркестровой музыкой. Я выключил радио, и в наполнившей пространство тишине отчетливо прозвучал голос Адама:
– Один из вас должен обратиться в соответствующие инстанции.
– Обратимся, – сказала Миранда. – Не сейчас.
– В противном случае возможно осложнение юридической ситуации.
– Да, – сказала она.
Имея в виду «нет».
– Родители мальчика могут не быть единодушны. Возможно, мать его ищет.
Он ждал ответа. Миранда смела хлебные крошки и прочий мусор в кучку у плиты и нагнулась над ней с совком.
– Чарли мне сказал, – проговорила она тихо, – что его мать мымра. Она его лупит.
Но Адам четко исполнял программу. Он излагал аргументы с тактичностью адвоката, дающего неприятные советы клиенту, которого он не должен потерять.
– Это понятно, но ваши действия могут быть неправомочными. Марк, вероятно, ее любит. И с юридической точки зрения в отношении несовершеннолетних ваше гостеприимство может быть расценено как правонарушение.
– Ну и пусть.
Марк стоял рядом с Адамом и держался двумя пальцами за его джинсы. Адам понизил голос, оберегая детскую психику, и сказал:
– Если позволите, я зачитаю вам выдержку из акта о похищении детей от тысяча девятьсот…
Миранда с силой ударила совком о край мусорного ведра с крышкой, вытряхивая мусор. Я протирал бокалы и смотрел, как моя возлюбленная злится на своего любовника. Ебаная машина говорила дело. Мирандой же двигало что-то другое. Вероятно, Адам был не в состоянии понять ее или разумно объяснить, отчего она раздражается на мусорное ведро. Я смотрел и слушал, протирая бокалы и ставя их на полку в буфете, где они давно не стояли.
Адам в своей деликатной манере продолжал:
– Ключевое слово в этом акте наряду с «похищением» – это «удержание». Возможно, полиция уже ищет ребенка. Могу я…
– Адам. Достаточно.
– Тебе может быть интересно услышать о некоторых похожих случаях. В 1969 году одна женщина в Ливерпуле зашла в круглосуточный автосервис и увидела там маленькую девочку, которая…
Миранда подошла вплотную к Адаму, и на секунду мне показалось, что она его ударит. Но она проговорила ему в лицо, чеканя каждое слово:
– Я не желаю слышать твои советы и не нуждаюсь в них. Спасибо!
Марк заплакал. Сперва его губки бантиком развязались, затем раздался долгий нисходящий стон, перешедший в сдавленные рыдания, свидетельствовавшие, что его легким не хватало кислорода. Марк старательно втянул в себя воздух, обливаясь слезами. Миранда что-то залепетала и попробовала приобнять его, но это не сработало. Малыш выдал такой оглушительный рев, что соседи вполне могли броситься к точке сбора, решив, что это воздушная сирена. Адам перевел взгляд на меня, я пожал плечами. Марку явно требовалась мама. Но Адам взял его на руки, усадил себе на бедро, и почти сразу рев прекратился. Марк пришел в себя и с нового ракурса оглядел нас, икая, прозрачными глазами из-под слипшихся ресниц. А затем бодро объявил:
– Хочу купаться. С лодкой.
Услышав это волеизъявление, мы выдохнули с облегчением. Как мы могли не выполнить такую просьбу? Тем более с подобающим сопровождением в виде отрыжки, икоты и гортанных согласных. Мы были готовы дать ему все, чего бы он ни попросил. Но где было взять лодку?
Мы стали лихорадочно соображать, как ублажить Марка.
– Ну, давай тогда, – пролепетала Миранда как добрая мамочка.
Она протянула к нему руки, но мальчик отстранился от нее, зарывшись лицом в плечо Адама. Адам стоял как вкопанный, глядя перед собой, а Миранда, чтобы загладить свой конфуз, воскликнула:
– Побежали в ванную.
И повела их за собой по коридору в мою не самую опрятную ванную. Вскоре я услышал плеск льющейся воды.
Неожиданно я остался один на кухне и с удивлением понял, что рядом не было никого, кому бы я мог излить душу об утреннем параде эмоций. Из ванной снова раздались негодующие крики. На кухню вбежал Адам, схватил картонную пачку овсянки и, вынув из нее пакет с крупой, разорвал по сгибу, разгладил на столе и с поразительной ловкостью – должно быть, по инструкции с японского сайта оригами – сложил кораблик, барку с косым парусом. После чего стремглав вернулся в ванную – и крики прекратились. Лодка была спущена на воду.
Я сидел за столом в отупении, понимая, что должен сесть за компьютер и заработать хоть сколько-нибудь денег. Приближался день квартплаты, а на моем счету было меньше сорока фунтов. У меня были акции бразильской компании по добыче редкоземельных элементов и, возможно, было пора их продать. Но я не мог заставить себя подняться. У меня периодически случались депрессии, вполне умеренные, безусловно, не суицидальные и не затяжные, просто бывали такие моменты, когда смысл, и цель, и всякая радость жизни покидали меня, оставляя в состоянии кататонии. Я мог просидеть так несколько минут и не вспомнить, что меня так занимало. Я глазел на немытые кружки, чайник и кувшин на столе перед собой и думал, что, по всей вероятности, никогда не выберусь из этой жуткой квартирки. Две смежные конуры, которые я называл комнатой и кухней, с паршивыми потолками, стенами и полами – здесь мне суждено торчать до самой смерти. Подобная участь ожидала и большинство моих соседей, только они были на тридцать-сорок лет старше меня. Я видел их в магазинчике Саймона, тянущимися за серьезными журналами на верхней полке. Особенно я обращал внимание на пожилых мужчин в поношенной одежде. Много лет назад каждый из них совершил какую-то глобальную ошибку в жизни – устроился не на ту работу, женился не на той женщине, не написал ту самую книгу, безнадежно подорвал здоровье. Теперь все у них было в прошлом, и они доживали свой век за счет остаточной умственной тяги или любопытства. Но их лодка давно пошла ко дну.
Вошел Марк, босиком и в ночной рубашке, в которой я узнал одну из моих футболок. Эффект оказался забавный. Захватив края ткани по бокам, он принялся носиться по кухне туда-сюда, потом кругами, потом стал неуклюже кружиться на месте, чтобы ткань развевалась вокруг. В результате у него закружилась голова, и он стал шататься. Миранда вышла из ванной с ворохом его грязной одежды и пошла к себе наверх, стирать. Видимо, она всерьез решила, что Марк останется с нами. Я сидел, обхватив голову, и смотрел на Марка, который то и дело поглядывал на меня, желая убедиться, что я слежу за его выкрутасами. Но я пребывал в прострации и обращал внимание на Марка только как на единственный подвижный объект в помещении. Я никак его не подбадривал. Я сидел и ждал Адама.