Граница тьмы
1
Хор голосов звучал, как ангельское пение. Я и подумал сначала, что слышу ангелов, таких хриплых, пьяноватых, развеселых ангелов. И музыку – гармони, гитары, трещотка, барабан…
Ангелы бьют в барабан? Ну что за ерунда!
Окончательно проснувшись, я открыл глаза. Музыка и пение доносились приглушенно, но явственно. В определенном смысле эти люди действительно ангелы, подумал я. Мои ангелы-спасители.
Прямоугольная каюта напоминала ящик с дверцей в торце, здесь поместились только койка да одежная полка над ней. И еще Заяц, который спал на полу, в узком пространстве между койкой и стеной, завернувшись в одеяло. Меня размеры каюты устраивали – это даже хорошо, что она такая, в небольших помещениях мне лучше думается. К тому же одна стена почти целиком стеклянная, сквозь нее видна земля внизу, окутанная предутренним сумраком. Скорее всего, сейчас под нами Западная Германия, до границы Франции осталось немного. Только что это там за тучи? Черные, плотные, угрюмо клубятся на севере – настоящий грозовой фронт, в непроницаемой завесе которого вспыхивают молнии. Уж не в нашу ли сторону они движутся? Для дирижабля такая буря по-настоящему опасна.
Настоянное на водке снадобье, которым меня накачали после того, как мы попали в «Табор ветров», не только изрядно опьянило меня, но и вылечило. Предыдущий вечер вспоминался смутно – в виде разноцветного вихря, состоящего из ярко одетых людей, бородатых лиц, цветастых юбок, из тросов, канатов, якорей и винтов, из скрипа дощатых полов и пронизывающего ветра. А еще из внимательного и задумчивого взгляда Электры, которым она наградила меня прежде, чем закрыть дверь в каюту, оставив в темноте и тишине, нарушаемой лишь посапыванием уснувшего Зайца.
И вот теперь я проснулся – полный сил и готовый действовать. Вместе с музыкой донесся взрыв смеха, приветственные крики, возгласы. Несколько секунд тишины – и мужской голос запел балладу на смеси французского и английского, с включением незнакомых слов… арабских? индийских? хинди? Я не мог понять.
Тихо, чтобы не разбудить Зайца, я сел, потянулся за туфлями. Мальчишка распахнул глаза и уставился на меня.
– Анри… Ой, то есть Алек.
– Вот именно, – пробормотал я.
– Ты уходишь?
– После их лекарства пить хочется. Где они там шумят?
– В этой… в кают-компании. На другом конце. Ты не видел, а я вчера заглянул, у них там зал такой – у-у-у, на дирижаблях таких не бывает.
– Ты летал на других дирижаблях?
Он зевнул:
– Не, но видел же. Они небольшие, то есть эти… гондолы, ведь небольшие, да?
– Когда как. И мы не на обычном дирижабле, тут гондола составная, из нескольких отсеков. Ладно, спи.
– Нет, я с тобой.
– Не надо. На дирижабле безопасно, ты ведь уже понял. Цыгане вроде как наши союзники.
– А если с тобой что-то случится?
– Спи, – повторил я. – Или нет, подожди. Хочу, чтобы ты ответил на один вопрос. Просто чтобы лучше понять тебя.
– Какой вопрос?
– На твоем запястье родимое пятно в форме сердца. И ты часто…
– Оно как корона, – перебил Заяц. – Не сердце – корона!
– Хорошо, в форме короны. Что это означает?
Он снова сел и ухватился за запястье.
– Ты же не будешь смеяться? Рассказывать всем и смеяться? Это тайна. Моя тайна, важная.
– Заяц, мы хоть знакомы недавно, но успели всякое пережить за это время. Кому другому на всю жизнь хватило бы. В какой-то мере я узнал тебя, а ты узнал меня. Так? Вот и скажи, как ты сам думаешь, я стану смеяться над тобой и рассказывать всем твою тайну? Это на самом деле важный вопрос. Наверное, вообще самый важный – вопрос доверия. Так что сам на него ответь.
– Ну, нет, – ответил он, почти не задумываясь. – Ты, Анри, честный.
– Я не честный, когда это не выгодно, – возразил я. – Я вообще-то вор.
– Нет, но ты… – он помолчал. – Ты честный, только… Не такой честный, когда не врут, а такой честный, когда есть честь.
– Ну, тогда ответь.
– Я – сын графа! – он уставился на меня с вызовом. – Из графского рода. Богатого. Такого… древнего.
В каюте стало тихо. Где-то на другом конце дирижабля грустно пел мужской голос, и земля под нами была темна, и приближался с севера черный фронт грозовых туч.
– Откуда ты это знаешь? – спросил я наконец.
– Знаю, – сказал он без обычной своей запальчивости, но уверенно.
– Хорошо, а в какой семье ты рос? Или у тебя не было семьи?
– Тетка была. Тетка Роза. Старая уже, я у нее жил, пока она не померла.
– Как ты к ней попал?
– Она говорила – подобрала меня на улице. А меня на самом деле покрали с семьи и на улице бросили!
– Кто покрал?
– Злые… злой дядька.
– Какой дядька? – не понял я.
– Ну, может, не дядька, – насупился он. – Может, тетка или кузены. Злые родичи. Покрали, чтобы я богатство… чтоб наследие наше не наследовал. Что ты молчишь? Не веришь мне?
Я потер запястья, на которых остался след от кандалов, и спустил ноги с койки.
– Дело не в том, верю я тебе или нет. Просто я хочу понять: откуда ты это знаешь? Был какой-то медальон у тебя на шее, может, остался документ? Письмо? Фотоснимок?
Он помотал головой:
– Я просто знаю.
– На барже ты решил, что я граф и помогу тебе найти своих.
– Конечно!
– Только я не граф, Заяц.
– Ну и ладно, – согласился он. – Но ты ведь мне все равно поможешь?
– Я бы помог, только как?
– Я тебе потом скажу. Когда в Париж прилетим. Я уже знаю, из какой я семьи, надо только, чтоб меня туда привели, чтобы, ну… как-то подойти к ним, на глаза попасться, чтоб узнали. Мамка с папкой настоящие чтоб узнали. Поможешь?
– Помогу, – я стал обуваться. – Хотя сейчас трудно сказать, как все обернется в Париже. Поезд, на котором едет Фантомас, уже там, и что будет, когда мы прилетим… Ну, хорошо. Ложись досыпать, а я пройдусь.
Я перешагнул через улегшегося мальчика, толкнул дверь, и когда за порогом оглянулся, он уже закрыл глаза.
2
Пока шел по коридору, шум моторов из машинного отделения на корме становился все тише, а музыка и голоса – все громче. По дороге мне никто не встретился. Миновав несколько закрытых дверей, я увидел большой люк в полу, и неожиданный звук, донесшийся из-под него, заставил меня остановиться. Когда он повторился, я присел на корточки, открыл люк и заглянул.
Под полом был вольер, в углу сидела медведица – между ее толстых волосатых лап копошились два медвежонка. На меня они внимания не обратили. Огромная мохнатая мамаша ласково прохрипела что-то, подтолкнула одного медвежонка, он перевернулся на спину, выставив пузо, замахал лапами, второй набросился на него, и они завозились, тихо повизгивая.
Сквозь решетку виднелся соседний вольер, целиком занятый корытом с водой, где плавали трое животных неизвестного мне вида. Не моржи, слишком мелкие, скорее похожи на морских котиков. Но и не котики – разве бывают они такого цвета? Густо-лиловые, в синих пятнах, к тому же с мордами, смахивающими на кошачьи, только без шерсти, гладкими и блестящими. Я нагнулся пониже, заглядывая сквозь вторую решетку в следующий вольер. Там тоже был бассейн, но поменьше, в темноте под дальней стеной сидел некто громоздкий, волосатый и сопел. Толком разглядеть его я не мог, но мне показалось, что под стеной устроился небольшой слон. Даже хобот смутно виден, смущает только, что он мохнатый, как медведь, да и голова такой формы… не слоновья, в общем, голова. Кажется, даже с острыми ушами.
Я прикрыл люк и зашагал дальше, недоумевая. Цирк… животные… отлично, но откуда взялись такиеживотные?
Шум стал громче. Толкнув дверь в конце коридора, я оказался в просторной комнате, уставленной столами. За ними сидели цыгане, а на круглой сцене в центре стоял одноногий мужчина лет пятидесяти, с серебряным бокалом в одной руке и тростью в другой. Грива спутанных черных волос, необычно густых и блестящих, падала на плечи. От левого колена шла железная клюка, толстая вверху и сужающаяся книзу, где она была загнута, будто фомка, да к тому же раздвоена на конце. Очень крупный, с оттопыренными ушами и тройным подбородком, человек этот излучал тяжелую мощь, которой могли бы позавидовать Кариб с Джусой вместе взятые. На нем был кафтан с меховой оторочкой, красные шаровары и алая шляпа с широкими полями. Он только что закончил петь.
Я видел его вчера, хотя запомнил смутно. Это был баро Мирче Чераре Рольфо, король европейских цыган.
Сидящие за столами захлопали в ладоши, а певец поклонился и махнул мне рукой. Из бокала что-то плеснулось, баро Рольфо поднес его к губам и опрокинул в себя содержимое. В зале начали оглядываться, меня увидели, загомонили. Кто-то ударил в бубен, громко тренькнула гитара, зазвенели колокольчики – мое появление приветствовали торжественным музыкальным аккордом. Не заметив в зале Электру, я шагнул дальше и прикрыл за собой дверь.
– Ал МакГрин! – громовой голос баро Рольфо перекрыл царящий в зале шум. – Хотя ты уже провел у нас ночь, говорю тебе сейчас: добро пожаловать в табор!
Бубен ударил громче, кто-то засвистел, застучал ладонью по столу. Поднялись руки с кубками, бокалами и стаканами. Множество лиц, молодых и старых, смуглых и посветлее, усатых, бородатых и безволосых, мужских и женских обратилось ко мне. Я шагнул вперед, не зная, как вести себя с этими людьми. Мой жизненный опыт не включал в себя общение с цыганами.
От двери на другом конце зала к сцене заспешил молодой цыган, подошел к Рольфо и что-то сказал. Черные, как деготь, брови сошлись над переносицей, король цыган медленно кивнул и снова заговорил:
– Братья, сестры! Дела зовут меня. Наш гость пойдет со мной в рубку, а вам пора почивать. Вскоре нам предстоит большая и опасная работа. Спите, братья и сестры! Набирайтесь сил! Ал, а ты ступай за нами.
Опершись на плечо молодого цыгана, баро Рольфо тяжело сошел со сцены и зашагал к двери. Я направился за ним, по дороге кивая и кланяясь тем, кто кланялся мне. Задвигались стулья, заскрипели лавки – цыгане вставали. Старая женщина с трубкой в зубах – знахарка, чье лицо я видел вчера, – на ходу сунула мне в руку чашку. Я подумал, что это вино, но там оказалась обычная вода; должно быть, старуха знала, какая жажда одолевает после настойки, которую сама же и влила в меня. На шее ее висел железный медальон в виде круга с заключенным в нем глазом, в седые волосы были вплетены шнурки и цепочки, украшенные монетами, разноцветными камешками, кусочками золота.
Передавая чашку, она на миг сжала мою руку и, не вынимая трубку изо рта, хрипло сказала:
– Ничему не удивляйся, чавел.
Переднюю стену рубки заменяла стеклянная полусфера смотрового фонаря. Перед ней высился штурвал, а сбоку от него поблескивал кольцами цифрового замка железный короб с выпуклой кованой крышкой.
Молодой цыган, взявшись за штурвал, вопросительно посмотрел на баро Рольфо, который присел, вытянув ногу с железным костылем, на лавку под стеной. Я увидел, что на шеях у обоих висят такие же, как у старухи, медальоны. Баро ссутулился; хотя он выглядел по-прежнему очень солидно, но казалось, покинув зал, где на него смотрело множество глаз, король цыган постарел сразу на десяток лет.
– Возьми южнее, Марко, – пророкотал Рольфо. – А тебе, Ал, стоит внимательно поглядеть вперед.
Вблизи было хорошо видно, что Рольфо нездоров. Большие руки едва заметно дрожали, а глаза выдавали усталость. Он стащил с головы шляпу, взял с лавки плед и набросил на плечи. Я шагнул к стеклянной полусфере. Утро еще не наступило, но над гондолой горел прожектор, в свете которого поблескивали две изогнутые металлические штанги, похожие на длинные тонкие рога. Небо чуть посветлело, обозначив линию горизонта. И там, на горизонте, маячил узкий силуэт, расширяющий книзу… Эйфелева башня.
– Вижу башню, – произнес я, не оборачиваясь. – Если ты о ней, Париж прямо по курсу, но до него еще далеко.
– А теперь посмотри вправо, – сказал король цыган.
Фронт грозовых туч успел значительно приблизиться, пока я шел через гондолу. Черная стена его, то и дело озаряемая вспышками молний, изгибалась огромной дугой.
– Гроза совсем рядом, – сказал я, не зная, что он хочет услышать от меня.
– Марко, еще южнее.
Молодой цыган сдвинул штурвал, и башня на горизонте медленно поползла вправо, а стена полыхающей огнем тьмы начала отодвигаться от нас. Когда Эйфелева башня сместилась примерно на двадцать градусов, цыган снова выровнял штурвал.
– Но так гроза все равно нас накроет, – заметил я. Их спокойствие удивляло, ведь для дирижабля попасть в такую бурю – верная гибель, они должны понимать это лучше меня.
– Накроет, – согласился Рольфо. – Я не пытаюсь улететь от нее, хочу только выгадать немного времени, чтобы поговорить с тобой.
– Поговорить о чем? – я повернулся. – Нужно идти на юг, прочь от грозы.
– Она нам не страшна.
– Как это? Достаточно одной молнии, чтобы…
Рольфо жестом отмел мои возражения и сказал:
– Скоро ты кое-что увидишь, Ал. А сейчас скажи-ка мне: Электра ничего не перепутала, ты попал в Карпаты через Будапешт, а туда прибыл из Москвы, следя за теми двумя, что устроили взрыв и убили твоих родителей?
– Это так, – ответил я. – Моих… приемных родителей.
Марко искоса поглядел на меня. У этого широкоплечего, очень крепкого с виду парня было бы красивое лицо, если бы не паутина шрамов, стянувших кожу вокруг правого глаза, от чего он казался больше левого.
Рольфо улыбнулся, стукнул по полу своей железной ногой и сказал:
– Ты не цыган, совсем не похож, но, возможно, в тебе есть романипэ.
– Что это такое?
Говоря с ним, я то и дело поглядывал на грозовой фронт. Молнии в толще облаков вспыхивали все чаще и все ярче.
– Цыганский дух, – ответил Рольфо.
– Ты сказал: «Теми двумя, что устроили взрыв», – произнес я. – Ты знаешь их? Кто они?
– Вука Цепеш, который предпочитает называть себя мистером Чосером, и Диего Гомес, которого называют Кариб.
– Их имена мне известны. Как и то, что в трости Вуки спрятано оружие, а Кариб носит под одеждой кирасу… Носил.
– Мы называем эту вещь броневым жилетом, – пояснил Рольфо. – Металлические пластины на кожаной подкладке в два слоя, между ними резина. У нас с Марко есть такие, их подарила нам Электра.
– Ах, вот как… Так эти броневые жилеты – тоже изобретение Мессии? Ты расскажешь мне про него? И про Кариба с Чосером?
– Вообще-то, это Электра назвала нам их имена.
– А сами вы сталкивались с ними?
– Вот это, – король цыган показал на обрубок ноги, а затем на лицо Марко, – следы нашего знакомства. Тогда подручных у графа было пятеро, и двоих мы убили. Но сабля Джусы отлично заточена, и к тому времени, когда старая Изольда смогла взяться за мою ногу… Ты видишь результат. Ну а Марко наваха Кариба едва не лишила глаза.
– Но кто эти люди? И зачем они делают то, что делают?
– Не надейся получить ответы на все вопросы. Я знаю не очень-то много… хотя кое-что знаю.
– Хорошо, тогда почему тыделаешь то, что делаешь? Почему ты на стороне Мессии?
– Или он на моей стороне, – усмехнулся баро. – А точнее – на стороне цыган. Граф Цепеш – Фантомас – со своими людьми попытался ограбить нас. Есть цыганская казна. Фантомас хотел завладеть ею, тогда я и был ранен. Он лишил меня ноги, что же, теперь я хочу лишить его жизни. Все просто, Ал. Почти всегда все на этом свете объясняется очень просто… почти, но все-таки не совсем.
Обойдя штурвал, я встал напротив него.
– Мы ведь союзники, баро Рольфо? Вы – друзья Электры, я правильно понял? Граф Алукард, то есть Фантомас, – наш общий враг. Если так, то поделись со мной своими знаниями, потому что мне делиться почти нечем.
Он помолчал, плотнее запахнулся в плед и заговорил:
– Братья Цепеши – румыны. Они наследовали небольшое состояние. Побывали в Америке. Старший… – Рольфо смолк, потом прищелкнул пальцами, и Марко сказал:
– Геолог.
– Да – геолог. Изучал, как добывают газ, уголь, нефть. Младший был актером. Электра рассказывала, что ей удалось выяснить: была какая-то история в театре, где он служил, Вука кого-то убил, кажется, прямо на сцене, во время спектакля. Попал на каторгу, но сбежал. Я уверен, что в голове у него серьезный кавардак.
– В смысле, Чосер – безумец?
– Точно. Малый чокнулся, как мартовский заяц.
– А что насчет Кариба? Он ведь мексиканец?
– Точнее – мексиканский бандит. Ненавидит янки, да и европейцев. Мститель. Что-то произошло с его семьей во время американо-мексиканской войны, из-за чего он стал таким.
– То есть братья Цепеши познакомились с ним в Америке? С Карибом и с этим… Южанином?
Я очень внимательно наблюдал за ними обоими и заметил, как сжались пальцы Марко на штурвале и как блеснули глаза баро Рольфа. Лавка скрипнула, когда он переменил позу.
– Что ты знаешь о нем? Хотя… да, она говорила, ты случайно услышал про этого человека.
– Я ничего не знаю, поэтому и спрашиваю. Кто такой Южанин?
Король цыган развел руками:
– Большая загадка. Давно пытаемся узнать про него хоть что-то, но он будто скрыт завесой сумрака. Он американец, без сомнения. Какой-то важный человек, политик, банкир или коммерсант, неизвестно. И он обладает большими возможностями. Необычными. Не сомневайся: это Южанин направил на нас бурю.
– Что-что? – я перевел изумленный взгляд на грозовой фронт, который за время разговора успел подойти почти вплотную к «Табору ветров». – Он направил бурю? Я не верю!
– Когда-то и я не верил.
– Но… нет, погоди. Ты всерьез утверждаешь, что Южанин может управлять погодой?
– Не погодой, – возразил он. – А тем, что Электра называет… Марко?
– Электромагнетизм, – произнес тот таким тоном, будто повторил слово, которое запомнил, но смысл не очень-то понимал. – Атмосферное электричество. Ионосфера. Плазма. Атмосферный коннектор.
– Вот так, Ал. Южанин – посланник неясных сил.
– Что еще за неясные силы? Электра говорила, что технологии были похищены у Мессии. Это он создал их. Ты знаешь его?
– Мы знакомы, – кивнул Рольфо.
– Это он нанял моих приемных родителей, чтобы помешать Карибу с Чосером. Так кто он?
– Мужчина. Просто человек.
– Ну, нет, простым человеком его точно не назовешь. Он американец? Европеец?
– Последнее вернее, хотя про него можно сказать и первое.
– Что это значит? И как его зовут?
– Мы называем его Ник, – сказал Рольфо.
– Ник – и это все? А фамилия?
– Никогда не интересовался, Ал. Я видел Ника лишь дважды, в первый раз он помог нам, когда мы столкнулись с Фантомасом. Если бы не тот, кого ты называешь Мессией, мы бы не разговаривали с тобой сейчас. Теперь мы иногда помогаем Нику, а он нам. Вот это, – Рольфо показал на смотровой колпак, и я понял, что он имеет в виду металлические рога, торчащие за ним, – его подарок, который он поставил здесь во время второй нашей встречи.
– Так эти штуковины – оружие?
– Нет. Сейчас ты увидишь их в действии.
Мне хотелось зажмуриться и долго-долго стоять в тишине, наедине со своими мыслями и теми разрозненными сведениями, которые я получил за последние дни, – просто чтобы навести в них порядок, разложить по полочкам в своем сознании. Помассировав виски, я медленно заговорил:
– У Мессии были похищены его изобретения. С их помощью братья Цепеши хотят создать что-то вроде Европейской Империи, перед тем стравив другие страны и устроив большую войну, чтобы… чтобы расчистить для себя место. И еще есть Южанин, партнер Цепешей в Америке. У него какие-то свои планы. Так чего они все хотят добиться? Диктатура на континенте? Это их конечная цель? Их и тех… неясных сил, посланниками которых они, как ты говоришь, являются?
Я замолчал, увидев, что Рольфо смотрит сквозь меня. Он вдруг задрожал, будто в приступе лихорадки, голова затряслась, костыль мелко застучал о пол. Марко с тревогой оглянулся на него, но баро сделал жест, чтобы тот оставался у штурвала, и плотнее запахнулся в плед. Некоторое время он сидел молча, прикрыв глаза, наконец заговорил:
– В том и дело, Ал, что мы не знаем их конечной цели. Граф жаждет власти над Европой, но Южанин хочет чего-то большего. Недавно Электра появилась и сказала: нужно сделать так, чтобы опасный груз не попал в замок графа. Мы тогда были в Загребе, давали представления. Свернули наши шатры, взяли ее на борт и полетели.
– А где сейчас сам Мессия?
– Где-то на западе.
– То есть в Америке? – уточнил я.
– На пути сюда. Так сказала Эли.
– А про SH ты что-нибудь знаешь? Это инициалы моего отца.
– Ничего. Возможно, Ник…
– Он точно знает, – кивнул я. – Это отец, то есть «SH», попросил моих приемных родителей помочь Мессии в Москве. Значит, мой отец и Мессия как-то связаны. Мне обязательно нужно увидеть этого Ника, чтобы узнать про отца…
– Начинается, – произнес Марко, и Рольфо, скинув плед, выпрямился.
– Что начинается? – спросил я.
Ответом мне была молния, которая в ярчайшей, режущей глаза вспышке вырвалась из нависшей над дирижаблем черной стены. На миг за стеклянной полусферой наступил белый день.
– Пора наведаться в закоулки, – произнес король цыган.
Подойдя к железному коробу возле штурвала, он набрал код на замке и откинул крышку. Стало видно, что она закрывала приборную доску – взгляду открылись шкалы, переключатели, кнопки, манометры, рычаги.
– Что это? – спросил я. – Этим вас тоже снабдил Мессия?
Баро Рольфо положил руку на рычаг.
– Теперь слушай меня очень внимательно, Ал. Племя цыган, а в особенности цыгане-мавры, к которым относимся мы, ведает то, чего не ведает никто. Наши таборы путешествуют там, где не ступала нога белого человека. Иногда мы можем проникать в закоулки, знания про которые пришли к нам из тайных храмов древней Индии. Есть места в мире… мягкиеместа. Аппарат Мессии позволяет «Табору ветров» уходить в закоулки везде и всегда, когда я того пожелаю. Теперь – ничему не удивляйся. И не вздумай кому-нибудь рассказать о том, что увидишь.
Он передвинул рычаг, аппарат загудел, и стеклянные шкалы озарились светом. Рольфо положил тяжелую руку на мое плечо, притянул к себе, посмотрел в глаза и сказал:
– Ничего не имею против тебя, Ал МакГрин, но если расскажешь кому-то о закоулках – тебе конец.
Он не шутил. Отстранив меня, Рольфо взялся за другой рычаг.
– О чем ты говоришь? – спросил я. – Что я увижу?
– Тень Мирини.
– Я знал, что сейчас услышу это слово.
Рольфо покосился на меня, и я добавил:
– Да, знал. Его как-то произнес Мессия. И еще одно: Сплетение. Что они означают?
– Я не слышал ни про какие сплетения, – нахмурился он. – А Мирини… Может, Ник подразумевает под этим что-то иное, мы же называем так закоулки пространства.
Совсем близко за смотровым фонарем полыхнула молния, и Рольфо сдвинул рычаг. Протянувшиеся перед гондолой металлические рога стали наливаться зеленоватым свечением.
– Мир – это тесто, – произнес король цыган. – Рыхлое, мягкое тесто. Оно шевелится, раздувается и опадает. В нем есть пузыри. Сейчас мы попадем в один из них.
Грозовой фронт был совсем близко. Возле дирижабля он выпячивался, протягивая к нам толстый отросток – огромную тучу, которая, клубясь и меняя форму, быстро двигалась вперед на белых ходулях молний. Рядом с ней дирижабль казался крошечным – камешек у основания горы. Внутри тучи били разряды, она мигала, то вспыхивая мертвым белым светом, то снова чернея. Я понимал: меньше чем через минуту граница тьмы достигнет «Табора ветров».
Горящие зеленым огнем рога напоминали изогнутые трещины, расколовшие пространство перед гондолой. Между их концами возник световой круг, будто пленка, состоящая из мерцания. Круг начал расширяться, граница его поползла назад – пленка света растягивалась трубой, в которую быстро погружался дирижабль. Через несколько секунд мы оказались внутри вытянутого светового пузыря, он мерцал и мигал вокруг нас.
Краем глаза я заметил, что медальоны на груди цыган разгорелись зеленоватым свечением – таким же, как рога за смотровым фонарем.
Помутневший, искаженный пейзаж шел волнами, изгибался, будто в кривом зеркале, став призрачным, нереальным. Потом в передней части светового кокона образовалась круглая прореха, разошлась шире, открыв знакомую картину… Вот только сейчас Эйфелева башня была гораздо ближе! Мы не достигли Парижа, но если раньше до него оставалось много часов лета, то теперь он лежал прямо перед нами.
Еще мгновение в рубке переливались отблески сияния, а потом световой кокон пропал. Медальоны погасли, как и металлические рога. Грозовой фронт исчез из виду, оставшись далеко позади. Мы будто нырнули – и вынырнули в безопасном месте.
Я повернулся к Рольфо, чтобы задать вопрос, но натолкнулся на его взгляд и промолчал. Только что мне позволили прикоснуться к одной из главных цыганских тайн, и лучше пока что ничего не спрашивать во избежание… всяких неприятностей. Одной из них, подумал я, может быть падение из гондолы дирижабля с большой высоты.
– Скоро будем в Париже, – донеслось сзади.
В дверях, сложив руки на груди, стояла Электра, из-за нее выглядывал Заяц, и оба смотрели на меня.
– Ты должен кое-что понять, Ал, – произнес Мирче Рольфо и надел свою красную шляпу. – Все это – игра великих сил. И карты судьбы легли так, что ты стал одним из игроков.
Я молча шагнул к стеклянной полусфере, глядя на город впереди и на башню, высящуюся посреди него. В рубке «Табора ветров» повисла тревожная тишина. Солнце пряталось за горизонтом, земля лежала в сумраке, и никто не знал, сможет ли свет победить его.