Заткнись.
Дебора расплатилась с таксистом и выбралась в жару. Музей стоял в стороне от дороги. Она поднялась по мраморной лестнице, прошла под украшенным колоннадой портиком, купила билет и вошла, сразу ощутив открытую простоту этого места: просторные гулкие залы, окна под высокими потолками, расставленные без видимого порядка статуи с крохотными табличками.
Это была полная противоположность американским музеям — обнаженная, не идущая на уступки развлекательности или высококультурному глянцу. Здесь все было какое-то очень греческое: огромная, разделенная на отсеки коробка, где ничему не позволено отвлекать от экспонатов, выставленных с почти аскетичной простотой. Никаких указателей, никаких ярких красок или броских диаграмм. Музей словно говорил: «Если хотите узнать больше — а должны захотеть, — купите книгу или, еще лучше, вернитесь в школу». Деборе это понравилось, особенно кикладская коллекция с ее странно постмодернистскими скульптурами, напоминающими Генри Мура и Пикассо — художников, творивших четыре тысячи лет спустя.
Она внимательно рассмотрела микенскую коллекцию, переходя от витрины к витрине с намеренной медлительностью, чтобы остаться в зале одной, дав пройти спешащим туристам. Ничто из увиденного не было точно таким же, как то, что Ричард скрывал позади книжного шкафа в Атланте. Разумеется, есть и другие собрания, но это — самое большое, самое полное, и Дебора снова подумала, что если клад Ричарда составлен всего лишь из копий, то сделавшие их художники создавали вариации на тему, а не повторяли сохранившиеся образцы. Другими словами, либо в тайной комнате хранятся подлинники — и просто поразительные, — либо это подделки — и просто невероятные.
Дольше всего она стояла перед погребальными масками, особенно перед маской Агамемнона (ей было приятно увидеть, что музей подчеркивает сомнительность атрибуции). Дебора пристально смотрела на маску, стараясь вспомнить изображение, виденное на экране музейного компьютера.
Маска Агамемнона была чуть больше натуральной величины, золотая, немного асимметричная — толи по замыслу мастера, толи в результате пребывания под тоннами земли и камней в течение трех с половиной тысячелетий. Тонкий нос, изящно изогнутые брови, тонкогубый рот, широкие усы, борода. Уши были как бы отрезаны от волос и бороды и потому казались оттопыренными. Но сильнее всего поражали глаза. Миндалевидные, без радужки или зрачков, с узким разрезом во всю длину, они казались одновременно открытыми и закрытыми. Возникало жутковатое ощущение, будто лицо спит или как-то иначе удерживается между жизнью и смертью.
— Вы так долго здесь стоите...
Голос, раздавшийся рядом, был низким и с сильным акцентом. Дебора обернулась. Немолодой человек, вероятно, грек, смотрел на нее с задумчивым интересом.
— Простите. — Дебора поспешно огляделась, чтобы понять, не задерживает ли она экскурсию. Возможно, этот человек — экскурсовод. Она была так поглощена... чем? исследованием? осмотром достопримечательностей? детективной работой?.. что совершенно не заметила его присутствия. Он мог бы наблюдать за ней веками.
— Не надо извиняться. — Мужчина так выразительно пожал плечами, что его лицо при этом состарилось на десять лет. Черные глаза блестели, как леденцы. — Я привык, что люди разглядывают маску, но не многие так... — он помедлил, подбирая слово, — исчерпывающи в рассмотрении. Вы, вероятно, студентка-археолог?
Дебора улыбнулась:
— Я куратор музея. Из Америки.
— Простите, — сказал он. — Я не хотел намекать на отсутствие знаний. Мой английский... — Грек махнул рукой.
— Ничего страшного. — Теперь улыбка Деборы стала искренней. — Как археолог я специализировалась только по Американскому континенту. По части Греции я и правда студентка.
— Хорошо, — кивнул он. — Значит, вы приехали не для того, чтобы доказать, что эта наша маска — подделка.
— Нет, — ответила она. — Не для этого. А многие пытаются?
Грек снова пожал плечами, на мгновение состарившись, и повернул ладони вверх.
— Время от времени, — сказал он и кивнул, довольный фразой. — Солидные археологи, конечно, не принимают их всерьез, но спрос на заговоры будет всегда, верно?
Дебора кивнула, вдруг испугавшись, не приехала ли и она, в сущности, для того, чтобы проверить подлинность маски.
Он воспользовался ее молчанием, чтобы протянуть руку.
— Димитрий Попадреус.
— Дебора Миллер, — ответила она.
Назвалась она совершенно рефлекторно и на долю секунды засомневалась, стоило ли это делать. Но запоздалую мысль оттеснила другая.
— Минуточку. Попадреус?
Она сверилась с путеводителем.
— А вы не...
— ...директор музея, — закончил он. — Да, это я.
И слегка поклонился.
— Я люблю ходить среди наших посетителей время от времени, чтобы увидеть, чему они уделяют внимание — как правило, немногому, а что вызывает скуку — как правило, все. Туристы — очень странные существа, — заметил он, отворачиваясь от нее и глядя на редкие кучки людей. — Я часто не могу понять, зачем они пришли.
Он снова пожал плечами, и Дебора улыбнулась.
— В вашем музее выставлены предметы из Нового Света?
Новый Свет. Европейцы колонизировали Америку пять сотен лет назад, и эта земля для них по-прежнему новая. Ну что же... Дебора оглядела просторный зал, где выставлены сокровища бронзового века. Наверное, здесь время течет медленнее. Директору же музея она просто сказала:
— В основном, — и сделала эдакий протестующий жест, который вполне подошел бы и самому греку. Это должно было означать: ее музей маленький, у них нет экспонатов мирового класса.
Разумеется, кроме тайного микенского клада...
— Так она настоящая? — Дебора решила поиграть.
— А почему нет? — удивился Попадреус, внимательно вглядываясь в маску. — Стилистически она отличается от других, да, но это ничего не доказывает. Будь у нас для сравнения сотни масок, да, но их нет. У нас всего шесть. Вариации возможны из-за личных вкусов мастера, или лица умершего, или... — Директор музея характерным жестом пожал плечами и выразительно вздохнул. — Нет причин сомневаться в отчете Шлимана о том, где и когда он ее нашел. А уж сделать копию за то время, что у него было, при ограниченности имевшихся у него ресурсов?.. Это еще более невероятно, согласны?
— Наверное, — кивнула Дебора. — А вы не думали датировать маску — просто чтобы закрыть вопрос?
— Думали, — ответил он. — Увы. Некоторые методы не подходят. Исследование... как вы это называете: пыль с растений?
— Пыльца.
— Правильно. Датировка по пыльце. Ее есть смысл проводить, когда предмет только что вынут из земли, хотя полированный металл в любом случае содержит мало пыльцы. Теперь же, сто лет спустя, такой анализ ничего не даст.
— Углерод-четырнадцать? — предложила Дебора.
— Для датировки по радиоуглероду требуется отломить кусочек от маски, — сказал директор музея. — Это неприемлемо: во-первых, потому, что нет достаточных оснований подвергать экспонат таким разрушающим испытаниям, и, во-вторых, потому, что золото не очень подходит для такого анализа. Если плавка шла с древесным углем и немного углерода проникло в металл, тогда, возможно... И все равно результаты будут сомнительными.
— А датировка по гелию?
— Возможна в будущем. — Попадреус серьезно кивнул: — Нам нужно быть более уверенными в точности методики и в том, что это не повредит самой маске.
Он бросил на Дебору проницательный взгляд:
— Для человека, не заинтересованного в доказательстве того, что маска поддельная, вы задаете много вопросов.
Дебора улыбнулась:
— Профессиональное любопытство. Как куратор куратору.
— Хорошо, — улыбнулся он в ответ. — Расскажите мне о вашем музее.
Дебора рассказывала о большом каменном томагавке и вообще о новой экспозиции, посвященной племени крик, о передвижной Кельтской выставке, которая должна скоро прибыть, а Попадреус кивал, улыбался и старался выглядеть заинтересованным, даже пораженным. Дебора, конечно, посмеивалась над собой. Да и как иначе — в таком-то разговоре перед такими-то экспонатами?
Через несколько минут, движимая растущей неловкостью из-за того, что она так гордится музеем «Друид-хиллз», неловкостью, которую не могло рассеять его вежливое ободрение, она вернулась к теме микенского золота:
— Позвольте мне задать еще один вопрос.
— Пожалуйста.
— Если эта маска подлинная, есть ли, по-вашему, шансы, что Шлиман раскопал еще одну маску вроде этой, которую никогда не показывали на публике?
Позже, когда у нее появилась возможность подумать на досуге, Дебора решила, что лицо грека было похоже на большой дом с освещенными окнами, обещающими, что внутри ждут лампа и камин. Потом она задала вопрос, и шторы опустились. Мгновение Попадреус просто смотрел — то ли на нее, толи сквозь нее.
— Очень маловероятно. Не представляю, как такое могло бы случиться. — Он посмотрел на часы и улыбнулся, однако настороженная, искусственная улыбка не достигла темных леденцовых глаз. — А теперь, простите, мне придется вас покинуть. Нужно уделить внимание работе. Желаю вам, — на его лицо вернулось подобие прежней улыбки, — приятного путешествия. И, — добавил он, поворачиваясь к ней спиной, уже сделав несколько шагов прочь, — пожалуйста, приходите еще. Назовите свое имя на входе, и с вас не возьмут плату.
Дебора смотрела ему вслед, пытаясь понять, что в ее словах заставило директора так ясно расстроиться и столь поспешно отступить.
Глава 23
По дороге из археологического музея Дебора остановилась у киоска на обочине и купила ярко-желтый рюкзак — весь ее багаж на данный момент. Потом зашла в самый недорогой с виду магазин, какой смогла найти, и набила рюкзак одеждой, смутно удивляясь, не означает ли это, что она намерена провести здесь больше двух дней. Она купила футболки, шорты, хлопковое белье, довольно откровенный купальник, который, возможно, был маловат, и длинное белое платье из мягкой воздухопроницаемой ткани — наверное, муслина. Оно выглядело очень греческим, или по крайней мере Дебора по невежеству решила, что оно очень греческое в классическом смысле. Здесь все женщины выглядели типично европейскими: молодые — модно-яркие, вызывающие мысли и о щегольстве, и о милой сексуальной наивности; старые — в нелепых шалях поверх бесформенных черных платьев, в которых, вероятно, они чувствовали себя как в персональных микроволновках. Дебора надеялась, что покупки помогут ей смешаться с толпой. Как оказалось, зря. Она была выше всех — и мужчин, и женщин, — и почти все время чувствовала бесцеремонные заинтересованные взгляды.