Большое ограбление большого поезда
1
Было двадцать минут второго, когда я с опаской высунулся под ледяной ветер за окном. Генри висел на ремнях, коленями упираясь в стену вагона, а Джейн заползла на крышу. «Самодержец» летел сквозь ночь.
«Вперед, Алек!» – сказал я себе, глубоко вдохнул и повернулся, присев на краю оконной рамы. Воображение в ужасе вопило о том, как я соскальзываю, как валюсь на рельсы, как меня утягивает под состав, и там мое тело скачет мячиком, ударяясь о шпалы и днища вагонов. Сцепив зубы, я пинками затолкал воображение в самую дальнюю, темную и глухую каморку и приказал разуму запереть его там, что он с удовольствием и сделал.
В купе уютно горели лампы, а снаружи гудел ветер и грохотали колеса. Я прижался к вагону рядом с отцом, на спине которого был приторочен желтый кофр. Ухватившись за ремень, снова присел и сдвинул обратно раму, оставив лишь небольшой просвет. А то еще пройдет по коридору Кондуктор, услышит необычно громкий шум изнутри, заинтересуется…
На голове моей была вязаная шапочка, на руках перчатки, а глаза прятались под большими гоглами. Так я их называю, гоглы, мне очень нравится это новомодное слово, хотя папа называет их «лётные очки», а мама почему-то «окуляры». У гоглов круглые стекла, вставленные в медные ободья с каучуковыми прокладками, и толстая резиновая лента, крепко прижимающая их к лицу. Такие не слетят и не потеряются, и никакой ветер им не страшен, при этом глаза защищены и все прекрасно видно.
А вот щеки не защищены, подумал я, снова распрямляясь и всем своим юным шестнадцатилетним телом – да-да, ведь перевалило за полночь, настал день моего рождения! – пытаясь слиться со стенкой вагона. Носки ботинок упирались в стекло прямо над рамой.
Отец повернул ко мне голову. На обоих были крепкие суконные штаны, заправленные в мягкие ботинки с шершавыми подошвами, свободные куртки, перчатки и шапочки. На штанах и куртках – множество карманов со всякими предметами, необходимыми для Ночного Проникновения с Возможным Применением Акробатики. И еще под куртками были корсеты, но совсем не такие, какие привыкла носить нежная Абигаил Уолш: крепкие, с ремешками, пряжками и железными скобами, вшитыми прямо в кожу. Корсеты, предназначенные для настоящих мужчин с низкими грубыми голосами.
Сверху упал ремень с карабином на конце, я подхватил его и пристегнул к скобе на груди. Отец что-то сказал. Я мотнул головой, показывая, что не слышу. Он сдвинулся ко мне, наклонил голову и повторил громче:
– С днем рождения, Алек МакГрин!
Надо же – не забыл, даже в этих обстоятельствах. Приятно.
– С ночью, – сказал я.
– Что?
– С ночью рождения. Сейчас ночь, до дня еще дожить надо.
– Ничего, доживем. Подарок ждет в купе. У тебя есть веская причина вернуться целым и невредимым.
Сверху настойчиво дернули, мы подняли головы, папа посветил фонариком, пристегнутым к кожаной эполете на плече. Над нами тоже загорелся свет, возникла голова мамы в шапочке и гоглах.
Я полез первым. Стало темнее, когда Генри погасил фонарик. У них с Джейн фонари были обычные, электрические, фирмы «Губерт», основанной в Америке русским эмигрантом. А у меня – свой собственный, он лежал в просторном кармане на бедре. Это мое изобретение, сделанное еще на первом курсе Технического училища. Фонарь в форме пули, внутри емкость с газом и горелка, вспыхивающая от искрового воспламенителя. Шикарная вещь, моя гордость, только почему-то родители предпочитают обычную электрическую чепуху. А ведь у моего фонарика есть и еще одно свойство, очень, я считаю, полезное, хотя ни разу пока не использованное. Всегда мечтал сделать это и посмотреть, что получится, жаль, что не было повода, но я не оставляю намерения попытаться хотя бы раз. Тем более что второго раза уже не будет, свойство это, так сказать, одноразовое.
Наконец мы достигли крыши. Джейн даже в шапочке и Костюме для Ночного Проникновения с Возможным Применением Акробатики, который вообще-то грубоват и мешковат, смотрелась симпатично. И с виду была очень боевитая и деловая. Я понадеялся, что выгляжу не хуже.
– Поезд в преисподнюю, – пошутил отец. Я скорее угадал, чем услышал его слова.
Ветер стал еще сильнее. Его вой сливался с грохотом состава в протяжную, оглушительную песню. Мы распластались на вагоне, мама подползла ближе и заговорила, отчетливо артикулируя. Хотя доносились лишь обрывки фраз, смысл был ясен.
– Движемся, как договорились. Я впереди, Алек второй, Генри третий. Все правильно пристегнуты?
Мы оглядели себя. Я был пристегнут к маме, а отец – ко мне. Покивали друг другу. Джейн хлопнула меня по плечу и стала разворачиваться в сторону паровоза.
Поползли. По краям вагонной крыши торчали покатые выступы с решетками, хвататься за них оказалось удобно, упираться ногами тоже, двигались мы резво, вот только ветер мешал. Спасали перчатки и очки, хотя щеки уже пылали. Генри было тяжелее всех из-за притороченного к спине кофра, который работал как небольшой парус.
Когда достигли края вагона, Джейн вытащила из чехла, вшитого сзади в куртку, толстый стержень, раздвинула, превратив в телескопическую лесенку. Положила ее на крышу перед собой и толкнула вперед. Другой конец лестницы лег на край следующего вагона, и мама поползла дальше.
Двигалась она ловко, умело, быстро – при взгляде на нее я вдруг вспомнил цирковую афишу с улыбающейся девушкой на канате. Это было совсем не к месту здесь и сейчас, на крыше мчащегося сквозь ночь поезда, но я помимо воли представил себе маленькую Джейн, еще ребенка, взлетающую на трапеции. Она ведь начала выступления семилетней девочкой, родители ее были акробатами по фамилии Визарди – знаменитыми Летающими Визарди – и разбились, упав из-под самого купола, когда кто-то из конкурентов цирка Гарибальди подпилил стойку. Маленькая Джейн этого не видела, она в тот момент спала в своей кроватке. С цирком она исколесила всю Европу, была и в России, даже за Уралом, даже до Китая доезжала. А потом корабль, на котором труппа переплывала Красное море, затонул. Мама единственная спаслась. Ей было семнадцать; в портовом городе под названием Суакин, куда она доплыла вконец обессилевшая, прямо на берегу к ней пристали какие-то бродяги… и сбежали, когда в их грязные лица уставился ствол пистолета. Оружие держал высокий черноволосый юноша, назвавшийся Генри МакГрином. Он случайно увидел незнакомую мокрую девушку на берегу в окружении бродяг и пришел на помощь. Моему отцу тогда не было и двадцати.
Сейчас мама кажется более строгой и сдержанной, чем он, реже смеется и временами бывает почти чопорной, но при взгляде на нее мне иногда видится та смешливая девчонка-акробатка из погибшего цирка. Ведь она до сих пор частенько в порыве чувств может взять да и сесть на шпагат прямо посреди нашей гостиной. А в отце, добродушном здоровяке, нет-нет, да и проглянет тот молодой бродяга, бросивший старый, скучный родовой дом и ушедший в большой мир на поиски приключений и новой жизни, а нашедший женщину своей жизни – Джейн Визарди, через много лет превратившуюся в петербургскую жительницу.
Я полз по раздвижной лестнице, и сердце замирало в груди. Внизу был узкий грохочущий провал, а в нем короткий коридор с окошками, вкусно именуемый «суфле». Его накрывала выпуклая железная крыша, состоящая из подвижно скрепленных полос, и сверху напоминающая спину железной гусеницы. Спина эта была в паре метров ниже и едва угадывалась в темноте, и если свалиться на нее, то точно не удержишься.
Генри, перебравшись по лестнице следом, подтянул ее, сложил, передал мне, а я передал маме. Снова поползли.
Впереди виднелся темный обзорный купол вагона-ресторана. Темный – вот так! Добытые мною сведения верны, и хотя ресторан еще работает, купол закрыт. Мы двигались к нему, старательно хватаясь за выступы. Ветер иногда приносил из-за купола клочья дыма, они черными призраками проносились мимо.
Без приключений миновали четвертый вагон, а за ним и третий. Купол закрывал переднюю часть состава. На краю вагона-ресторана Джейн остановилась и громко, чтобы перекрыть вой ветра и грохот колес, сказала:
– Придется двигаться по краю. Видите, между куполом и краем остается небольшое расстояние? Поползем слева.
Мы взяли курс к краю вагона, но мама вдруг остановилась и несильно лягнула меня, чтобы я последовал ее примеру.
Купол, как я понял еще на перроне, был не круглый, а продолговатый. Этакий покатый киль из стекла и железных ребер. Под ним в центре крыши виднелся проем с ведущей вниз лесенкой, а вокруг стояли диванчики. И на одном из них сидел в мечтательной позе юный граф Юрий Федорович Кушелев-Безбородко.
Джейн растерянно оглянулась на нас. Сзади донесся голос Генри:
– Чего это он? О чем мечтает?
– Обо мне, – ответил я.
– Что? – удивились оба.
Я отмахнулся:
– Неважно, что делаем?
Ясно было: стоит графу повернуться, и он увидит нас. Ох, и удивится, наверное!
– Обогнем с другой стороны, – решила Джейн.
Мы попятились, развернувшись, благо прямо за куполом ветер был слабее, поползли в обход, а точнее, в обгиб. Вскоре справа, совсем близко, оказался край вагона. Под ним проносился склон насыпи, озаренный светом из окон ресторана, а дальше была темная земля. Ветер стал сильнее и резче. Когда половина купола осталась позади, Джейн снова лягнула меня. Да что ж такое! Мы замерли, глядя влево. Граф Безбородко зашевелился на диванчике, сменив позу, почти уже повернулся к нам. Сейчас увидит! В этот миг моя правая рука скользнула, и я с придушенным воплем сорвался с вагона.
Рывком натянулись ремни, я повис. Поток воздуха прижал меня к стенке, как котлету лопаткой к сковороде. Руки и ноги сами собой раскинулись, лицо вдавилось в стекло. Штора за ним была сдвинута, открывая мне отличный вид на вагон-ресторан. Приглушенный свет, наряженные господа и дамы… Официант, ловко удерживая поднос одной рукой, идет между столиками. Прямо за окном сидит знакомый бородатый господин в обществе двух дам – тот, из нашего вагона. А я распластался, выпучив глаза под гоглами, будто лягушку проглотил, и сам весь, как лягушка на столе препаратора, прижатый к стеклу, весь такой плоский-плоский – вишу в полуметре от них и ничего не могу сделать!
Ремни дернулись, потянули вверх. Уловив движение, бородач повернул голову и увидел меня. Медленно на пьяном лице его начало проступать неземное удивление. Он поперхнулся шампанским, поставил бокал и кулаками протер глаза. Тут наверху поднатужились и вздернули меня обратно на крышу.
Сердце истошно колотилось в груди. Бородатый меня заметил! Что делать?! Он поднимет шум! Хотя он пьяный… Вцепившись в выступ вентиляции, я поперхнулся ветром и закашлялся.
Спереди и сзади мама с отцом напряженно смотрели на меня. Покашляв, я пожал плечами и сделал жест: ползем дальше. Все равно ведь сделать ничего нельзя, остается только ждать реакции из вагона.
Уже начав двигаться, я вспомнил о графе и покосился на купол. Кушелев-Безбородко стоял коленями на диване, оттопырив в нашу сторону обтянутый панталонами зад, смотрел вдаль, где, надо полагать, видел нежный лик прекрасной ирландки Абигаил Уолш, проступающий в ночной мгле.
Вскоре купол остался позади. Никто не раскрывал окна ресторана и не пытался выглянуть вверх через край вагона, никто не появлялся в куполе, не лез на крышу. Может, бородатый господин решил, что это пузырьки шампанского разыгрались в его голове, и припавшее к окну в ночи пучеглазое чудище ему привиделось.
Ветер доносил запах дыма. Еще минута – и мы достигли крыши радиовагона. Джейн поманила нас, мы сблизили головы, и она сказал:
– Остался последний этап. Все всё помнят? Генри, ты первый.
Мы перепристегнули ремни так, чтобы отец оказался во главе нашего маленького отряда, и снова поползли. Впереди высилась огромная труба «Самодержца» – будто Темная Башня, куда по бесплодным землям пробирается Чайлд-Роланд. Поэзию в целом я не очень одобряю за общую смутность и нелогичность, но творение поэта по имени Роберт Браунинг запало мне в душу еще в детстве своей мрачной завораживающей красотой.
Дым чернильными кляксами вылетал из трубы. Мы преодолели половину вагона, когда пошел мелкий дождь. Ну вот, только его не хватало! Из-за скорости капли летели параллельно земле. Влага начала расплываться по гоглам, это мешало, но до края вагона доползли без приключений.
Паровоз был заметно выше вагонов – темный утес, увенчанный башней-трубой. Грохот еще усилился, я почти оглох, даже уши немного заболели. Глухие раскаты пульсировали в них, отдаваясь дрожью в груди.
Генри включил фонарик на плече и соскользнул с края в пространство между вагоном и паровозом. Ремень дважды дернулся – это означало, что он благополучно достиг крыши суфле. Когда я последовал за ним, Джейн присела на краю вагона и крепко уперлась руками. Пошире расставив ноги, я верхом устроился на покатой крыше; Генри был слева – повис на ремне у стены. Идущий к нему ремешок дернулся, едва не стащил меня вниз, но сразу натянулся тот, что шел ко мне от Джейн. Из-за края суфле показалась голова отца, рот открывался и закрывался.
– Не слышу! – я покачал головой, затем подался к нему и сказал громче: – Не слышу тебя!
Генри заполз немного повыше.
– Тут нет окна! В этом суфле нет окон!
Раздался тихий стук – мама спрыгнула позади меня. Села в той же позе, оседлав суфле. Идущий от нее ремень ослаб, я откинулся назад и повторил сообщение отца.
– Это плохо, – сказала она.
Висящий сбоку Генри, судя по выражению лица, считал так же. Я произнес так, чтобы слышали оба:
– Спокойно. Не забывайте, что свой комплект инструментов для Ночного Проникновения с Возможным Применением Акробатики я готовил сам.
Половину слов они, скорее всего, не разобрали. Не дожидаясь ответа, я достал из кармана на лодыжке ножницы по металлу, стащил с них защитный чехол и громко клацнул. Лицо отца преобразилось, а мама чмокнула меня в вязаную шапочку на макушке.
– Алек, ты гений! – донеслось сзади. – Впрочем, неудивительно.
Генри схватился за мою куртку, улегшись животом на краю, сказал:
– Главное, чтобы под нами никто не прошел. Хотя этот риск был и раньше.
– Вы снова говорите очевидное, – проворчал я. – А уже без двадцати два.
Крыша состояла из гнутых полос тонкого металла, которые сдвигались, когда состав проходил по изгибам рельс. Раскромсать ножницами, а после отогнуть край одного сегмента не составило труда. За пять минут я вскрыл его, как консервную банку, прорезав неровный круг, согнул железо и посветил вниз. На полу этого суфле ковровой дорожки не было – чтобы паровозная бригада, все эти кочегары, машинисты и смазчики не пятнали ее своими грязными сапогами.
Отец спустился первым, отстегнулся, вытащил револьвер и шагнул к двери радиовагона. Я спрыгнул за ним, потом Джейн. Все мы включили фонари. Из-за грохота говорить в коридоре было невозможно, вернее, – говори, пожалуйста, только тебя никто не услышит. Пока я сматывал ремень, Джейн тоже достала револьвер и направила его на дверь, ведущую в паровоз.
Вытянувшись на цыпочках, я загнул обратно металл, чтобы следы проникновения не так бросались в глаза. Генри, подняв гоглы на лоб, с револьвером на изготовку шагнул в радиовагон. Там было темно, из суфле мы увидели, как отец поводил туда-сюда фонариком. Поправил висящий за спиной кофр и сделал приглашающий жест.
Мы вошли следом, Джейн закрыла дверь. Первый этап операции завершился: мы были внутри радиовагона. Начиналось самое главное.
2
Небольшой тамбур был целиком обит темно-вишневой тканью, в свете фонарей казавшейся почти черной. Под ногами она пружинила, как подушка.
Джейн первым делом повернула меня к себе, задрала мои гоглы на лоб, тревожно заглянула в глаза, осмотрела лицо, потом, отступив, окинула взглядом с ног до головы.
– Ты ничего не повредил, когда упал с вагона? Все цело?
В глазах ее было беспокойство. Я ответил:
– Все в порядке, иначе я бы сказал. Все, все, соберись, Джейн!
Она закатила глаза и пробормотала:
– Мое собственное чадо призывает меня собраться!
Генри, вставший у второй двери, за которой начиналась радиорубка, негромко произнес:
– Мне не пришлось работать отмычками, дверь в тамбур была не заперта. Надеюсь, эта тоже.
– Вилл Брутман или кто-то еще может быть внутри, – указал я.
– Если так – свяжем их и кляп в рот, – жестко сказала Джейн. – Но скорее всего они все в паровозе. Это же его первый серьезный рейс.
У меня сильно саднило колено, которым за что-то зацепился, когда падал, но я на это наплевал, болит – и черт с ним. Хоть мы и добрались сюда, впереди самый важный этап операции, и за ним еще третий акт игры: возвращение в наш вагон. А поезд идет на всех парах, и до купола Всемирной Выставки недалеко… Надо действовать планомерно, четко и быстро.
Я так и сказал родителям. Серьезно напомнил обоим, что расслабляться рано, что все еще не позади, все только начинается, а потому – к делу!
Вторая дверь тоже оказалась не заперта. И внутри радиовагона никого не было. На потолке тускло горели лампы, окна скрыты под заслонками; отдельных купе здесь не было, перегородок тоже – мы видели дверь другого тамбура. Справа пол вагона устилал ворсистый ковер без узоров, слева к стенам прикручены столы и лавки. Между ними высились железные шкафы, а в центре стояла большая радиостанция.
Я шагнул к ней. Массивная, угловатая, высотой с меня; от крышки в потолок уходит решетчатая труба со жгутом проводов внутри, сбоку торчит полукруг деревянной столешницы. На ней телеграфный ключ, блокнот и ручка-самописка. Рядом с установкой – выступающая из стены лавка без ножек, с выгнутой спинкой.
Мы выключили фонарики. Подождали, привыкая к слабому свету ламп. Левый угол вагона был отгорожен под гардероб, там висели плащи и черное пальто Вилла Брутмана. На полочке лежали шарф, котелок и два кепи.
Подойдя к радиоустановке, Генри стащил со спины кофр, положил на столешницу. Джейн прикрыла дверь в тамбур, а я повернулся вправо, разглядывая то, что находилось в углу напротив гардероба.
Там на ковре стоял застеленный брезентом поддон, служивший подставкой для высокого металлического цилиндра. Он был гладкий посередине и ребристый в нижней и верхней частях, на боку его виднелся монтировочный люк, запертый на цифровой замок.
– Что за ерунда? – удивился я, подходя к агрегату. – Зачем тут замок?
– Вероятно, Брутман не хотел, чтобы кто-то заглянул внутрь? – предположил Генри.
– Ну да, вероятно, так. Но шифр у нас есть, не зря же мы банк грабили?
Джейн, помахав затянутой в вишневую кожу памятной книжкой Брутмана, тоже приблизилась к агрегату и стала листать страницы. Еще в купе изучив похищенную из «Царь-Банка» книжку, она теперь выглядела вполне уверенной. Поглядела на замок, сдвинула брови, провела пальцами по наборным кольцам с цифрами, снова перелистнула несколько страниц, сверилась – и стала вводить код.
Со щелчком люк раскрылся. Встав плечом к плечу, мы заглянули внутрь. Ну вот – насос, подумал я. Так и знал. Насос как насос, двухцилиндровый. Хотя, что это за вторая железная дверца в верхней части, причем необычно длинная и узкая? И еще один цифровой замок на ней… Как-то очень странно: устраивать сейф внутри парового насоса.
– Я нашел схемы! – позвал Генри, и мы подошли к нему. Он успел вскрыть самый большой железный шкаф в дальнем углу вагона, вытащить оттуда несколько папок и засаленных тетрадей, разложить их на ближайшем столе. Я спросил:
– Вы знаете, от чего питается радиоустановка?
– От пяти серно-цинковых батарей с последовательным подключением. Этот вопрос я изучил.
Раскрыв одну папку, он ткнул пальцем:
– Вот схема этого агрегата.
– Двухцилиндровый, – прочел я, сощурившись в неярком свете. – Нагнетательный воздушный насос… То есть – тандем, цилиндры высокого и низкого давления… Работает от паровой машины, ну понятно… Правильно, это тот, который стоит в углу. Под верхним цилиндром в нем вроде сейфа, такой длинный железный ящик с замком, и это очень странно. Джейн, сможешь его вскрыть?
– По-моему, вот этот код от него, – сказала она, уставившись в памятную книжку.
– Э, погодите-ка! – я потянул к себе толстую тетрадь, которую отец только что открыл. – Вот же!
– Что? – не поняли они.
– Да вот! – я показал на схему, начертанную в тетради, а потом – на цилиндр в углу.
Они помолчали, и Джейн произнесла многозначительно:
– Алек, хочу тебе напомнить, что мы многое сделали для твоего образования и оплатили учебу в Техническом училище, одном из самых престижных и дорогих учебных заведений России.
– Но, к сожалению или к счастью, сами мы в нем не обучались, – хмыкнул Генри.
Мама заключила:
– К счастью, я уверена – к счастью.
Я пожал плечами:
– Хорошо, тогда слушайте. На поезде стоят воздушные тормоза. С их концепцией вы знакомы? Сжатый воздух идет от насоса, который работает от пара из котла. Из схемы, начертанной в этой тетради, совершенно однозначно вытекает, что тормозная система «Самодержца» работает от насоса-компаунда новейшей разработки германского консорциума «TechnoLux». Вот здесь это написано. Компаунд! – я погрозил родителям пальцем. – Он лучше, у него штоки на разных осях, а еще такое подвижное коромысло…
– Лучше чего? – перебил Генри.
– Агрегата, что стоит в углу. Потому что агрегат этот – просто двухцилиндровая паровая машина, совмещенная с компрессором, в смысле, тандем-компрессор, у которого поршни в общем штоке… – видя глубокое, сосредоточенное непонимание на их лицах, я заключил: – Ну, короче, это вообще не то! Невозможно паровоздушный насос-компаунд «Самодержца» заменить тандем-компрессором, что стоит в углу. Нет, возможно, но это… это просто глупость какая-то!
– То есть Вилл Брутман в последний момент перед отбытием приказал поставить здесь некий запасной агрегат, который вообще, как бы сказать, и не запасной? И на «Самодержце» не нужен? – внес ясность отец.
– Вот именно. Даже если бы по каким-то совершенно непонятным мне соображениям они бы решили поставить здесь запасную машину – там должен был находиться насос-компаунд. А в углу стоит тандем-компрессор. По-моему, у Брутмана просто в последний момент под рукой не нашлось компаунда. Ну или другого варианта, чтобы скрыть от посторонних взглядов сейф. Монтировать его в один из этих шкафов он побоялся, внутрь могли заглянуть. Все дело в сейфе, понимаете? Компрессор – только прикрытие, камуфляж.
Генри склонился над листом вощеной бумаги, где была схема паровоздушного насоса, а Джейн сказала:
– Ой!
Мы посмотрели на нее. Она ощупывала памятную книжку Брутмана, мяла пальцами вишневую обложку. Я спросил с подозрением:
– Что?
– Там что-то есть. Под обложкой. Она плотная, поэтому я сразу не… Подождите-ка…
Мама взрезала обложку ножиком, запустила под нее пальцы – и вытащила свернутый лист бумаги-восковки. С шелестом развернула. Я выхватил у нее лист, оглядел, чертыхнулся и положил на схему, что была начертана в большой тетради.
Две схемы совпадали. Почти.
– Мне это кажется крайне интересным! – хмыкнул отец. – Поглядите, разве это – типичный элемент для данного агрегата?
На схеме, что обнаружилась под обложкой записной книжки, кроме прочего, было нарисовано нечто, похожее на поганку с тонкой ножкой. Не просто нарисовано, а обведено жирным овалом, от которого кверху отходило несколько зигзагов-молний. Причем если вся схема была создана с помощью чертежных инструментов, то поганка с молниями намалевана поверх нее – от руки, грубо.
Я глянул на агрегат в углу, на схему, и решил, что поганка четко накладывается на сейф под кожухом. То есть непонятная штуковина пряталась под длинной дверцей за монтировочным люком.
– А кстати, – сказала Джейн. – Смотрите, на этой схеме в уголке что-то написано, совсем мелко. Может, код от сейфа внутри насоса? – Она склонилась над схемами. – Не могу понять. Латынь, что ли? В Училище ведь преподают латынь? Алек, прочти.
Настала моя очередь вглядываться. Буквы были очень мелкими.
– Сол… – пробормотал я. – Что же там… А, солярис. Солярис рецептум, гм.
– Что это значит?
– Ну, «солярис» – солнечный или световой. – А «рецептум» на латыни значит «приемник».
– Световой приемник?
Я пожал плечами:
– Получается, так.
– Там еще третье слово.
Я взял у мамы фонарик, посветил на схему и сказал:
– Последнее слово – «детонатиус». Не понимаю. Давайте просто введем этот код, и всё.
Подойдя к насосу, я набрал шифр на крошечном замочке внутреннего сейфа. Дверца раскрылась с тихим скрипом.
Внутри была стеклянная трубка с утолщением вверху, прикрепленная железными скобами к задней стенке кожуха. Она напоминала высокую поганку с прямой ножкой и светилась густым сине-зеленым светом.
– Вот она, эта штука с латинским названием, – объявил я. – Солярис рецептум детонатиус. Эти же слова служат кодом от сейфа.
Лица подошедших ко мне родителей были удивленными и встревоженными. Джейн хмурилась. Генри осторожно постучал по трубке кулаком в перчатке и сказал:
– Не могу понять, что за материал. Похоже на стекло, но…
– Но какое-то неправильное стекло, – заключила мама. – И что там внутри? Свет красивый, только, видите, неравномерный. Изумрудные и бирюзовые волны… почему-то мне эта вещь не нравится. Она внушает тревогу. И напоминает поганку.
Я заметил:
– Она ни с чем не соединена – ни проводов, ни трубок, – тогда в чем ее функция? И еще не могу понять, как ее при необходимости вытащить. Скобы не отвинчиваются, они приварены к кожуху. Их что, перепиливать надо, чтобы достать этот «рецептум»?
Пока они обдумывали мои слова, меня посетила новая мысль, я приподнял брови, оглядел родителей и просил:
– Слушайте, а не выглядим ли мы сейчас, как троица ослов?
– Это почему же? – ощетинилась Джейн.
– Но ведь нам нужно передать Мистеру Икс схему насоса? – я показал на восковку в ее руках. – Могли бы сделать это раньше, нет? Она же, получается, все время была у нас, еще с банка.
– Во-первых, ее нужно было для начала обнаружить под обложкой, – возразил Генри. – Во-вторых, Мистеру Икс необходима не только схема, но и словесное описание того, что мы увидели внутри насоса. Описание этого, гм, гриба.
Покачав головой, я еще раз окинул «гриб» взглядом и вернулся к радиоустановке. И обнаружил, что отец поставил свой кофр на полукруглую столешницу с телеграфным ключом, причем успел раскрыть его.
Содержимое кофра поразило меня еще в купе. Но тогда родитель так толком и не объяснил, что это там внутри; вернее, объяснил, но лишь общий смысл, не вдаваясь в подробности. А мне их ох как не хватало!
Примерно напополам кофр делила горизонтальная металлическая пластина, целиком закрывающая дно. В ней были прорези и отверстия, из самого большого выступал латунный бок цилиндра вроде тех, что используют в шарманках, усеянного круглыми дырочками. Я был уверен, что если цилиндр начнет вращаться, то из дырочек станут высовываться металлические штырьки. Еще из прорезей в пластине торчали шестерни; виднелись забранные стеклом окошки с цифрами, рукоятки и кнопки. И решетка в одном углу, а в другом – прямоугольная стеклянная рамка. Все вместе это выглядело очень стильно и загадочно.
Оказалось, что прежде чем подойти к насосу вслед за нами с Джейн, Генри успел кое-что сделать, и теперь от кофра к клеммам на боку радиоустановки протянулись два провода.
Я сказал ему:
– В купе ты назвал аппарат транслятором-копировщиком, но ничего толком не объяснил. Как он действует?
Отец вдавил клавишу возле решетки, и одна клемма заискрила. Внутри аппарата заурчало, что-то сдвинулось. Окошки с цифрами озарились светом.
– Не просто транслятор-копировщик, Алек, – важно сказал отец. – Это – радиотранслятор. То есть приемопередатчик. Небольшая радиостанция, совмещенная с копировальной машиной, вот так. Честно скажу, не знаю, как назвать эту вещь, поэтому называю просто: транслятор.
– Фантастика, – сказал я. – И зачем оно нам?
Мама, щелкнув крышкой часов, заметила:
– Уже два часа, времени у нас не так много. Вы заканчивайте работу, а я покараулю.
Передав отцу схему, она пошла к тамбуру, по дороге недоверчиво поглядев на поганку, свечение которой лилось из раскрытой дверцы.
– Насколько я понял из описания, за этим, – отец коснулся стеклянной рамки, под которой горел мягкий желтоватый свет, – скрыто нечто под названием «светочувствительный фотослой». В общем, гляди…
Лист восковки был слишком большим, Генри достал нож и разрезал его пополам. Откинув рамку, вложил в нее половину схемы, закрыл и нажал на кнопку. Зажужжало, желтоватый свет под схемой разгорелся ярче. С тихим хрустом завращался цилиндр, из отверстий, щелкая, стали выступать и вдвигаться обратно штыри.
– Кстати, внутри – электрический генератор переменного тока.
Я покачал головой:
– Не может такого быть.
– Почему же?
– Потому что никакой генератор, тем более переменного тока, там не поместится.
– Ну вот, поместился.
– Тогда для чего ты подключил аппарат к батареям радиоустановки?
– Потому что генератора хватает для работы копировальной части, а для радиопередачи на большое расстояние нужен источник посерьезней.
Я повел плечами, стащив с головы гоглы, сунул в карман. И высказал свое резюме:
– Это – чудо техники. Я не знал, понятия не имел, что в мире существует такое. Оно должно быть очень-очень засекречено. Транслятор передал тебе Мистер Икс?
– Ну да, он. Причем переслал его нам через очень необычного курьера.
– Поторопитесь, – сказала Джейн, стоящая сбоку от приоткрытой двери тамбура с револьвером в руках.
Раздался шелест, и я нагнулся над кофром, заглядывая с другой стороны. В торце была прорезь – как раз напротив латунного барабана, – из которой ползла широкая бумажная лента с дырочками и щелями. Я поглядел на мерно вращающийся барабан, на бумагу. Внутри кофра будто сработала маленькая гильотина, и с тихим клацаньем плотный прямоугольник, испещренный разномастными отверстиями, выпал на подставленную отцом ладонь.
– Это, как мне сообщили, называется перфокартой. На ней закодирована схема, считанная копировальным аппаратом. Вернее, – половина схемы. И сейчас то же самое мы проделаем со второй половиной.
– Фухх… – я осторожно взял перфокарту, оглядел и приказал своему рассудку, застывшему с разинутым ртом, не удивляться, а то он исчерпает запас этого чувства на годы вперед. – Генри, не знаю, понимаешь ли ты, что перед нами технология будущего. Такого… такого просто нет ни у кого. Этого, – я постучал костяшками пальцев по копировальному радиопередатчику, – не существует. Его нет. Перед нами пустая столешница.
– Уверен?
– Точно! – решительно кивнул я.
– Может, и так, – пожал плечами отец. – Могу лишь повторить: нас этой штуковиной снабдил Мистер Икс. Транслятор доставили сегодня утром, перед тем как мы отправились в банк.
– Да кто же такой этот Мистер Икс? – пробормотал я, вдруг осознавая нечто новое, начиная смотреть на всю ситуацию иначе. И раньше ясно было, что дело опасное, но теперь я подумал о том, что оно еще и крайне серьезное, то есть серьезное, как бы сказать… с мировой точки зрения: в нем задействованы некие силы, мне абсолютно неведомые. Странные силы, темные силы, зловещие силы.
– В чьем распоряжении на планете, – произнес я медленно, – могут быть подобные технологии?
Генри заряжал в транслятор вторую половину схемы, и ответила стоящая у тамбура Джейн:
– Мы говорили тебе, что не знаем настоящего имени Мистера Икс.
– Но вы знаете того, кто попросил вас выполнить работу для него, – и не говорите мне.
– Ты все узнаешь после дела, – заверил отец и для убедительности повторил: – Все.
– Хорошо, нам действительно пора спешить, – сдался я. – Теперь мы имеем эту схему в закодированном виде. Кто знает код – или у кого есть механический дешифратор с самописцем – сможет снять код с перфокарт и получить такую же схему, то есть ее полную копию. Дальше что?
– Мы передадим содержимое через радиопередатчик.
Я покачал головой:
– Хочу указать на тот факт, что посредством радиоволн посылаются сообщения, закодированные азбукой небезызвестного Сэмюеля Морзе и, главным образом, его незаслуженно гораздо менее известного соратника Альфреда Вейля, который на самом деле и создал знаменитую азбуку, чье авторство Морзе себе бессовестно присвоил. Я понятно выражаюсь? Наверное, точки и тире из азбуки будут соответствовать дырке или щели определенной длины на этой перфокарте?
Генри вместо ответа достал портмоне, вытащил лист бумаги, развернул и показал мне:
– Это код для расшифровки содержимого перфокарты, который пришел вместе с транслятором. Хотя я захватил его лишь на всякий случай. Транслятор сам передаст содержимое перфокарт, надо лишь зарядить их туда. Давай-ка приступим, Алек.
– На каких волнах он передает? – уточнил я, когда отец склонился над аппаратом.
Он вдавил клавишу – с жужжанием раскрылись заслонки, из кофра вверх начал выдвигаться, расширяясь, телескопический решетчатый конус. Достигнув метровой длины, дернулся и замер. Он немного напоминал трубу граммофона, но смотрел точно вверх.
– Да-да, это антенна, – сказал я. – Больше ты меня ничем не удивишь. Ответь на мой вопрос…
– В инструкции сказано, что радиопередатчик работает в СКВ-диапазоне.
Отец сел на прикрученную к стене лавку и вставил первую перфокарту в приемник транслятора.
– В каком, в каком диапазоне? – подозрительно уточнил я. – Что за СКВ?
– Совсем Короткие Волны.
– Чего?! Вообще-то, они называются… Ох, ладно, неважно! Совсемкороткие, хорошо, хорошо! Наверное, у вашего Мистера Икс собственная терминология. У меня другой вопрос: антенна направлена вверх – зачем? Куда она передает… – внезапная догадка осенила меня, и я уставился в потолок вагона. – Там что, дирижабль? Силы небесные, ваш заказчик сейчас над нами!
Генри тоже поглядел вверх, как и Джейн у двери.
– Полагаешь? Гм, вообще-то неожиданная идея… Ты уверен?
– Ну и ночка, – я потер лоб. – Как бы объяснить?.. Связь на, гм, совсемкороткихволнах осуществима, только если приемник и передатчик находятся в пределах видимости друг друга, то есть когда антенна приемника как бы смотрит на антенну передатчика. Не должно быть преград: гор, выпуклости планеты… – я помедлил и уточнил: – Хочу прояснить чисто для себя, вы же в курсе, что Земля – шар? А? – я обвел их взглядом. – Она круглая, да? Никаких слонов, никаких дисков…
– Не смешно, Алек, – сказала Джейн. – Мы знаем, что Земля круглая.
– Действительно, – пробормотал Генри задумчиво. – Нет, точно, знаем.
– Так вот, если станция связи на корабле работает на совсемкороткихволнах, то сигналы фокусируются особой антенной, ну вроде этой, которая направляет их в нужную сторону. К берегу то есть. А у нас куда они фокусируются? В небо. Отсюда вывод: над нами летит дирижабль с приемником, и он… Так, я вижу, что вы не можете квалифицированно поддержать эту беседу, и замолкаю, дабы не вызывать семейных разногласий в ночь своего рождения.
– Верное решение, Алек, – одобрила мама. Отец, уже махнувший рукой на мои разглагольствования, крутил настройки транслятора, двигал рычажки и нажимал на кнопки.
Аппарат загудел. Вставленная в приемник перфокарта поползла внутрь кофра, который начал тарахтеть и пищать. Я узнал бессмысленный шум мирового эфира – атмосферные помехи, окружающие нас, но неслышные для человеческого уха. Раздались писки, короткие и длинные, когда аппарат начал передачу, считывая сведения с перфокарты, которую сам же и закодировал. Генри отправил в приемник вторую, а мне пришло на ум, что, наверное, можно было обойтись вообще без перфокарт, транслятор мог бы снять информацию со схемы, зашифровать при помощи латунного барабана и тут же передать в эфир…
Ритмичный писк смолк. А потом произошло невероятное. Сквозь шипение, хрип, щелчки и треск из решетки динамика донесся голос:
– Здесь Мессия. Передача принята. Прошу дополнить словесным описанием.
Это было так неожиданно, словно пол вагона провалился подо мной. Мое воображение взвизгнуло и перепуганно затихло, а разум уселся на зад, выпучив глаза и разинув рот. Голос?! В эфире?! Не азбука Морзе – живой человеческий голос!
У меня даже подогнулись ноги, я попятился и привалился к стене. Генри оглянулся на меня, и я хрипло прошептал:
– Он передает и принимает голос! Но… но ведь… Ведь можно посылать только сигналы азбуки Морзе! Радиоустановки не передают голоса! Хотя… – моя мысль уже работала вовсю. – Хотя можно использовать колебательный контур. Он будет модулировать акустический сигнал, а на той стороне приемник преобразовывает его обратно в звук. Здесь что, стоит такой? Мы можем не только слышать, но и отвечать?
– Ага, – довольно осклабился отец, не очень понявший причину моего изумления. – Мы слышим его, а он нас.
Снова заискрила клемма. Генри подкрутил рукоять, транслятор зашипел громче, из него донеслось:
– Мессия слушает. Двузубец, передавайте.
Говорили на английском. Голос отдавал странным металлическим призвоном и был не очень разборчив, а интонации его казались необычными и какими-то чуждыми, что ли.
– Значит, Мессия, – тихо повторил я.
– Мессия, это Двузубец, – громко произнес отец тоже на английском. – Двузубец. Как слышно?
После паузы невидимый собеседник откликнулся:
– В пределах нормы, с учетом всех обстоятельств и производных.
Производных? Я попытался понять, что он имеет в виду. Вскоре стало ясно, что Мессия зачастую использует не совсем верные слова… то есть внешне – правильные, но ускользающе-неточные, словно он либо не вполне владел английским языком, либо отличался необычной, экстравагантной работой ума.
– Мы готовы… – начал отец, но я, нагнувшись к транслятору, перебил:
– Мессия, где вы находитесь?
– Кто произнес это? – донеслось из аппарата.
Чудно́ он все-таки звучал. Будто с нами разговаривал Механический Человек – диковинка, которую на Всемирной Выставке должна была представить французская «Дюкрете».
– Приглашенный помощник, – пояснил Генри и локтем ткнул меня, чтоб помалкивал, но я не собирался отступать:
– Вы над нами, Мессия?
– Это не так.
– А как тогда? – удивился я. – Антенна передатчика направлена вверх.
– В средних слоях атмосферы над участком Москва – Санкт-Петербург висит трансляционный зонд.
– Зо… – я запнулся, снова пытаясь понять, о чем это он. – То есть там… дирижабль? Змейковый воздушный шар с радиостанцией?
– Я называю его «летательный дрон», – откликнулись из транслятора. – Он управляется дистанционно и…
– Дистанционно? – перебил я. – Такое невозможно.
– Есть многое в большом пространстве, чего вы пока не знаете, приглашенный помощник. На дроне установлена переизлучающая станция, работающая на длительных волнах.
– Длительных? Ага, значит, есть совсем короткие, а есть длительные? О’кей, понял, но где же находитесь вы?
– Мессия расположен в другой среде.
– В другой среде? Что, во имя Ньютона, это значит?!
– Готов принять сообщение, – произнес Мистер Икс, проигнорировав последний вопрос. – Попрошу словесное описание осмотренной машины.
Генри оглянулся на меня, пожал плечами, словно говоря: ты и так влез и болтаешь без умолку, вот и давай, описывай. Я откашлялся, чтобы собраться с мыслями, и заговорил:
– Первое: это тандем-компрессор, а на «Самодержце», судя по документации, стоит насос-компаунд. Второе: внутри компрессора обнаружен неизвестный элемент в виде стеклянной трубки с утолщением. Светящейся, в смысле… фосфоресцирующей.
– Цветовой оттенок? – голос прозвучал громче и напряженнее.
– Оттенок изумрудный и…
– Бирюзовый, – подсказал Джейн от двери.
– …и бирюзовый. А это важно? Еще на схеме есть надпись латынью: солярис рецептум детонатиус.
Собеседник надолго замолчал, только помехи были слышны, и я решил, что парящий где-то в ночном небе невероятный «дистанционно управляемый летательный дрон» потерял связь с нами, но тут Мистер Икс произнес:
– Дождитесь ответного сообщения. Возможно, понадобятся дальнейшие действия.
Джейн резко повернулась к нам. Ссутулившийся Генри распрямился на лавке:
– Но предполагалось, что после осмотра и сеанса связи мы сразу вернемся в свое купе.
– Сеанс не закончен. Важно дождаться ответа, не покидая место теперешнего нахождения. Крайне важно, Двузубец.
– Трезубец, – поправил я машинально. – Нас же трое.
Голос смолк, остались лишь помехи. В конце вагона негромко стукнуло. Я посмотрел туда: Джейн, приоткрыв монтировочный люк, уставилась на светящуюся поганку.
Протянув руку над плечом Генри и немного прикрутив ручку громкости, чтобы шипение помех стало тише, я сказал:
– Могу еще поверить в радиоуправляемый воздушный шар, этот «дрон», висящий над нами. Не думал, что такое существует… ладно, поверил. Но что он подразумевал под «другой средой»? Какая другая среда, где он находится, этот ваш Мессия? Мистер Икс?
Генри, хлопнув ладонью по столу, выпрямился:
– Так или иначе, мы дождемся ответа, а после вернемся в наше купе. Время еще есть.
– Идут! – шикнула мама, бросаясь к нам. – Сюда идут!
Мы с отцом переглянулись. Я рванул провода из клемм, а он захлопнул кофр и сунул за радиоустановку, к стене. Джейн, отправив пистолет в кобуру, на полпути к нам подскочила – и оказалась под потолком. Он был покато выгнут, вдоль него шли тонкие рельсы, а в дальнем конце вагона был подъемный блок на колесиках, который я раньше не заметил, потому что тот прятался в густой тени. Наверное, с его помощью в вагон ставили громоздкую часть оборудования и железные шкафы.
– В гардероб! – отец, схватив меня за рукав, рванулся туда.
Мама повисла у потолка лицом книзу, упираясь в рельсы руками и ногами. Из тамбура донеслись голоса. Мы заскочили внутрь гардеробной, я нырнул за черное пальто и замер рядом с Генри.
Первым из тамбура шагнул Вилл Брутман, следом в вагон вступил человек-лоза. Они прошли так близко, что, вытянув руку, я бы мог дотронуться до них. На этот раз человека-лозу я сумел разглядеть отчетливо: лет тридцать шесть – тридцать восемь, красив, но как-то неприятно красив. Крупный нос с горбинкой, высокий лоб, густые темные волосы, черные глаза. Похож на балканца, решил я. Серб или хорват.
Инженер неожиданно остановился, и спутник едва не налетел на него. Я не видел этого, но понял: Брутман смотрит на клеммы радиоустановки. Все пропало! Сейчас он поймет: что-то не так. Но в этот момент человек-лоза произнес красивым баритоном:
– А я говорю вам: от паренька необходимо избавиться.
Брутман развернулся на каблуках:
– Мистер Чосер, я не позволю ни вам, ни этому вашему монстру убивать невинных людей!
Человек-лоза отступил на шаг, будто под напором уверенного голоса инженера, согнув спину, кротко поклонился… А потом случилось нечто странное. Будто судорога прошла по его телу, и в своем укрытии я вцепился в пальто, увидев стремительную перемену, произошедшую с ним. Генри рядом со мной переступил с ноги на ногу и тихо вздохнул.
Лицо мистера Чосера преобразилось. Оно стало властным, уверенным, спина распрямилась, плечи расправились – будто одного человека мгновенно сменил другой, и только теперь я понял, что предыдущая личина была лишь маской, игрой, лицедейством.
– А вам и не надо ничего позволять нам, Брутман. Уверяю вас, уже давно мы с Карибом сами позволяем и не позволяем себе все, что пожелаем.
Голос тоже поменялся – из тягучего и сладкого, будто мед, стал резким, холодным, повелительным.
– Говорю вам: вы не тронете этого механика! – напирал Брутман.
Миг – и Чосер изменился опять, хотя теперь это не столь поразило меня. Из властного хозяина он стал тем, кого принято называть «свойским парнем», и при этом опять-таки преобразилось все: и тело, и лицо, и манера держаться. Смена происходила хотя и очень быстро, но не в мгновение ока. По лицу, по всей фигуре сбегала волна, будто судорога скатывалась от головы к ногам, стирая старую личину и обнажая новый слой. Или очередной образ, запечатленный в памяти актера.
Этот новый мистер Чосер подхватил Вилла Брутмана под локоть и неторопливо, словно гуляя по парку, повлек по вагону прочь от нас, прямо под застывшей в напряженной позе Джейн. При этом он дружески говорил:
– Вы же помните, дорогой Вилл, помните, что я сказал вам: юный помощник механика что-то заподозрил. Он недоверчиво смотрел на нас, и я опасаюсь, как бы…
– И это – повод для убийства человека? Не надо было вашему Карибу отрывать рукоять от заслонки! Вы двое слишком не похожи на машинистов.
– Дело слишком крупное, чтобы мы могли позволить какой-нибудь случайности все испортить. Наш любезный друг Кариб просто невероятно силен и не всегда способен совладать со своей мощью. При этом он, хотя иногда и бывает небрежен, однако же – на удивление точен и ловок во всем, что касаемо оружия. А уж как орудует навахой! Это просто загляденье. Удивительное и поучительное зрелище.
Голос становился тише – они прошли к концу вагона, там мистер Чосер развернулся и повел инженера обратно, продолжая увещевать:
– Вы, без сомнения, будете приятно удивлены, когда увидите, как он орудует навахой. Обычной хорошо заточенной навахой, казалось бы, что в ней такого, просто грубый режущий инструмент, но в руках Кариба он становится… ах, становится палочкой в руках искусного дирижера! Если бы вы только видели, каким быстрым, неуловимым движением наш друг Кариб взрезает человеческое горло, надвое раскраивая кадык, как ловко подхватывает тело и бесшумно оттаскивает в ближайший темный угол даже прежде, чем оно перестанет биться в смертных судорогах…
Генри снова переступил с ноги на ногу, а я сглотнул и крепче вцепился в пальто. Человек-лоза с сильно побледневшим инженером прошли под неподвижно висящей Джейн. Отсюда я не видел выражения ее лица, зато хорошо видел лицо Брутмана: оно поблескивало испариной, а в глазах стоял страх.
В это время господин с балканской внешностью изменился в третий раз. Теперь он был деловит, спокоен и собран, как летчик-испытатель перед стартом экспериментального аэроплана. Меня очень беспокоило, что я никак не могу выявить главные черты мистера Чосера, создать в голове его образ. Он был слишком изменчив и текуч, чтобы с ходу раскусить его, – словно под масками, которые балканец с такой легкостью надевал и сбрасывал, никто вообще не прятался… но разве такое возможно?
– И еще я хотел бы, чтобы сейчас прозвучало одно слово, – мистер Чосер подвел Брутмана обратно к двери тамбура. – Одно негромкое, веское слово. Всего одно слово: яма.
Негромкое веское слово это окончательно доконало инженера. Если раньше он еще держался, то теперь будто сломался в позвоночнике прямо у нас на глазах, как хилое деревце на ураганном ветру.
– Делайте, что хотите, – пробормотал он слабым голосом. – Но только его же хватятся.
– Прекрасно! Прекрасно! – безумный, огненный всплеск веселья в голосе человека-лозы заставил меня вздрогнуть. – А что касаемо «хватятся» – так не думаю, дорогой мой. До прибытия осталось всего ничего, и наш капитан состава слишком занят. Вдруг юный машинист просто заснул где-то в вагонах? Его исчезновение не сделает проблемы – не так-то много времени нам всем осталось.
Последние слова прозвучали на редкость зловеще. Собеседники исчезли в тамбуре, голоса их смолкли, стукнула дверь, ведущая в суфле. Мы с Генри еще немного подождали. Я даже не отдавал себе отчета в том, что всем телом навалился на пальто, крепко цепляясь за него, – понял это, только когда вешалка, на которой оно висело, треснула и сломалась. С придушенным вскриком я вылетел из гардеробной и повалился бы на пол, если бы Генри не успел обхватить меня за пояс.
– Спасибо, – промямлил я, прижимая к груди злополучное пальто.
Джейн «сложилась», мягко спрыгнула на ковер и сразу выпрямилась. В руках у нее появился револьвер. Она бросилась к двери, выглянула, шагнула в тамбур, затем вернулась и сказала:
– Ушли.
– И нам нужно уходить. – Я положил пальто на лавку возле радиоустановки, вытащил из-за нее транслятор и поставил на столешницу, едва не скинув телеграфный ключ. – Давайте побыстрее выслушаем, что еще скажет Мистер Икс, и сразу назад.
Пока я подключал провода, Генри раскрыл кофр и с тревогой оглядел аппарат – все ли цело. Когда я закончил разбираться с клеммами, он принялся крутить рукояти настройки. Вскоре сквозь шипение и писк мы услышали, как знакомый голос с металлическим призвоном монотонно, упрямо повторяет:
– Трезубец, ответьте. Трезубец, ответьте. Ответьте, Трезубец…
– Это Трезубец. – Генри, откашлявшись, повторил громче: – Трезубец на связи.
Мистер Икс – то есть Мессия – замолчал. Пауза продлилась долго, но наконец он заговорил опять:
– Трезубец, я провел анализ ситуации и пришел к однозначному выводу. Приближается катастрофа небывалого масштаба. Ее последствия необратимы и чудовищны. Итогом станет потрясение основ мира и коренная смена существующей реальности. Сейчас только вы в силах предотвратить ее крах.