Маска бога — страница 5 из 8

Гора Албан: пятьдесят девятый день весны

Глава 1

Джейм расхаживала по лазарету, за ней наблюдали: Киндри осторожно, Эрулан — благосклонно. Поняв, что его не выпустят, Жур свернулся клубком в ногах на подстилке Серода, нарочито не обращая ни на кого внимания. Между тем уши кота дергались при каждом дразнящем шуме, доносящемся снаружи, из зала. Джейм тоже вздрагивала. Бегущие шаги, глухие удары, брань — звуки отступления. Но, во имя земли, куда они собираются отправиться и как?

Занавеси из промасленной ткани на полукруглых окнах сдержали первую атаку предвестий. Теперь туман опустился, став сверкающим морем, гладкая поверхность которого пришлась на один уровень с вершиной утеса. Бугристый покров туч тускло отражал призрачное мерцание. Лазарет не качался, вызывая у Джейм морскую болезнь, как та деревянная хижина с травами внизу, но пол мелко и безостановочно трясся.

Снаружи кто-то приблизился.

— Поднимите выше побольше припасов, — произнес твердый, густой голос. — Дрейфует весь центр училища, и верхний замок тоже, как и предсказывали летописцы; но мы все еще можем потерять нижний зал, а то и того больше, если главная дверь не выдержит. Удобно ли разместили наших новых гостей? Клыки бога, такая знатная леди — и валится нам на головы в такое время!

— Ее застиг шторм, Директор, — успокаивающе ответил другой человек. — Чистая удача, что она вообще отыскала нашу переднюю дверь, что ее занесло так далеко на север или что певица, посланная за Индексом, услышала, как стучится ее эскорт.

Джейм нахмурилась. Что-то не слишком похоже на описание ее прибытия.

Раздался голос Железной Шип:

— Кадеты подняли наверх все продукты, которые смогли обнаружить, Директор. Какие будут дальнейшие приказания?

— В настоящий момент никаких, десятник.

Шаги и голоса удалились, но дверная ручка дернулась в кулаке Джейм, словно с той стороны к ней прикоснулся кто-то еще.

— Десятник! — Вант, видимо, только что подбежал. — Капитан Айва хочет тебя видеть. Тотчас же.

— Угу, — ответила Шип совсем у дверей. Ручка внезапно застыла — кадет убрала руку. — Да, конечно.

— Я тебя предупреждал, — самодовольно отозвался Вант.

Две пары ног ушли.

Джейм перевела дыхание, наполовину с облегчением оттого, что Шип не вошла, наполовину — разочарованная. На ее совесть все ее давило то, как она пыталась поступить с кендаром на порогах. Упаси Трое разговаривать голосом Калдана с тем, кто сопротивляется господству над собой насилием! Вера Шип в Норфов стала после этого очень хрупкой. Если Джейм разобьет ее, то Тори убьет сестру. В сущности, он и без того может это сделать.

Но что это за высокорожденная леди, кто такая капитан Айва и о чем Вант предупреждал Шип? Сидя здесь, этого не понять, но Джейм не осмеливалась выйти.

Шип не единственная, кого она избегала. В замешательстве от их прибытия кто-то упомянул, что Кирен, наследник Ярана, тоже находится на Горе Албан. Он не пришел на памятный ужин у Водопадов, так что Джейм с ним не встречалась. Она слышала только, что он летописец, специализирующийся на изучении Падения, а по достижении совершеннолетия займет место во главе Дома Яран. Меньше всего Джейм сейчас хотелось выставлять своих спутников и свое поврежденное лицо на обозрение высокорожденного.

Она бессознательно притронулась к щеке и тут же отдернула руку. Впечатление медленно уходило, но шрам хорошо ощущался сквозь маску и перчатки. На что бы он ни был похож после первого ранения, последовавшие затем удары по лицу вряд ли улучшили его состояние.

Проклятие.

Но неприятности не только у нее. К южанину еще не вернулось сознание. Дыхание вовсе не было глубоким и регулярным дыханием двара, по правде говоря, его едва слышно.

— Он же поправится, да? — спросила девушка лекаря. — Я каким-то образом почувствовала это, когда прикоснулась к нему там, в саду Коттилы. А сейчас нет. Что случилось? Я же не настолько сильно его ударила.

Шанир сидел на дальнем конце тюфяка Серода, прислонившись спиной к стене, уронив голову от усталости. Голос Джейм вырвал его из дремы.

— Думаю, это как-то связано с существующей между вами связью, — ответил он, приводя в порядок свои мысли. — Почему это так много значит для него?

— Полагаю, потому, что он незаконный, рожденный без имени и места в жизни. Я, кажется, дала ему и то, и другое. Но до нашей встречи у него была своя индивидуальность. Я не полностью в ответе за то, какой он. Я даже не желала, чтобы он служил мне. Он просто дворняжка, которую я случайно подобрала.

— Хорошо же ты это доказала, дав ему пощечину.

— Милостивые Трое! А какая была цель всего нашего похода, если не его спасение? — И возможно, способ забыть собственные проблемы. — Я никогда не хотела причинить ему какой-либо вред!

— Возможно, шаниры-разрушители не умеют помогать, ничего не сломав, какими бы благими ни были их намерения. Возможно, невинности недостаточно. — Он взглянул вверх на ее недоуменное лицо сквозь белые пряди растрепанных волос. — Если ты так влияешь на слугу, которому нужна, что ты сделаешь с братом, который боится тебя?

— У него нет причины. Я люблю его.

— От этого только хуже.

«Братоубийца», — назвал ее Глас Божий. Отрава? Или Тори?

Джейм вновь посмотрела на неподвижное тело Серода:

— Он умирает?

Не раздумывая, Киндри потянулся к человеку в обмороке — и остановился. Пальцы его сжались в кулак, который он, покачивая, прижал к своей груди, как раненую птичку.

— Проверь сама, — пробормотал он, отводя глаза. — Он — твоя ответственность.

Джейм, подняв брови, секунду глядела на шанира, потом вздохнула. До настоящего времени она плохо справлялась с «работой» быть высокорожденной. Но от одной обязанности она больше не может уклоняться. Девушка опустилась на колени и робко дотронулась до лица Серода.

Голова тут же закружилась, да так, что пришлось зажмуриться. В наступившей под веками тьме Джейм казалось, что она падает, если бы не пальцы, лежащие на лбу южанина. Странное чувство. Она моргнула, отгоняя мрак, и увидела перед собой лицо, получеловеческое-полупесье, — морда дворняжки, собаки из старой песни, в честь которой она назвала несчастного мальчишку. Под ним, сквозь него, она видела холодную каменную плиту очага, на которой лежал пес. Неприкаянный дух, охотящийся за чужим образом души, как назвал его Киндри. Чьим?

На тыльной стороне своей ладони Джейм увидела костяные пластины, они тянулись и выше по руке. На лице чувствовался вес тяжелой маски черепа. Она с трудом подняла голову и поглядела через плечо на просторный зал, вымощенный темным с зелеными прожилками камнем, увешанный мертвыми знаменами. Серебряные глаза Норфов наблюдали за ней сквозь решетку покоробленных нитей, из которых были сотканы; сбившаяся ткань образовала на каждой щеке безобразный шрам.

Зал Мастера за Темным Порогом — ее образ?

— Нет! — закричала Джейм, вскакивая на ноги.

Темнота вернулась, хотя на этот раз глаза оставались широко открытыми.

«Слишком быстрое возвращение, — думала она, шатаясь, стараясь схватиться за что-нибудь и удержать равновесие. — Подожди, пока кровь успокоится, подожди».

Взгляд прояснился. Киндри уставился на нее, разинув рот:

— Что произошло?

— Мне нужен воздух. Пойду прогуляюсь. — У дверей она обернулась: — Ладно же! Я все-таки вернулась за тобой; я взяла на себя ответственность, а теперь ты можешь дежурить сколько угодно у холодного камина, пока твой зад не отмерзнет. Доволен?

Дверь захлопнулась. Барс (успевший выскользнуть как раз вовремя) взвизгнул. Норф ушла, ругаясь на ходу. Дыхание Серода обрело медленный, исцеляющий ритм двара.

— Н-но что произошло? — повторил обескураженный Киндри в безмолвии комнаты.

Глава 2

Выйдя в зал, Джейм повернула налево — в направлении, обратном тому, куда удалилась Шип, — и помчалась.

Все эти годы пытаться избавиться от своего детства в Доме Мастера — побег, потеря памяти, пожар (за спиной остались верхние этажи, охваченные пламенем), а образ грязного места все время хранился тут, в самых недрах души?

Эти обезображенные знамена — и шрам на ее щеке.

Нет, нет, нет.

«Забудь то, чему не можешь помочь», — учил Женский Мир.

Раньше она улыбалась этим словам под маской, которую ее заставили надеть, думая, как это удобно: тому, что ты забыл, не надо смотреть в лицо или пытаться изменить.

Теперь же голос учительницы жужжал в ее голове, словно в той охваченной зимой классной комнате, где маленьких девочек учили, как забывать несущественные грустные мелочи, чтобы позже они могли отринуть от себя куда более неприятные факты жизни.

«Забудь, забудь».

Прошла минута, а может, и десять.

Джейм обнаружила, что смотрит в открывающийся перед ней пролет искривленного лестничного колодца. И о чем только она думает? Все прошлое тут и похоронено не слишком глубоко. Пусть полежит. А вот где она сейчас?

Верхний замок был относительно нов — постройка правильной формы из железного дерева и дуба. Однако ниже его изъеденный пещерами утес давным-давно опустошили и наполнили деревянными лабиринтами, в которых все комнаты казались стоящими на разных уровнях, полы не лежали ровно, и не было двух потолков одинаковой высоты. Помещения соединяли шаткие ступени и залы, взлетающие и падающие; лестницы (иногда скользкие от мха, иногда — от недавнего дождя) ныряли в темные колодцы или резко сворачивали.

Все это Джейм заметила, пока она и ее спутники взбирались к верхнему замку. Теперь она оказалась вновь у входа на внутреннюю территорию. Что ж, почему бы и нет? С наступающим на пятки Журом она отправилась на разведку.

Внизу располагались комнаты и кабинеты, в которых жило большинство ученых Горы Албан. По территории были расставлены столбы, подобные межевым: тут историки и доисторики, там — эпические поэты, а здесь — антропологи и лингвисты.

«Ведутся серьезные исследования, — гласила одна надпись. — Певцам вход воспрещен».

«Голые факты не приносят радости», — утверждала другая.

Значит, древнее соперничество летописцев и певцов все еще теплится, как всегда было со времен Падения, когда немногие уцелевшие свитки так перемешались, что никто не знал, где правда, а где вымысел. Заветная прерогатива певцов, Законная Ложь, оказала плохую услугу их коллегам, потерявшим точку опоры.

Но все здесь носило на себе отпечаток заброшенности — по меньшей мере несколько месяцев сюда никто не входил. Многие летописцы и певцы выступили в поход вместе с Войском прошлой зимой и теперь наслаждаются солнцем Котифира. Остались лишь старики, немощные и те, кому по должности никак нельзя было отлучиться. После промозглой зимы в продуваемой сквозняками трубе училища, неудивительно, что и они возжаждали путешествий, особенно при возможности прихватить с собой сомнительные удобства дома.

Все это звучит невероятно. Неужели они действительно ожидают, что эта тяжеленная груда сорвется с вековечного места, прихватив обитателей? М-да. Нижние окна не только плотно затворены ставнями, но и изнутри стены обиты досками, сквозь которые просачивается свет предвестий. Внешняя скала должна бы заслонять его: Хм, а там ли еще утес? Может, Гора Албан и вправду решила поплавать по туманному морю, как деревянная лодочка, и уже чуть-чуть протекает.

А вот эта лестница воздвигнута совсем недавно, она прорезает хаос этажей с радующей глаз прямотой. Из квадратного колодца поднимается гул, словно грохот подступающего прилива; и тут же — другой звук: быстрые, легкие спускающиеся шаги. В каких-то пятидесяти футах ниже человек в балахоне спешно пересекал лестничную площадку. Это был тот старик, который впустил их на Гору Албан, направляющийся… куда?

— Что ж, а почему бы и нет? — обратилась Джейм к Журу.

И они пошли следом.

Чем ниже, тем больше дерева вокруг. «По крайней мере, — подумала Джейм, — основные опоры должны быть из железного дерева, которое практически невозможно сломать». Оно даже не загорается, если его месяцами не засыпать горячими углями, а потом толстый ствол может тлеть века, переживая смену нескольких поколений. Но, может, предвестья влияют совершенно по-другому. Учитывая древность уровней, через которые они сейчас проходят, новизна лестницы, вероятно, говорит о попытке защитить те этажи, что остались позади.

У подножия ступеней раскинулся нижний зал. Как кендары вырубали пустоты в верхних пределах утеса, так до них каменщики Хатира расширяли пещеры у земли, превращая их в покои с высокими сводами. А еще раньше те же полости использовали предки мерикитов, и развалины их крепости до сих пор лежат у входа в Гору Албан.

Джейм приостановилась, посмотрела налево, на дверь в западном конце длинного главного зала. Ее стойки возвышались футов на сорок, а противовесом для створок служил мощный ствол дерева. В левой половине панели была прорезана меньшая дверца, в которую могла бы въехать телега, а в ней — еще одна, на этот раз в рост человека. Каждую окружала тонкая линия туманного свечения.

Дверь в травяную хижину стояла открытой. Оттуда несся монотонный голос. Когда Джейм приблизилась, слова стали яснее, хотя и не намного понятнее.

— От вербейника мрут мухи, — напевал старик. — К болтовне вы будьте глухи. А укроп наш — вот трепач, как лингвист, ну хоть ты плачь.

Еще один пролет деревянных ступеней вел вниз к полу хижины. Джейм присела на пятую ступеньку, достаточно низко, чтобы видеть комнату, не подвергая себя глупому риску снова ступать на беспокойный пол. Жур плюхнулся хозяйке на колени и тут же заснул.

Внизу старый летописец осматривал банки и кувшины, отбирая поврежденные. Джейм видела, как он вытаскивал листья из осколков стекла, связывал их в пучки и перекладывал в новые кринки, беспрестанно напевая нескладные вирши. В стишках вроде бы перечислялись достоинства различных трав (лечебные, кулинарные и всякие прочие), частенько смысл был непристоен и груб, упоминались имена коллег, исторические факты и старые песни. В зависимости от важности содержимого банок старик расставлял их на полках по собственному усмотрению, но, видимо, в определенном порядке. Джейм слушала, пытаясь найти во всем этом хоть какой-то смысл. Голос летописца то поднимался, то падал до шепота. Лампы качались, трещало дерево.

Обрывки песни начали кружиться в мозгу Джейм, не слова, а мелодия, то громче, то тише, дикая и прекрасная. «Вольвер Лютый, — подумала она в полусне, — завывает мне серенаду снаружи палатки, в которой Торисен запер меня, почти как пленницу, у Водопадов». В любую секунду сейчас может раздаться возмущенный крик брата: «Лютый, ты вообще соображаешь?»

Очнулась она рывком. Никто не кричал. Старик все так же бормотал чепуху; но где-то наверху и позади действительно пели вольверы.

«Это очень странно». — Девушка поднялась, стряхнув с колен Жура, и отправилась проверить.

Музыка шла из-за тройных передних дверей. Лохмотья тумана сочились меж косяков, как струйки дыма, но поверхность под затянутыми в перчатки руками была холодна и делалась все холоднее, словно снаружи на двери упала тень, незаметная и тяжелая, как затмение. Туман и песня перемешивались на морозном ветру, задувающем в щели. Жур зарычал. Джейм чувствовала, как под шапкой шевелятся ее собственные волосы. Невозможно, но ей было знакомо это зловоние, принесенное темным дыханием сквозняка, испарения проклятых земель, где исковерканные корни кричат так, словно их выдергивают из почвы, а несожженные мертвецы всегда возвращаются крадучись. Немыслимо, невероятно, даже не думай, что этот тошнотворный запах реален, не создаешь же ты воздух, которым дышишь. Но, во сне или наяву, если еще остались чувства, то всегда можно повернуться и уйти (убежать) снова, как уже случалось дважды.

Да, если.

Что?

Меньшая из трех дверей раскрылась, стоило к ней только прикоснуться, ведя в другой зал.

Он был темнее, чем на Горе Албан, и освещен только холодным сверканием обнаженного меча. Джейм знала этот злой клинок. А через секунду узнала и человека в запыленной черной одежде, сидящего к ней спиной и сжимающего Разящего Родню.

— Тори?

Брат вздрогнул, но не обернулся.

— Значит, ты все-таки выследила меня, — глухо сказал он. — Больше никаких пряток. Ни от тебя, ни от них. Слышишь их в тенях? Они все возвращаются, кендары, которых мы знали, которые выкупили меня из Тьмы собственными душами. Возвращаются, но они так ужасно изменились, и все это — моя вина. Слушай.

Спит ли она на ступенях травяной хижины? Или Тори затащил ее в один из своих кошмаров, как часто делал в детстве?

Царапанье, хруст, шелест, шарканье… скрытные звуки приближающихся мерлогов, бывших когда-то друзьями детства, пробудившихся в своем же страшном сне.

— Знаешь, он тоже здесь, — прошептал Тори. — Отец. Мертвый, на крепостной стене, с тремя стрелами в груди, — нет, полумертвый на лестнице, спускается, — разве ты не слышишь? Его голос твердит, уговаривает: «Убить, убить».

— Скажи ему, — прошипел Лютый, — пусть бросит этот чертов меч!

Джейм аж подскочила: до сих пор она не замечала темной фигуры вольвера, припавшего к земле у ног Торисена. Теперь девушка перевела взгляд на правую руку брата, освещенную стиснутым в кулаке эфесом, и содрогнулась. Тонкие, изящные пальцы распухли почти вдвое, костяшки и перстень-печатка погрузились в отекшую плоть, по натянувшейся коже бежали темные линии, лучами расходящиеся от лопнувших, сочащихся сукровицей волдырей. Джейм помнила, как болезненно нарывали ее собственные пальцы у Водопадов, а ведь она несла меч, лишь пробираясь по полю битвы. Несомненно, Тори держал его много, много дольше.

Торисен положил свободную руку на голову вольвера.

— Иди назад, спать, — мягко сказал он. — Это не твой сон. В любом случае я не могу вложить Разящего Родню в ножны, пока он не убьет кого-нибудь.

«Проклятие, — в смятении подумала Джейм. — Вот так новый поворот».

Или?.. Перебираясь через поле сражения у Водопадов, она пролила крови довольно, чтобы напоить дюжину мечей. Конечно, эту жажду меч мог приобрести после того, как его вновь выковали за Темным Порогом. Надо было предупредить Тори об этом или по крайней мере о том, какая польза и какая одновременно угроза — носить кольцо Ганса на той же руке, которой обращаешься с мечом.

— Почему ты преследуешь меня? — спросил он со внезапным, почти сварливым, раздражением. — Неужто не замечаешь, как мы страшны друг для друга? Я тут подумал, что из нас должен остаться только один, только вот кто? Может, это решит Разящий Родню. Отец говорит, что ты была ошибкой, что ты слишком опасна, чтобы жить.

— К черту отца, Разящего Родню и лошадь, которая возила их на своей спине! — завопила Джейм.

Ветер споткнулся, а потом дунул сильнее, почти заглушив голоса вольверов своим вонючим напором.

— Пожалуйста! — выдохнул Лютый, вжимаясь в землю.

— Я не затем прошла весь этот путь, — продолжила Джейм, стараясь говорить как можно мягче, хотя горло ее сжималось, — сквозь огонь, воду и темные тени, чтобы снова играть жертву безумия этого человека. В любом случае он мертв. Теперь ты в ответе. Тебе решать.

— Ох, пожалуйста. Мы теряем песню.

— Или я должна опять выпасть из твоей жизни? — Теперь она стояла почти вплотную к спине брата, очень желая схватить эти сгорбленные плечи и трясти, трясти, но почему-то не решаясь дотронуться. — Не можешь даже взглянуть мне в лицо, это так невыносимо для тебя, да? Это цена, которую я уже заплатила за твою трусость. Ну же, бес побери, решай!

Опустив глаза, девушка увидела, как всклокочены его темные волосы, в них мелькают серебряные нити. А какую цену заплатил он в эту долгую, суровую зиму? И платит до сих пор?

Голова брата дернулась, кивнув на опаленную дверь, ведущую на крепостную стену:

— Слушай: он на лестнице. Всю зиму, каждую ночь вплоть до этой, он спускался на одну ступеньку ниже. Как я могу что-либо решить, когда он подслушивает под дверью? Слушай. Рука его легла на щеколду. Он ощупывает ее и бормочет. Заперто ли? Я… Я не могу двинуться. Не могу.

Дверь заскрипела. Она открывалась.

Джейм кинулась к створке и захлопнула ее, преодолев сопротивление.

— Проклятие, оставь его в покое! — закричала она, накидывая засов. И обнаружила, что стоит задыхаясь, прижавшись снаружи к маленькой передней двери Горы Албан. Какого Порога?..

Вдруг вторая дверь, лязгнув, отворилась вовнутрь, прихватив с собой и меньшую, и Джейм. Она оступилась, и тут же девушку схватила разъяренная беловолосая фигура. Вторая дверь грохнула, затворяясь, когда Джейм толкнули на нее.

— Что ты хотела сказать этим: «Оставь его в покое»? — воскликнул Киндри. Гнев тряс его и тряс Джейм, хотя шанир держал ее не голыми руками, а через ее же бойцовскую рубаху. — Ты здесь опасна, а не я! Я пошел за тобой, потому что не мог понять, как ты умудрилась помочь Сероду, не воздействуя на образ его души, а теперь я ловлю тебя, когда ты влезаешь в душу твоего брата! Что ты с ней сделала?

— Я н-не понимаю. Какой образ души? Чей?

— Верховного Лорда! Этот ужасный замок в Гиблых Землях. Ты зашла туда, даже не прикасаясь ни к кому. Неужели ты не сознаешь, какой вред могла причинить, — да и что карающие, подобные тебе, могут еще принести, кроме беды? Т-ты и этот подлый Иштар. Что ты сделала после того, как захлопнула ту дверь перед моим носом? Что?

— Заперла ее, н-но это же был только сон, разве нет?

— Сон? Сон?! Я покажу тебе, сколько тут было сна!

Он отбросил ее. Джейм и не представляла, пока не ударилась о землю, как высоко держал ее этот худой шанир. «Ладно, у него темперамент Норфа, — подумала она ошеломленно, — хотя вряд ли на него так накатывало когда-нибудь прежде».

Из теней доносился скрежет. Не сумев открыть две малые двери, Киндри трудился над тяжелым противовесом, защищающим двойные створки третьей, самой большой. У краев опять закружились обрывки тумана. Девушка, пошатываясь, поднялась:

— Киндри, нет!

Гиря подалась. Скрипя, ствол дерева оторвался от скоб, и огромная дверь со скрипом разверзлась. Предвестья лавиной хлынули в зал.

Киндри разинул рот:

— Но, но, но…

Джейм схватила его за руку и потащила прочь, Жур скакал впереди.

— Мы разберемся позже, — сказала она. — А теперь беги к главной лестнице, слышишь? Беги!

Сама она бросилась к спускающимся в травяной домик ступеням.

— Сэр! — крикнула девушка вниз качающимся фонарям и стонущим балкам. — Покидай корабль, мы погружаемся!

У подножия лестницы показался старик, он уставился на Джейм с разинутым ртом, а потом исчез с глаз.

Джейм выругалась и кинула взгляд назад, на дверь. Клубы тумана заполняли зал, будто приливная волна, но куда медленнее и тише.

Цоканье на ступенях заставило девушку подскочить. Летописец, суетясь, спешил наверх, к ней. Взобравшись, он захлопнул за собой дверь, задвинул щеколду и привязал к ручке веревку.

— Ну? — спросил он, оборачиваясь. — Чего ты ждешь?

Они перебежали зал — за стариком волочилась стравливаемая им веревка — и достигли лестницы одновременно с катящимся туманом. Предвестья накрыли людей.

На одно бесконечное мгновение все вокруг помутилось и исчезло. Потом туман поднялся.

Джейм, задыхаясь, скорчилась, одной рукой держа Жура за загривок, другой сжимая край деревянной ступени с такой силой, что под ногти вогналась не одна заноза. Киндри и старик вцепились в перила с не меньшей решимостью, а летописец при этом еще и зажмурился.

Туман стоял низкой крышей над головами — нет, не стоял, уходил вверх. Под ним образовался зал, полностью высеченный из светящихся клубов: потертый пол, массивные колонны, обшитые панелями стены — покои внутри облаков. Дверь в травяную хижину выглядела черным пятном посреди сияния, как и трос, валяющийся на мерцающему полу. Старик подтянул к себе провисшую веревку и закрепил ее на перилах.

— Вот, — буркнул он. — Эта избушка построена недавно. Теперь она попутешествует с нами, возможно, даже дольше, чем лестница, если, конечно, канат выдержит.

— Ты хочешь сказать, что мы потащим ее за собой, как… как блесну на удочке? — недоуменно спросила Джейм. Голос звучал приглушенно, как и у летописца, словно туман поглощал даже звуки. Вокруг проявлялось все больше ярких деталей бесплотного зала, белоснежный потолок бесшумно рос. — Думаешь, мы поймаем что-нибудь?

Старый летописец уже поднимался по лестнице.

— В нижнем лабиринте уйма старого дерева, — пробормотал он будто про себя, когда его голова растворилась в тумане. — Оно далеко не уплывет, что бы там ни случилось со ступеньками. Лучше забраться повыше. — Он резко остановился, как бы нырнул, снова показавшись на глаза, и посмотрел на Джейм: — Во имя Порога, что это значит — «мы»?

Глава 3

Верхний этаж Горы Албан представлял собой наблюдательную площадку, открытую со всех сторон, кроме низенькой стены и арок, поддерживающих крышу. Тут возбужденно толкались дюжины две летописцев и певцов, пытаясь разглядеть что-то — хоть что-нибудь — среди моря мерцающего тумана, раскинувшегося до горизонта под облачным ночным небом, где лишь тонкая полоса на востоке намекала на рассвет. Каждые несколько минут кто-нибудь вскрикивал: «Глядите!» — и все бросались с одной стороны башни на другую, туда-сюда, туда-сюда.

«Если бы они и вправду были на корабле, — усмехнулась про себя Джейм, — то давным-давно уже перевернулись бы».

Как и предсказывал старик, новая лестница уберегла их от толщи предвестий. Туман продолжал разбухать, посылая впереди себя струйки, обвивающие стены и балки, полы и потолки. Теперь, должно быть, все внизу похоже на призрачный нижний зал, вся реальность осталась где-то далеко позади.

Джейм открыла, что ее новый знакомец — это тот загадочный Индекс, которого столь долго искали, и прозвище его быстро объяснилось; остальные сгрудились вокруг летописца, выпытывая у старика информацию о подобных случаях в истории Хатирской империи и относительной скорости древесного дрейфа. Дело затруднялось тем, что многие источники сведений на зиму отправляли на юг, а оставшиеся находились внизу, в библиотеке. К последним Индекс относился довольно неуважительно. Память, а не записи — вот истинный путь ученого, несмотря на звание «летописца». Как и многих обычных кенциров, его никто никогда не учил читать.

Джейм стояла неподалеку от юго-западной угловой лестницы, с опаской выискивая наследника Ярана, готовая при необходимости кинуться вниз, в свой изолятор, где она оставила Киндри. Но видела она высокорожденных и кендаров, так перемешавшихся, что трудно было сказать, кто есть кто. На всех были подпоясанные робы ученых, наброшенные поверх юбок и брюк, так что и деление на мужчин и женщин оказалось довольно условным. Шерстяные балахоны различались по цвету, но не по покрою, в каждом — множество наружных и внутренних карманов, в которых можно хранить заметки или завтрак. Некоторые были ярко окрашены, воротники и обшлага украшали роскошные вышивки — скорее хвастовство певцов, чем показатель богатства или происхождения. В целом певцы казались более напыщенными и заносчивыми. Джейм заметила двоих, расположившихся на противоположной стороне башни, которых очередные крики «Глядите!» не выводили из равновесия, в то время как их несомненно гораздо более старшие коллеги метались взад-вперед, будто перевозбужденные дети.

Но только не Директор, стоящий прочно, как горный кряж, в самом центре площадки, пока приливающий и отливающий поток его людей омывал его, иногда случайно наталкиваясь, и тут же отскакивал рикошетом. Он, без сомнения, кендар и, судя по уродливым шрамам на лице, бывший боевой офицер. Многие облачились в робы летописцев, когда почувствовали, что дни их битв на исходе. Но этот высокий ученый, смиренно выслушивающий приказы Директора, очень уж похож на высокорожденного. Интересно.

Интереснее их здесь только одна персона, которой около семнадцати: вроде бы молодая женщина, хотя эти коротко остриженные волосы и тонкий профиль могут легко принадлежать и симпатичному мальчику. Кроме того, на нем (или на ней) не было маски. Когда Джейм прибыла, наступая Индексу на пятки, он (она?) одарил ее быстрым, изумленным взглядом, а потом тактично отвел глаза, когда Джейм отступила в самую густую тень, которую только смогла найти. Но любопытство, однако, возобладало.

— Извини, — вежливо сказала она, приблизившись. — Не объяснишь ли мне, что здесь происходит?

Юнец повернулся, улыбаясь. Да, определенно девушка, несколькими годами моложе Джейм.

— С чего начать? Ну, во-первых, мы благополучно засели на самом гребне шторма предвестий.

— Откуда это известно?

— Наблюдательность и умозаключения. — Изящным жестом руки она показала на расползшийся туман, облака и молочно-белое ночное небо. — Что ты видишь или, точнее, чего не видишь?

Джейм с сомнением огляделась вокруг. Потом проговорила:

— Ага. Снежные Пики. Остались позади?

— Предположительно. Никто не уверен, насколько далеко нас занесет и сколько времени продлится путешествие. В прошлом отдельные личности более или менее мгновенно переносились до самых Водопадов.

— Ты действительно думаешь, что целый замок движется?

— О, не совсем весь. Развалины горного форта должны были подействовать подобно якорю — преимущество, которое мы имеем перед одиночными бродягами, попавшими в туман. Из того, что сказал Индекс, ясно, что мы уже потеряли утес и нижний зал, а также половину жилых помещений.

— Уровень тумана внизу поднимается, как вода в шлюзе.

— Хм. Это может стать проблемой, если туман доберется сюда, но я считаю, что он начнет спадать раньше. Этот верхний замок должен далеко переместиться, он наиболее новое строение. Мы думаем, Гора Албан распалась на части, как… как складная головоломка, и снова соберется в целое, когда в конце концов якорь притянет нас к дому кусок за куском, как только шторм выдохнется.

Да, Гору Албан может привлечь к близлежащим развалинам, с учетом того как легко зацепился за подобные замок вольверов. Вот так, должно быть, он и перемещается, от одного разбитого фундамента к другому.

— Но что поддерживает нас, — негромко удивилась девушка, — если утес и вправду остался сзади?

— Сами предвестья, полагаю, и внутренняя деревянная оболочка. Думаю, мы не ближе к земле, чем с момента старта. Хотя все это только предположения. Конечно, мы проводили исследования сразу, как только закончился последний шторм, на сотни миль изменивший курс Серебряной. Замки Башти и Хатира тоже путешествовали — одна из причин, по которой напуганные гарнизоны старой империи сбежали из Заречья. Было похоже, что подобные вещи еще могут произойти и в наши дни. И мы приняли это во внимание, перестраивая Гору Албан. Я так понимаю, лестница в главный зал отправилась с нами. Как и эта. — Она махнула рукой на ближайшую стену.

Взглянув вниз, Джейм увидела импровизированное приспособление, ненадежно прицепленное к южной стороне замка, теряющееся в тумане у вершины утеса.

— Далеко она уходит?

— Почти до земли, а дальше — веревочная лестница. В последний момент Директор настоял, чтобы у нас был проход для вылазок. Суть в том, что никто не знает, как все эти теории будут работать на практике. Мы же, например, можем окончить путь, сев на мель в Южных Пустошах. Захватывающая перспектива, не так ли?

— Весьма, — сухо отозвалась Джейм.

Летописица искоса посмотрела на нее.

— Прости, — резко сказала она, — но я должна спросить: ты ведь сестра Верховного Лорда, не так ли?

У Джейм пересохло во рту. Позади Индекс, запнувшись, остановился.

«Он подслушивал», — смятенно подумала она, но потом поняла, что старик попросту увяз в собственном материале.

— Чай из пижмы, из полена, — бормотал он снова и снова, словно пытаясь продолжить забытые строки.

— Геридоново колено, — бросила она через плечо. Она не помнила, когда слышала этот удивительно бестолковый куплет, — видимо, он отложился в ее сознании, когда девушка задремала тогда на лестнице; как, возможно, еще много всяких прочих.

Старик уставился на нее.

— Чай из пижмы, из полена; Геридоново колено, — повторил он и пошел восвояси, только чтобы столкнуться с взбудораженной очередным криком «Глядите!» бегущей толпой.

— Вряд ли тут удачное место для личных бесед, — сказала молодая женщина. — Спустимся вниз.

Первым порывом Джейм было броситься к лестнице и спастись. Но вместо этого она чинно прошествовала за собеседницей, чувствуя, что попала в ловушку.

— Так что там насчет колена Геридона?

— Ох, всего лишь строчка, которую я где-то слышала. — Очевидно, она наткнулась на чужой секрет, но не собирается распространять его, по крайней мере пока не разузнает наверняка, что бы это значило. — Индекс немного чудаковат, даже для летописца. У большинства из нас тут как минимум две работы: физическая и чисто теоретическая. Он присматривает за травяной хижиной и изучает мерикитов. Хотя вот уже лет восемьдесят, как север отгородился от нас после резни в Киторне. А летописец без активного поля деятельности что змея без хвоста. И Индекс принялся собирать факты о фактах: где их найти, кто о чем знает, какова природа вещей. Это сделало его бесценным и могущественным. Кстати, в качестве предупреждения: многие ученые обмениваются информацией на бартерной основе. Может, дело и выглядит так, словно Индекс раздает ответы на вопросы беспорядочно, но он ведет строгий учет долгов и кредитов. В настоящий момент, полагаю, он обязан тебе по крайней мере один ответ.

— Постараюсь не растратить его попусту. — Джейм повезло, что эта юная летописица, очевидно, не играет в «баш на баш»… если она, подобно Индексу, не ведет счет. И тем не менее… — Э-э, возвращаясь к тому, что ты сказала раньше: почему ты решила, что я сестра Торисена?

— Ты очень похожа на него. Достаточно, чтобы привести меня в замешательство, когда ты впервые ступила на наблюдательную площадку. Но он, насколько я знаю, все еще в Котифире, тогда как Джеймс…

— Джейм.

— …тогда как Джейм находится (или находилась) в Готрегоре. Тетушка Тришен рассказала мне, как скрежетал зубами Женский Мир при твоем исчезновении.

Джейм вспомнила матрону Ярана, невозмутимо поприветствовавшую ее при прорыве через подвал Готрегора. Так вот кого напомнила ей своим самообладанием эта молодая женщина!

— Тетушка? — повторила она осторожно. «Видимо, я что-то упустила. Кто же это?»

— Точнее, я ее правнучатая племянница.

Она открыла дверь и жестом пригласила Джейм в комнату с высокими сводами, заставленную полками. На них покоились обрывки свитков, пергаментов и манускриптов, которые ученым удалось прихватить с собой при бегстве из Дома Мастера в ночь Падения. Однако куда большее сокровище представляли собой воспоминания летописцев и певцов, так что каждый из учеников, чтобы заслужить балахон, должен был запомнить текст своего учителя. Данная практика продолжалась. Многие из вынужденных остаться здесь прошлой зимой были теми, кто еще не нашел того, кому они могли бы передать свое знание.

Жур заворчал. Сперва его чувствами, а затем и своими Джейм учуяла что-то тошнотворно-сладкое, что-то гниющее.

В дальнем конце комнаты стояли стол и кресло, черные на фоне льющегося из окна сияния предвестий. Из-за стола медленно поднялась темная фигура и поклонилась.

— Лордан, — прошелестел хриплый шепот.

Вошедшая тоже склонила голову, приветствуя:

— Певица Зола.

Джейм отшатнулась, прижавшись спиной к закрывшейся двери. Теперь она узнала запах. Та, другая, посмотрела на нее.

— Эй, в чем дело?

— Ее укусил… мерлог… как и меня, — вновь прохрипел голос из тени. — Но она… не умерла… от этого.

Джейм отдернула руку от предплечья, на котором остались отметины человеческих зубов.

— Откуда ты узнала?

— Мерлоги знают то… что касается… мерлогов.

— Прошу прощения, — обратилась к Джейм молодая летописица. — Мы так привыкли к Золе, что я не сообразила, что она может растревожить тебя.

«Мы в одной комнате с говорящим трупом, а никто и не предполагал, что я могу взволноваться?»

Хотя, возможно, этого и не должно было бы случиться. Все слышали о певице Золе, которая помогла Торисену избежать ловушки Каинрона в Тентире и затем отправилась с ним и Войском на юг. Ее убило заражение от укуса мерлога, полученного в Белых Холмах, и три дня прошло, прежде чем кто-то понял, насколько серьезны ее повреждения. Но если бы не это, она наверняка погибла бы от ран, прикрывая спину Харна-Удава у Водопадов. Боевая песнь, которую она сочинила после, глядя на мертвых и умирающих, была тем, о чем в Женском Мире лишь перешептывались.

Джейм знала все это. Кроме того, мерлоги вышли из таких частей Ратиллена, как Гиблые Земли, где Темный Порог лежал совсем низко над поверхностью. Их природа отражала то царство теней, в котором перемешано одушевленное и неодушевленное, где жизнь и смерть слились воедино. Как можно доверять кому-то столь… испорченному? Потом разум перепрыгнул обратно, к тому, что только что сказала Зола.

— Певица назвала тебя «лордан», — обернулась она к приведшей ее сюда девушке. — Но разве так не называют наследника. Дома?

— Правильно, — ответила та, улыбнувшись. — Я ведь не представилась, не так ли? Меня зовут Кирен.

Глава 4

Улыбка Кирен стала шире. Норф выглядела иллюстрацией в азбуке к слову «изумление».

— Но… но… но этого не может быть! Ты же женщина!

— Как я сказала твоему брату: формально, пока я еще несовершеннолетняя. И потом, ничто в Законе не препятствует моему приходу к власти, если мой Дом и Верховный Лорд утвердят меня. Торисен еще не согласился, но, думаю, способен на это. А что до Яранов, дядюшка Кидан уже так пресытился игрой во временного лорда, что считает дни, когда он сможет наконец вернуться к собственным исследованиям.

Норф потрясла головой, видимо пытаясь очистить мысли:

— М-да. Я смущена. Если четыре обязанности леди-высокорожденной — покорность, сдержанность, выносливость и молчание, то подходит ли этому списку управление?

— Есть Закон, — безмятежно сказала Кирен, — а есть традиции.

Зола пошевелилась. Кирен почти слышала, что подумала ее старая подруга: «Следи за тем, что говоришь». Но Норф уже составила свое мнение:

— Если Закон не мешает тебе править, возможно, не стоит требовать от нас, всех остальных, и прочих вещей.

Ты хочешь сказать, что я убивалась целую зиму из-за каких-то условностей? И так делают все те девочки в Женском Мире? Во имя Порога, почему?

— Нужна матрона, чтобы объяснить это, — ответила Кирен, думая, что тетушка Тришен была права: соображать эта девушка умеет, мозги у нее есть. — То немногое, что я знаю, получено из независимых исследований. Я не посвящена в тайны Женского Мира.

— Эти чертовы тайны! — взорвалась Норф. — Держу пари, они ничего никому не расскажут о разнице между законами и обычаями, пока не натренируют детей так, что те и представить себе не смогут, что можно жить иначе. У меня в Готрегоре была такая вот учительница вязания. Ох как это умно — ловить их столь юными. А в каком возрасте кто-нибудь решился бы рассказать мне — или это тот уровень секретности, которого мне никогда не разрешили бы достичь?

Кирен подумала, что она наверняка права. Для Женского Мира было бы опасно иметь кого-то столь независимого и обладающего таким знанием, но теперь оно у нее есть, причем ключ протянула сама Кирен. Хоть матрона Ярана и ученая, но вряд ли она будет очень довольна.

— Тетя предупреждала меня, что ты рождена, чтобы разрушать головоломки, — печально сказала она.

Норф взглянула сердито:

— Некоторые вещи необходимо разрушить.

Зола снова шевельнулась. Кирен решила бы, что певица напугана, если бы, конечно, та не была мертва.

— Не… все, — каркнула она. — Даже… не все… обычаи.

Норф зло покосилась на нее.

— Но ты-то сломала массу их, — сказала она с вызовом Кирен.

Кирен пожала плечами:

— Я Яран. У нас свои традиции, в которые входит не посылать девочек против их желания в женскую школу Готрегора. Слова «учебный план» для меня — это пустой, скучный звук. К тому же с тех пор, как моя мать-Рандир умерла, рожая меня, я стала подозрительной, возможно непригодной для продолжения рода. Яраны и без того не популярны среди других Домов. Мы слишком… необычны. Так что матрона позволила мне идти своей дорогой. Сейчас, когда мой Дом выбрал меня наследником, для меня что-то может измениться. Но ты Норф, у вас свои обычаи. Неужели никто не рассказывал тебе о них?

— Женский Мир сообщил мне о моем Доме так мало, как только мог, — горько ответила она. — Мне даже не назвали имен с мертвых флагов старого зала, чтобы я могла отдать должную дань уважения предкам. Они сказали, что обучить меня должна матрона Норфа, только вот последнюю зарезали убийцы тридцать четыре года назад. Это была Кинци, моя прабабушка. Видишь, я немного разузнала, даже вопреки Женскому Миру.

«Более чем немного», — сухо подумала Кирен.

Невежество — это слабость. Она понимала, почему матроны не хотели наделять силой девочку таких кровей, которой они намеревались манипулировать в собственных целях. В принципе она не считала, что людей можно использовать или утаивать знание, как не верила и в игры «ты — мне, я — тебе», которыми так наслаждались ее старшие коллеги. Но на практике… насколько безопасно быть откровенной с кем-либо столь остро вызывающим конфликты, с тем, кто, как она чувствовала, далеко не полностью открыт перед ней?

— А что… говорил тебе… брат? — внезапно спросила Зола.

— Слишком мало.

— Возможно… у него были… причины.

— То есть?

До сих пор Норф пыталась игнорировать певицу-мерлога. Теперь они смотрели друг другу в лицо: черный силуэт напротив разгорающегося рассвета и фигурка в черной одежде и маске — два кусочка тьмы. Кирен почувствовала, что попала между двух сил, которых не в состоянии понять. Она заметила, что даже барс попятился.

— Зола, — натянуто сказала она, — это гость. Не думаешь же ты…

— Покажи лордан… нож… который ты носишь… за голенищем.

Серебряные глаза под маской моргнули. Потом тонкие губы сжались. Норф вытащила из сапога белый нож и осторожно, рукояткой вперед, протянула его Кирен.

— Хм, какой странный. — Она взяла клинок и рассматривала его. — И какой холодный.

Девушка вдруг осознала, что темные фигуры вплотную подступили к ней с обеих сторон, хотя и не слышно было, чтобы кто-то из них двигался. Холодные пальцы Золы мягко, но сильно сжали запястье и потянули вниз руку, на ладонь которой Кирен собиралась опустить острие ножа. Затянутая в черную перчатку рука Норф бережно вытащила клинок из кулака. Лишь затем обе они отступили, и снова стало возможно дышать.

Норф холодно и формально отсалютовала:

— Мои благодарности за гостеприимство, лордан. — Голос ее чуть дрожал. — Не смею больше отрывать тебя от ученых занятий. И она ушла, кот скользнул следом, ступая по ее тени, дверь тихо затворилась.

— Не понимаю, — сказала Кирен. — Что произошло?

— Опиши… этот нож, — ответила Зола.

Кирен недоуменно взглянула на певицу, но послушно начала привычное упражнение:

— Предмет: оружие; вид: нож или кинжал; длина: приблизительно двенадцать дюймов; обоюдоострый; материал: кость.

Она запнулась, глаза расширились.

— Ну же, — прошептала Зола.

— Кость, — повторила Кирен и продолжила, теперь цитируя: — «Вырезан из цельного куска, лезвие, эфес и черенок; на последнем можно увидеть три лика Изрыгающего: девушка, женщина, старуха — и узнать, что держишь, по его холоду. Зуб самой смерти». Зола, это был он, он? Костяной Нож. Один из трех великих объектов силы, утерянных при Падении, малейшая царапина которого означает гибель, и я только что хотела проверить, насколько он острый!

Глава 5

Выйдя, Джейм, трясясь, привалилась к двери.

«Ты только что отдала его ей», — в смятении думала девушка. И Кирен чуть-чуть не дотронулась до кончика. Хороший же из тебя охранник. Зашвырнуть проклятую штуковину в этот жуткий туман или утопить в океане — если такой найдется.

Ну да, и в чьи руки он тогда попадет? Нож — объект, наделенный силой, как Книга в Бледном Переплете. Он пойдет туда, куда захочет, хотя бы прибытие и затянулось на тысячу лет.

От последней мысли даже голова закружилась. Жизнь Джейм переплелась со множеством вещей, в сравнении с которыми любое воображение замирало, пораженное. Обычно она пыталась не обращать на эти штуки внимание, что довольно трудно, учитывая то, что сталкиваешься с ними каждый день. В конечном счете придется схватиться с ними со всеми, а не то быть беде, настоящей беде.

Но, боже, боже, карающий, братоубийца, и Тир-Ридан — всё это она?

— С тобой все в порядке?

Джейм так и подскочила. Перед ней стояла боец, и при виде этого запоминающегося, изуродованного, но не отталкивающего лица девушка испытала шок еще сильнее, чем первый.

— Капитан! — выдохнула она, поспешно запихивая нож с глаз подальше — за голенище.

Капитан Брендана нахмурилась, потом тоже изумилась: она узнала эту одетую по-мальчишески фигурку в маске.

— Леди? Что ты здесь делаешь?

— Я могла бы спросить тебя о том же. Разве ты не должна сейчас нести вахту в Женских Залах Готрегора?

— Да, должна, но если моей леди Бренвир понадобилось отправиться в Фалькир, то как могли я или ее охранники позволить ей, до сих пор слепой, при надвигающихся предвестьях, выехать одной?

Бренвир. Так вот это кто та «высокорожденная леди», чье прибытие застало врасплох Директора. Искать матрону, чтобы задать ей вопрос, — и тут же она появляется, только вот Джейм совершенно не хочется видеть эту весьма своеобразную женщину, а тем более требовать от нее ответов. Стой-ка…

— Ты сказала «слепой»?

— Да. Это все тот крик, который подняла ты, леди, если помнишь. Она еще и оглохла. Но это прошло быстрее. Не то чтобы я винила тебя за то, что ты ушла с таким шумом. То, что сделала с тобой миледи Калистина, — ужасно.

Она оглядела Джейм, пытаясь оценить оставшиеся повреждения, но маска мешала. Смешно, когда лицо ничем не было прикрыто, это так смущало кендара, что она не могла поднять глаза и увидеть рану. Как бы там ни было, сейчас высокорожденная первая отвела взгляд.

— Полагаю, я должна засвидетельствовать свое почтение матроне.

— Конечно, решение за тобой, леди, но вряд ли ей доставит удовольствие твое присутствие.

— Охотно верю, — уныло ответила Джейм.

Как-никак, последние слова, обращенные к ней матроной, были проклятием. Память услужливо подсказала: «Без рода, без крова, без крыши, без корней, будь проклята и изгнана». Она поняла, что эта фраза никогда и не уходила полностью из сознания, как воткнувшаяся глубоко в палец колючка зудит, мучит. Почему-то пребывание под кенцирской крышей сделало чувствительность болезненнее. А Бренвир, неужто в ней сидит сила проклинающего шанира? В старых песнях упоминаются такие люди. Они обычно умирают молодыми, убитые их собственными семьями во имя самозащиты, — родственники проклинающего не хотят погибнуть раньше срока. Талант проклинателя сродни Гласу Божьему, но в наделенном им человеке говорит один лишь Тот, Кто Разрушает. И все-таки не похоже, что Бренвир одна из них, — чтобы прятать подобное, необходим громадный самоконтроль, а у так называемой Железной Матроны он, кажется, абсолютно отсутствует, по крайней мере когда дело касается Джейм.

— И тем не менее, — сказала она, размышляя вполголоса, — я причинила ей вред. Это требует извинений, и я принесу их, даже если она отшвырнет меня на полуслове.

— Не много же в тебе здравого смысла, — сказала капитан, — но есть хорошие манеры и добрая воля. Я буду рядом, понаблюдаю, чтобы игра была честной. Сюда, леди.

Бренвир предоставили покои на три этажа ниже, напротив южной стены. Капитан и Джейм, приблизившись, увидели, что эскорт — десятка кадетов из охраны Готрегора — собрался снаружи в зале. Они тихо и тревожно переговаривались. Джейм узнала одну — ту, что безуспешно пыталась остановить их с Журом бегство из половины Брендана… Всего-навсего шесть дней назад?

— Она в скверном настроении и плохо себя чувствует, — доложила десятник. — Все еще лежит в постели с дороги. Когда я сказала, что предвестья приближаются, леди издала странный звук, будто у нее удушье, и приказала всем выйти вон.

— Она слишком нетерпелива, чтобы оставаться в Готрегоре, — задумчиво сказала капитан. — Да, у леди Брендан сильная воля. Когда зрение вернется к ней — а матрона Ардета уверяла, что это произойдет скоро, — она, возможно, попытается ускользнуть, туман там или нет, так что нам придется смотреть в оба. Леди?

Джейм захлопнула рот. Что она сказала, когда Железная Матрона прокляла ее: «И тебе того же, Брендан»? А теперь Бренвир тоже стала неугомонной и не может оставаться под кенцирской кровлей? Милостивые Трое!

— Мне хотелось бы ее увидеть, капитан, — и теперь больше, чем прежде.

— Хорошо, леди. Под твою ответственность.

Она постучала. Никакого ответа, но все услышали внутри шаги — туда-сюда, туда-сюда. Джейм толчком распахнула дверь.

Большая комната за створками явно была кабинетом, полным рабочих столов и полок для свитков. По дальней стене тянулся ряд полукруглых окон, лестница Директора паутинкой покачивалась в свете зари. А по комнате взад и вперед ходила темная фигура Бренвир — взад и вперед, безостановочно. Сапоги глухо стучали по дубовому полу, вокруг краев дорожной юбки клубились облачка пыли. Этот неумолимый, слепой и зловещий путь пролегал через горы рухнувшей, рассыпающейся в порошок мебели, словно Бренвир расчищала себе дорогу, осыпая проклятиями все, что, мешая, вставало перед ней. Джейм кашлянула:

— Матрона? — (Топ, топ, бум, без передышки.) — Леди? — (Бум, бум, топ, хрусть.) — Бренвир?

Высокорожденная резко остановилась, не оборачиваясь.

— Эрулан? — прошептала она.

— Нет, леди, — Джейм попятилась. — Это всего лишь я.

— Ты! — Тон сам по себе звучал ругательством. — Шарлатанка Норф.

— Осторожней, — мягко произнесла капитан, обращаясь то ли к одной из них, то ли к обеим сразу.

Все умные вопросы, которые Джейм хотела задать, мигом вылетели из головы.

— Я п-пришла просить прощения, — заикаясь, пролепетала она.

— А какой от этого толк? — хрипло ответила Брендан. — Этим ее не вернешь.

— К-кого? Эрулан? Н-но, матрона, она мертва.

Бренвир яростно метнулась к девушке и сильно ударилась о стол. Джейм и сама не заметила, как подалась назад, поближе к капитану. За спиной Жур неистово царапался у дверей. Матрона нагнулась над столом, изо всех сил в дикой борьбе стараясь держать себя в руках, красные искры вспыхивали в ее слепых, налитых кровью глазах. Сквозь стиснутые зубы прорвался сдавленный звук, полупроглоченное проклятие.

— Мертва, — повторила она и страшно рассмеялась — хохот, смешанный с рыданиями. — А ты думаешь, я не знаю? Убирайся, Норф. Немедленно. Прежде чем я наврежу тебе. — Кулак со стуком обрушился на стол. — Чтоб ты сгнил! — закричала она со всей подавленной, но неистребимой болью и яростью.

Стол осел. Пылью посыпалась сухая труха, словно ножки начали крошиться.

Джейм слышала, что позади открылась дверь и Жур вырвался наружу. В следующую секунду и она сама пролетела сквозь проем — капитан так толкнула ее, что девушка впечаталась в противоположную стену коридора. Капитан захлопнула дверь в кабинет. Ее короткие рыжеватые волосы поднялись дыбом, как шерсть на хвосте барса. Внутри раздавался необычайно мягкий, шуршащий звук — это рассыпался мгновенно сгнивший стол.

«А ведь это могла быть я», — подумала Джейм.

Кадеты уставились на них. Они наверняка никогда раньше не видели, чтобы кендар так грубо обращался с высокорожденной.

— Держитесь подальше, — сказала им капитан. — Если она позовет, туда войду я, и больше никто. Понятно?

Когда она повернулась, Джейм увидела тревогу, более того, страх в голубых глазах. Она не знала, кто такая ее матрона. Она и сейчас не уверена. Проклинающий с кровью берсерка стоит так высоко у власти своего Дома. Одно только подозрение о подобном страшнее кошмарного сна.

— Она остановилась на столе, — выдавила Джейм.

— В следующий раз этого может не произойти. Тебе стоит уйти, леди. Сейчас же.

Лучшего ответа, чем отдать честь и удалиться, Джейм придумать не смогла, что и сделала.

Виновата ли она в состоянии Бренвир? Трудно понять чем, принимая во внимание то, что Эрулан умерла, когда до рождения Джейм оставалось почти столько лет, сколько ей сейчас… Девушка чувствовала себя так, словно забрела в древнюю песню о страстях и потерях, только вот конца у нее нет. Это могло свести Бренвир с ума. Если так, она будет сеять вокруг ужасающие разрушения, и остановить ее может дорого стоить. Но разве это дело Джейм? И вправду, чем может один шанир-разрушитель помочь другому? Неведенье заставляло чувствовать себя глупой и слабой. И хуже всего мысль: а не суждено ли и ей вот так же вот окончить свои дни, проклиная всех, кого любишь? Тори уже так считает.

Ошибка, слишком опасная, чтобы жить.

Ладно, довольно. Она и так натворила предостаточно, пытаясь принести извинения за что-то, в чем не было ее вины; лучше найти Шип и попытаться опять, на этот раз имея все основания.

Только теперь она осознала, что Жур пропал. Леди Бренвир оказалось слишком много для него. Исчезновение барса не слишком обеспокоило Джейм: хоть и слепой, он отлично находил дорогу в местах, которые однажды видел ее глазами. Она поищет и его, и кадета.

Однако утро прошло, а никто так и не попался на глаза. Уже и день пошел на убыль.

Верхний замок Горы Албан плыл по морю тумана, а его обитатели проводили эксперименты, стараясь направить свой блуждающий дом хоть куда-нибудь. Певцы и летописцы, как обычно, спорили. Первые обосновались на западном конце обзорной площадки и хором тянули все приходящие на ум песни, в которых упоминалось Западное море. (Будет очень мило, если Гора Албан приземлится там прямо посередке.) Ученые же предпочитали пытаться в одиночку, намереваясь посадить свое жилище во множестве различных мест, от Котифира до Островов Мертвых, пользуясь всяческими методами: начиная с торжественных молитв и кончая игрой в уголке одного дряхлого старца в классики.

Джейм побродила с Индексом, суетливо шаркающим вокруг верхнего и остатков нижнего замков, распределяя информацию и с тихой радостью скупца подсчитывая прибыль от свершенных сделок. Хотя иногда он запинался, спотыкаясь. Старик опять бормотал нескладные вирши — те, которые мог вспомнить, или те, которые Джейм выуживала из подслушанных в полудреме у травяной хижины. Очевидно, Индекс использовал банки с травами в качестве шифрованной записной книжки, ключом к которой служила рифмованная чушь, — умное решение для старца со слабеющей памятью, — только вот он начал забывать ключ. Джейм подсказывала, когда могла, и вела собственный счет, — в дальнейшем она еще поспрашивает обо всем.

Но, приберегая вопросы для Индекса, она не скупилась на них, натыкаясь на кадетов Норфа. Детей — они были куда моложе охранников Брендана — раскидали по всему замку, то ли чтобы они ощущали свою полезность, то ли просто чтобы не вертелись под ногами. Никто из них уже несколько часов не видел Шип, и все находили предлоги, чтобы не говорить о ней.

— Приказы отдает Вант, — сердито сказала Рута. — Он говорит, у нас у всех неприятности.

— Какие?

Рута теребила мешок с куриными перьями, который она несла, одни предки знают для какого таинственного эксперимента. Вант, хоть он ей и совершенно не нравился, был командиром пятерки, непосредственным начальником, стоящим куда ближе, чем беглянка-сестра их лорда. Вдруг девочка замерла, прислушиваясь.

— Что это, кто-то крикнул «Там мысок!»?

— Не меняй тему, — разозлилась Джейм, но тут крик повторился. — Не «мысок». «Песок!»

Рута уронила свою ношу и кинулась к ближайшей ведущей наверх лестнице, Джейм едва поспевала за ней.

Им навстречу полился горячий малиновый свет. На обзорной площадке фигуры выстроились в ряд у западных перил, певцы и летописцы вперемешку, все превратились в темные силуэты на фоне этого сияния. Раздувшееся заходящее солнце висело очень низко. Джейм опустила глаза, моргая, отгоняя от ужаленных красными лучами глаз черные пятна. А неподалеку стоит Железный Шип, рыжие волосы тускло полыхают. Как обычно, ее смуглое лицо обращено на север, но тело так напряжено, словно кто-то держит ее на коротком поводке. Джейм снова посмотрела на запад, следуя за взглядом кендара. Перед ними расстилалась бескрайняя равнина, настолько плоская, что казалась нереальной. Лицо опалило жаркое дыхание ветра. Порыв принес оглушающий вопль пустоты и сухой запах пустыни.

— Чудесно, — прервал кто-то благоговейное молчание. — И какой же уродец избрал целью Южные Пустоши?

Глава 6

Директор сказал:

— Это серьезно.

Вокруг него собралась кучка подавленных ученых, отделившихся от все еще облепивших перила старцев, щебечущих, как взволнованные детишки. Кирен и Зола (певица не снимала капюшона и сжимала в руке железный посох) присоединились к кружку. Джейм слушала поодаль, стараясь остаться незамеченной, и вздрогнула, когда Директор повернул к ней свое изборожденное шрамами лицо; однако он не мигая смотрел поверх ее головы, прямо на солнце, и девушка внезапно поняла, что он слеп.

— Зола говорит, что мы посредине Сухого Соленого моря, — продолжил он. — За горизонтом, к западу от нас, Уракарн. Но все-таки он слишком близко. Не стоит напоминать, что произошло, когда в последний раз кенциры попали в руки карнидов.

Группка поежилась — люди не забыли. В конце концов, прошло всего каких-нибудь двенадцать лет долгого замешательства после разгрома Ганса. Без наследника Норфа Каинрон сохранил пост командира Южного Войска для своего любимого сына, Генжера, который, в свою очередь, стремясь удовлетворить собственное честолюбие и продвинуться еще на ступеньку выше, напал на цитадель карнидов.

— Черная скала на краю высохшего моря, — неожиданно завела Зола древнюю песнь, ее хриплый голос звучал как скрежет трущихся друг о друга камней. — Скольких бойцов поглотили твои темницы и как мало их выбралось к воле.

«Тори это удалось», — подумала Джейм. Он вошел и вышел, с отметинами карнидских пыток на руках и душе. Ему тогда было столько же лет, сколько ей сейчас, если не меньше. Странно. Она так отчетливо помнила брата ребенком, а встретилась уже с мужчиной; но каков был тот мальчик, лицом к лицу столкнувшийся с ужасами Уракарна и едва выживший там?

Песнь Золы подхватили болтуны у перил. А что если предвестья выбросят их на берег здесь? Розовое в закатном свете туманное море раскинулось на восток и на север. Ясно, что предвестья достигли своей конечной точки и теперь либо рассеются, либо покатятся назад. Что, когда? Никто не знает.

Джейм скользнула к угловой юго-восточной лестнице, надеясь нагнать Шип. По крайней мере, когда она вновь повернулась, кендар исчезла, а тут не так уж много дорожек для отхода.

О, она все-таки нашла Жура! Бродя вокруг да около все это время, девушка не заглянула в самое очевидное место. Ну конечно же, он в лазарете, свернулся и спит на гобеленовом подоле Эрулан. И Серод здесь, раздраженный и бодрствующий.

— Желтый тебе тоже не слишком к лицу, — Джейм смотрела на бледнеющие синяки слуги, — но это лучше, чем черный и фиолетовый. Киндри сказал, что в тебе довольно кенцирской силы, чтобы отрастить парочку новых зубов.

— Замечательно, — пробормотал южанин, не глядя на девушку.

Под маской Джейм приподняла брови:

— Если ты второй раз подумал о том, стоит ли служить мне…

— Нет! Ты дала мне работу, приказала кое-что охранять, а я не справился.

— Ох! — Она села на краешек его тюфяка. — Послушай, Сер, это неважно. Мне совсем не нужна та чертова Книга. А если она хочет меня, то найдет способ приползти обратно. Так или иначе, я не рассчитывала, что ты будешь таскать ее всю зиму, и не намеревалась обременять тебя.

Теперь он поднял глаза:

— Ах, значит, это совершенно неважно, да? Как приятно знать, что я голодал, замерзал, что меня избивали головорезы Каинрона из-за какой-то мелочевки. Но это не имеет значения. Ты дала мне задание, пусть и глупое, а я провалился.

— Вижу. Это говорит твоя гордость.

— Моя гордость? — Негодующий мальчишка рывком сел, подтянув одеяло, прикрывая костлявую грудь. — А что насчет твоей? Ты же знатная леди, а? Сестра самого Верховного Лорда! Ты не должна бегать повсюду, одетая как какой-то… тестигонский драчун. Ты взяла меня…

— …Чтобы сохранить руки чистыми, — закончила за него Джейм. — Ты это уже говорил. Так давай проясним кое-что, здесь и сейчас: если ты служишь мне, то мои руки такого же цвета, как твои. Я серьезно, Сер. Слишком многие из моего Дома пытались спрятаться за Парадоксом Чести, начиная с Мастера Геридона. Но и ты должен быть серьезен. Смотри, я не в таком положении, чтобы обеспечить тебе безопасность, защиту или даже еженедельную корку хлеба. Я никогда никуда не пойду обычным путем.

Но Серод затряс головой.

— У тебя будет власть, — упрямо сказал он. — Ты ее получишь. Ты должна. Тебя ничто не остановит.

В дверь поскреблись, и вошла хмурая Рута.

— Ты спрашивала о десятнике, — как всегда без предисловий, бросила она. — Что ж, это неправильно. Кто-то должен заговорить, приказ там или нет.

Джейм поднялась, вдоль позвоночника побежали мурашки мрачного предчувствия:

— Ты обмолвилась, что есть неприятности. Какие?

— Сперва никаких. Вначале капитан думала, что нас, как и ее, захватил и потащил с собой туман. А потом кто-то, наверняка Вант, доложил кое о чем ее десятнику, и теперь мы узнали, что наш десятник вызвана на ковер.

— Погоди минутку. Это, несомненно, капитан Айва, правильно? А кто она, кстати?

— Ты же знаешь, — нетерпеливо отозвалась Рута. — Ты разговаривала с ней у библиотеки.

— Я? — (Свет померк.) — Она капитан Брендана, с ней десятка кадетов, они сопровождают леди Бренвир. Ладно, Рута. Я просто до сих пор не слышала ее имени. Итак, они бранят Шип.

— Угу, капитан спросила ее в лоб, пренебрегла ли она приказанием доставить нас обратно в Тентир, когда начали надвигаться предвестья. «Да, офицер», — бесстрастно ответила десятник, ну, ты знаешь ее всегдашний тон. Повела ли она отряд на юг, удаляясь от безопасного места? «Да, офицер». Почему? «У меня нет оправданий, офицер».

— Она не сказала ничего обо мне или о Рестомире?

— Ни слова. Может быть, следовало заговорить нам, кадетам, но, как утверждает Вант, мы и так уже по пояс в дерьме, и чем это поможет десятнику? Так вот, Айва, значит, и заключила: «Ты подвергла опасности свою группу без всякой на то причины. Ты отстранена от командования». Десятник — чужак и изгой, как и я. Это сломает ее, и это нечестно.

— Будь я проклята, если такое случится. Айва разумная женщина, она поймет, я все объясню, если она еще не сошла от меня с ума и согласится выслушать.

— Она может понять, — Рута очевидно сомневалась, — но вряд ли это поможет. Разве ты не видела? Десятник с палубы, то есть с обзорной площадки, спустилась по веревочной лестнице в пустыню. Не думаю, что она намерена вернуться.

Рута ушла. Ей стало легче, она выложила свои чувства кому-то, хотя, очевидно, не ожидая, что Джейм сделает что-нибудь, — спасибо, что выслушала.

— Много о себе думает эта Железный Шип, — с плохо скрываемым удовлетворением прервал молчание Серод. — Она Каинрон по роду и племени, какие бы там присяги она ни давала потом. Тебе не нужны такие как она, леди.

— Ревнуешь, Серод? — без задней мысли, думая о своем, равнодушно спросила Джейм и не заметила, как он вздрогнул.

Надо ли оставить тут тяжелую защитную рубаху? Нет. Без нее чувствуешь себя голой; кроме того, солнце садится. Воды? Хорошего глотка должно хватить. Южанин с растущей тревогой наблюдал, как девушка осушает принесенную для него флягу.

— Что ты делаешь? — взволновался он. — Ты не… Ты же не собираешься идти за ней?! Ты не можешь!

— Да ну? Не могу?

Джейм проверила, как там Жур и Эрулан. Казалось, что слепой барс и мертвая девушка ответили ей взглядами, полными надежды.

— Думаю, нет. Тихо. Лежать, котик.

Согнанный со знамени, Жур издавал протестующие звуки, пока хозяйка скатывала его подстилку и подвешивала сверток себе за спину.

— Ты не можешь! — Голос Серода срывался. — В любую минуту этот сумасшедший летающий дом может сорваться и понестись обратно в Заречье. Я слышал, что говорили люди там, наверху! Я… Я не позволю тебе уйти! Я позову капитана Айву.

В следующий миг он свернулся, как напуганный паук, выставив локти и колени, — девушка нависла над ним. Обтянутый черной кожей палец прочертил линию по скуле, зацепил крючком подбородок, больно дернул вверх. Серебряные глаза уставились в упор.

— О нет, малыш, ох, не надо. Никогда не становись между мной и моей честью. Никогда. Понял?

— Д-да.

Рука в перчатке легонько похлопала его по щеке — отбой.

— Хороший мальчик. Спи пока.

Дверь открылась, захлопнулась. На Серода навалилась гудящая тишина.

— Бес меня побери, если буду, — пробормотал он, трясущийся, но дерзкий, непокорно пытаясь сосредоточиться. — Бес меня… — И опрокинулся на бок, заснув прежде, чем ударился об пол.

Глава 7

Джейм быстро захлопнула дверь, не дав Журу юркнуть следом. Энергия все еще билась в ее крови, но она в очередной раз успешно подавила в себе берсерка. Это уже как-то входит в привычку.

Вредную, однако. Если каждый раз, когда она выпускает когти, подводит ее ближе к Третьему Лику бога, то не происходит ли то же самое и при приступах? С другой стороны, то, что она только что сделала с Серодом, тоже отдает чем-то выползшим из-под покрова теней. Что же это за проклятие на ее голову — балансировать между кровью шанира и обучением во тьме по воле Мастера, — и, возможно, это обрекает ее на гораздо худшее, чем она полагает.

«Ты можешь быть все еще невинна, — говорил аррин-кен Иммалай, — но не невежественна. Если ты падешь, то это будет падением Мастера, сознающим свершаемое зло и приветствующим его. Злоупотребление силой и властью толкает тебя в том направлении. Но чистое использование ее может повести тебя другим путем, к нашему богу. Быть шаниром — значит ходить по лезвию ножа, вот что это такое». — «Но я не хочу падать ни на какую сторону!» — закричала она тогда, и густой, насмешливый голос захихикал глубоко в мозгу: «А кто же хочет? Для нас, увы, добро не менее ужасно, чем зло».

Не менее ужасно. Богатый выбор.

А как привлекательна власть. Она принадлежит ей по праву рождения, не меньше, чем запутанное наследие Ганса, и от нее ничуть не легче отказаться. Но долго ли можно управлять силой, прежде чем, как вино, она не станет править тобой? И похмелье будет лютым. Джейм уже становится опрометчивой и жестокой. А оставлял ли Серод другой выход?

«Доверяй чести», — сказал Иммалай.

Да. Для нее, ступающей по лезвию, честь значит больше, чем жизнь, а ее потеря — беспредельно хуже смерти. А часть чести — брать на себя ответственность за свои поступки и свой выбор, снова и снова, каждый раз, действуя и выбирая. Если она приняла службу Серода, он должен научиться понимать это.

Ха! Норф или Каинрон, честь у них одна — кенцирская. Но амбициям Калдана это не подходит. Честь ограничивает его власть, и он вылепил бы ее заново, если бы мог, заложив в определение беспрекословное повиновение слуг его слову, и использовал бы других, чтобы не марать своих рук. Парадокс Чести примерно и означает, что никто ни за что не в ответе. Это то острие, по которому Калдан заставил бы ходить всех своих людей, надеясь, что, когда они упадут (а это неизбежно, если толкнуть посильнее), этот тесный мир возникнет вновь по образу и подобию Каинрона.

Если подумать, именно так и поступил Геридон.

И сегодня, сейчас есть и другие кенциры, морщащиеся, когда честь требует от них того, а не иного выбора, которые, если бы могли, отреклись бы от всякой ответственности.

«Честь леди — покорность», — страстно настаивала учительница вязания. Не задавать вопросов. Даже не говорить. Только повиноваться.

Конечно, эта юная преподавательница стоит на нижних ступенях Женского Мира, где секретность умерщвляет сознание, как маска того, кто ищет чувства. Сколь умны матроны, осознавшие, что чем чище лист, тем больше можно написать на нем. Хотя до какого предела может дойти их покорность своим лордам?

Джейм передернуло, эйфория вспышки схлынула. Трехликий несомненно покинул свой народ. Великая миссия, предназначенная им, кажется, год от года становится все более невыполнимой. Аррин-кены ушли. Женщины и шаниры бессильны, жрецы вероломны, лорды беспощадны, а брат внимает советам мертвого безумца. Что же осталось, кроме чести, и сколько пальцев тайком дергают этот последний узел, пока еще связывающий Кенцират воедино?

Девушка пошла по коридору, заглядывая в каждую обращенную на юг комнату. Наконец по ту сторону окна появился силуэт директорской лестницы.

В первый раз Джейм увидела, насколько временно это сооружение. Узкие ступени спускались неровной, уступчатой спиралью, непрочно прикрепленной к внешней стене, стержнем служил сосновый ствол, а торчащие обрубки ветвей — главной поддержкой планок. Впрочем, чья это работа — бормочущих стариков ученых? Но если уж Шип прошла здесь, то Джейм лесенка просто обязана выдержать. Она шагнула на нее и тут же вцепилась в грубую кору ствола — уступ прогнулся под весом ее тела.

Осторожно спустившись на несколько футов, девушка нагнулась, всматриваясь в комнату внизу. Последние лучи солнца ромбами легли на груды пыли. Все столы, кроме одного, рухнули. Пол тоже гнил. Ноги Джейм утонули в трухе, когда она, уже утратившая силу духа, соскочила с подоконника. Взметнулось облако пыли. «Один громкий звук, — подумала она, подавляя чиханье, — мигом окажешься этажом ниже». А тихое проклятие способно отправить еще быстрее гораздо дальше.

Она аккуратно пошла вглубь комнаты, вглядываясь в размягченные участки пола, на ходу снимая с плеч свернутое знамя, и тут осознала, что не одна.

Сидящая за столом темная фигура внезапно повалилась вперед.

Бренвир.

Когда Джейм решила оставить Эрулан в надежных руках, то на ум ей немедленно пришла Железная Матрона. В этой комнате явно не было безопасно, а рядом с Бренвир — тем паче. И все-таки Джейм доверилась порыву. Она повесила флаг на стену позади кресла Брендан и все так же бесшумно отступила.

Но подоконник хрустнул под ногой.

— Эрулан! — вскрикнула позади Бренвир.

Матрона подняла голову на звук, слепо глядя перед собой. А за ней, в тени, стояла Эрулан.

«Это всего лишь гобелен», — твердила себе Джейм. Но тут она увидела опустившуюся на плечо Бренвир руку мертвой девушки и встретилась с ее улыбающимися серебристыми глазами.

Из окна, вниз по лестнице, бежать отсюда, бежать… Пока ступень не перевернулась под ногой, и Джейм обнаружила, что снова, выпустив когти, обхватывает корявую стойку, глядя в разверзающуюся под ногами пропасть.

«Это все игра света», — уговаривала она себя, думая о комнате наверху. И вторая мысль: «Милостивые Трое, что же я натворила в этот раз?»

Однако, к добру или к худу, ответственность за Эрулан больше не лежит на ней.

А вот за Железный Шип…

Абсолютно плоская равнина раскинулась внизу, уползая за горизонт. На западе, полускрытые громадой Горы Албан, возвышались, как далекие горы, пурпурные тучи, прорезанные лучами нырнувшего в них солнца. Красный оттенок, легший на песок, был поприглушеннее — розовато-коралловый. Закат струился по пустынной земле, прекрасной, сказочной — и безжизненной? Ошиблась ли Рута, или Шип изменила свое решение? Нет, Джейм почему-то так не считала.

Спуск казался бесконечным, один стержень-ствол сменял другой, целый срубленный лес вытянулся стрункой. Сперва лестница проходила между деревянных стен верхнего замка. Ниже, как предполагала Кирен, там, где должен был быть утес, стоял туман предвестий, так точно повторяющий форму скалы, что казалось, камни никуда и не исчезали. Облака вылепили даже трещинки на граните и легкий покров папоротников. Окна открывались в испарившиеся, залитые бледным мерцанием комнаты, обставленные мебелью из мглы, ожидающей привидений.

Лестница кончалась канатом, обрывающимся футах в девяти над землей. Джейм помедлила — и разжала руки. Да, забраться наверх без чьей-либо помощи будет затруднительно, но она и не намеревается возвращаться одна. Вес ее упавшего тела совершенно не потревожил песок. Однако рядом отпечаталась цепочка следов кого-то много выше и тяжелее, — если у нее поступь охотящегося барса, то тут прошел тигр. Ага.

Вон там, под туманным западным боком Горы Албан — отсутствующей горы.

Голоса?

Джейм замерла, вслушиваясь. Не слова, но по крайней мере ритм человеческой речи, то появляющейся, то пропадающей в тишине пустыни. Приливная волна жуткого шторма лавиной накатывалась на северо-западный угол. Призрачная форма утеса напряженно потянулась вперед, будто носовая фигура корабля, — стоящего на якоре? Но где же тут развалины, которые могли бы задержать движение, как замок вольверов в Свирепой Норе? Девушка слышала о заброшенных городах в Пустошах, беспрестанно появляющихся и исчезающих по прихоти ветра и песков. Если так, то обломки где-то здесь, под массой тумана. А как же травяная избушка Индекса, тянется ли она еще на своей длинной веревке, ловя что-то — или кого-то?

Снова плеснуло гудение приглушенных голосов — ослабло, затем пропало.

Это не ее дело, Джейм повернула назад. В любом случае сейчас она ничего не может, хижина осталась за гранью тумана, она недостижима.

Следы Шип тянулись точно на запад. Сперва Джейм не могла их отыскать — их и не было, лишь там, где кендар наступила на блестящие кристаллы, разбросанные по дну бывшего моря, осталась раскрошенная белая пудра, обрисовывающая отпечатки ног. Кадет не могла уйти далеко, и обогнала-то она Джейм не намного, только вот что-то не видно ее нигде.

Зыбучие пески? Южанка могла случайно наткнуться на них, но Джейм не знала, как может выглядеть опасное место, и еще меньше — о других ловушках, усеивающих Пустоши.

Теперь песчаная корка под ногами сморщилась, покрылась бороздами, будто застывшая рябь на воде, и стала мягче, — следы Шип отпечатались четче. Гребни поднялись выше, их тени расчертили равнину пурпурными полосами. Вскоре, взбираясь на них, девушка почувствовала, как напрягаются мускулы. Дюны? Как она могла проглядеть их, ведь с лестницы все внизу выглядело таким плоским?

И потом на гребне одной из гряд обнаружилась, несомненно, Железный Шип.

Кендар стояла на коленях. Закатный свет, запутавшись в ее волосах, превратил их в пылающий костер. Из ее поднятых, сжатых кулаков струйками бежали, возвращаясь обратно в пустыню, белые песчинки.

— Песок. Ничего, кроме песка.

Джейм остановилась на гребне, чувствуя себя неловко.

— А ты ожидала чего-то еще? — робко спросила она.

— Ожидала? Нет. Надеялась? На что? Это даже не то место.

— Какое место?

— Может, та зыбучая ловушка, где она умерла; а может, каменная лодка, куда она вернулась.

— Кто?

Долгую секунду Шип молчала, слепо глядя на далекий горизонт. Багровые облака приблизились, увеличившись. Прячущееся за ними солнце вызолотило края туч, а изнутри прорывались тусклые вспышки молний и глухой рокот грома. Дыхание ветра ерошило волосы кендара. Она тихо заговорила, будто бы про себя:

— Они бежали из темниц Уракарна через Сухое Соленое море. Роза попала в зыбучие пески. Он пытался удержать ее, но пытки карнидов изуродовали его руки. Весь этот долгий, мучительный день он, шатаясь, брел на север, боясь остановиться, боясь преследования, продолжая думать, что она все еще жива где-то там, под толщей песка. В сумерках они наткнулись на окаменевшие остатки корабля и повалились туда. Ночью ему, горящему в лихорадке, казалось, что вода вернулась, вся плоская песчаная равнина вновь стала морем, и каменное судно плывет. Внизу он увидел Розу и потянулся к ней. Она взяла его руку, погрузив ее в колющую соленую воду, и потащила всю лодку через море — во сне, в бреду, как он считал. Но утром все они оказались в безопасности на северном берегу, а позади не было ничего, лишь песок. Песок, — повторила она, наблюдая, как он сыплется между пальцами.

— Торисен рассказал тебе это, да? «Когда? — хотела спросить Джейм. — Почему?» А вместо этого услышала, как ее губы произносят: — И как он выглядел?

— Ошеломленным. Больным. Карниды и инфекция чуть не стоили ему рук; но он сказал, что не мог спать, пока не передал мне, как умерла моя мать.

«Ради твоей матери», — сказал Тори, принимая связь с Шип.

Джейм не представляла облик своего брата в том возрасте. Теперь же внезапно и очень ясно она увидела его, юного и изможденного, сомневающегося, понял ли бесстрастный рыжий ребенок новость, которую он принес, не догадываясь, что она никогда не забудет ни слова.

— Полагаю, он считал, что у тебя есть право знать.

— Он так и сказал.

Шип позволила упасть последним крупинкам и поднялась. Усилившийся ветер взметнул ее пряди, словно затрепетали короткие крылья неведомой птицы. Совсем рядом громыхнуло.

— Ураган надвигается, леди, — сказала она. — Время отправляться назад.

«Кендар и не думала уйти навсегда», — пристыженно думала Джейм, поворачивая следом. Не для дочери Железной Розы подобные саморазрушительные, обидчивые жесты, которые сама Джейм делает слишком часто. Шип несгибаема, она выше этого, просто сдаться — не ее путь. А если так, то и извинения для нее ничего не значат. Если присутствие Джейм здесь не обозначило ее сожаления, то и слова не помогут. Не могла она говорить.

Странно. Вместо того чтобы уменьшиться, дюны росли, песок становился все мягче, чем дальше на восток она продвигалась. Теперь Джейм видела лишь быстро темнеющее небо над головой. На гребнях ветер принялся кружить песок, гоня его от возвышения к возвышению. Крошки жалили лицо — оглядываться не стоило. Гроза подступала, черный вал на темно-голубом фоне, гасящий звезды. Между землей и небом полыхали белые вспышки. А слабое мерцание туманного утеса, кажется, отдалилось.

У подножия склона Джейм споткнулась о камень, нет, о верхушку рухнувшей стены, обнажившуюся под напором ветра. Вокруг там и тут проглядывала выступившая из-под песка кладка, будто редкие сломанные зубы. Если это те руины, за которые цеплялась Гора Албан, значит, шторм переместил ее. А раз так, то она не кажется дальше, а так оно и есть.

— Бежим, — сказала Шип.

Джейм попыталась. Теперь дюны стали горами, хотя ноги проваливались в песок по щиколотку. При всем ее весе Шип оказалась далеко впереди, и передвигалась она быстрее.

«Будь я проклята, если позову на помощь, — подумала Джейм, яростно стараясь подняться. — Будь проклята».

Соль колола глаза, как морские брызги. Кофта давила на плечи, сделавшись тяжелой и мокрой от пота. Девушка барахталась, видя вдали светящийся утес предвестий. А выше сиял замок летописцев. Веревочный трап дико качался на ветру. Шип уже дошла туда.

— Не останавливайся! — резко крикнула она назад.

Но Джейм уже остановилась, задыхаясь. Косой край грозы обрушился с севера. Молнии хлестали одна за другой. Волна покатилась на юг, к замку. В пульсирующих вспышках гребень, на котором она оказалась, казался волной, вздыбившейся и падающей в соленую белизну.

— Двигайся! — Голос Шип.

Джейм невольно сделала шаг вперед и погрузилась по колено. Она чувствовала, как песок уходит из-под ног. Вот он по бедра, по пояс…

— Шип! — сама не ожидая, хрипло закричала она таким тонким от страха голосом, что едва узнала его. По грудь.

И глубже, чудом успев закрыть рот и глаза, песок давит на веки, уши уже не слышат громовых раскатов. Вскинутые руки на миг высвободились… Я здесь, здесь… Потом земля поглотила и их. Рвущееся из груди дыхание обжигало легкие, словно Джейм заживо закопали в могилу. Глубоко ли засосало Розу? Сколько она прожила?

«Ты поймана, вор», — царапнул мозг голос Рвагги.

Но песок изменился. Рукам удалось пошевелиться, продраться сперва словно сквозь ил, потом воду. Глаза открылись и тут же поспешно зажмурились от соленой боли. Джейм внезапно упала вперед, во тьму, в ушах глухо стучало. «Нет воздуха. Где тут верх? Тону».

Ее обхватили холодные руки и потянули.

«Наверное, вниз», — забилась она.

В ухо булькнули спокойные слова:

— Не надо, дурочка. Ради твоего брата.

Рокот оглушающе бил по ушам. Воздух густ от соленых брызг; волны несутся к мерцающему утесу. Вновь под водой, затем снова на поверхности, — сильная рука поймала воротник и дергает наверх. Пальцы сомкнулись на шероховатом дереве. Задыхаясь, девушка стиснула кулаки, Шип не отпускала ее. Стоя на хрупкой лестнице Директора среди буйства бурной тьмы, они слушали грохот и плеск вернувшегося моря.

Тем временем Свирепая Нора: шестидесятый день весны

Лесной замок погрузился в туман и лежал теперь словно на дне мерцающего моря. Трудно было сказать в этой затянувшейся сверкающей полночи, когда наступит рассвет, или полдень, или закатится солнце.

Тень другого, темного замка давно уже улетучилась, как дурной сон, забрав с собой болезненный и горелый смрад. Вольверы ничего не обсуждали, боясь, что слова могут вернуть зловоние. Все-таки некоторые вещи из человеческой жизни они вовсе не желали узнавать. Кроме того, вокруг так много другого, о чем можно петь.

Бросив внешние стены замка на попечение предвестий, вольверы счастливо удовлетворились интерьером. Сколь толсты стены, как изукрашены балки кровли и пол и где (поскуливали проголодавшиеся щенки) хранились запасы пищи? Спор вспыхивал и утихал, а язычки тумана струились в проемы несуществующих окон, принимая призрачную форму каждой мелочи, воссоздавая облик, будто возвращая к действительности ломкую оболочку, тут же вплетаемую в песню, капля за каплей падающей в чашу тумана.

У очага Торисен беспокойно ворочался во сне, бессвязно бормоча терзающие его слова, Совсем недавно дыхание его сбилось с глубокого, медленного ритма двара. Теперь он поднимался к верхним слоям дремы. Руки его подергивались, словно он цеплялся за что-то или пытался кого-то оттолкнуть от себя.

— Вредишь мне, — шептал он. — Отпусти, отпусти… Ах!

Веки дрогнули и открылись. Лорд смущенно моргнул, взгляд его сконцентрировался на озабоченном лице, склонившемся над ним.

— Ох! Привет, Лютый. — Правая рука болела, Торисен, нахмурившись, взглянул на распухшие пальцы в занозах. Разящий Родню лежал поперек очага, зловеще отбрасывая отражение танцующего бледного пламени. — Где я? Что произошло?

— А что ты помнишь?

От осторожного тона вольвера озноб пробежал по телу. Последнее, что он мог пересказать четко, — это попытка провести ночь без сна в покоях Котифира. Очевидно, он не преуспел в этом. А потом? Осколки памяти раздроблены так же, как и сны, — все смешалось, и непонятно, где явь, а где нет. Дыхание перехватило.

— Лютый, я убил Бура?

— Нет, нет. На этот раз ты не убил никого, даже лошадь.

Торисен недоуменно посмотрел на Разящего Родню:

— Но я был обязан. Отец так сказал.

Только Джейм задвинула засов. Лорд все еще ощущал сумасшествие Ганса, давящее на запертую дверь в его душе, но пока щеколда держит…

Он встряхнулся. Всего лишь еще один глупый сон. Абсурдно думать, что этот бред имеет хоть какое-то отношение к его счастливому возврату к здравому рассудку, если, конечно, допустить, что он нормален.

Торисен перевел взгляд на окружающие его стены светящегося тумана, на видимость чадящих факелов и фальшивый огонь в камине. Они попали в облако? Дымка клубится и над землей, или там пол? Он лежит на чем-то непонятном и податливом, оседающем, но прочном достаточно, чтобы поддержать вес тела. Снизу раздавалось будто сдавленное хихиканье. Пальцы, осторожно скользнувшие проверить, прикоснулись к воде, столь холодной, что обжигала сильнее кипятка. Да это же ручей, несущий полурастаявший снег, бегущий по разрушенному залу. Тут — замок вольверов, он часто бывал здесь прежде, а вот и хозяева — на дальнем конце сгрудились темные волчьи фигуры с горящими глазами, разглядывающие его с застенчивым любопытством. Их песня вырастала и опадала. Туманный пол вроде бы твердел. Торисен отдернул руку, прежде чем она попала в ловушку, и вновь растянулся, будто на теплых камнях, на ощупь напоминающих песок.

— Я шел на север по Речной Дороге, — медленно произнес он, вспоминая. — Неподалеку от Норы ты и ураган предвестий нагнали меня. Потом…

— Мы укрылись тут, — продолжил Лютый все еще с опаской. — Ты посмотрел на меч у себя в руке и сказал: «Способов разорвать хватку более чем достаточно». Помнишь? И начал отжимать пальцы, один за другим. Три сломались. А ты наконец уснул.

— Надолго?

Лютый взглянул на расплывчатые стропила, поддерживающие крышу тумана:

— Трудно сказать. Часов на четырнадцать по меньшей мере.

Торисен кивнул. Даже столь долгий двар вряд ли привел все в порядок, но он чувствовал по покалыванию в глубине плоти и костей, что исцеление началось. Он и на этот раз не потеряет правую руку — в Уракарне он тоже был близок к этому.

— Что такое? — резко спросил вольвер.

Старый ужас перед увечьем внезапно накатился на Торисена, а с ним и воспоминание о последнем — таком реальном — сне до нынешнего пробуждения.

— Я… я был в Южных Пустошах, пытался вытащить Железную Розу из зыбучих песков.

Но это была совсем не Роза, а Джейм, сестра, тонущая, тянущая его за собой.

«Ты больше не можешь смотреть мне в лицо, это так невыносимо? — глумилась она над ним. — Вот цена, которую я уже заплатила за твою трусость».

Она не разомкнет пальцев. Ее когти глубоко впились в ладонь.

— Отпусти, отпусти, — промычал он и обнаружил, что бьется в обуздывающих объятиях Лютого. — Пусти, черт возьми! Я должен отправиться в Готрегор. Немедленно!

— Ты не можешь. — Лютый, удерживая друга, заставил его лечь. — Не при такой погоде. Будь благоразумен, Тори! Заречье в четырехстах милях от нас.

— Тогда я пойду вместе с туманом. Другие раньше не раз так делали.

— Ты хочешь прибывать домой по кусочку в течение десяти лет? Такое тоже случалось!

Они почти кричали. Лохматые уши насторожились, прислушиваясь. Вольверы выбрали неудачный момент, — не стоило отвлекаться. Предвестья снаружи какое-то время были неподвижны. Теперь они вздохнули, шевельнулись и поплыли на север, словно пришел час отлива. С туманом дрогнула и созданная песней внутренняя оболочка замка, оторвалась от теней у ручья, от пола, от старых развалин, унося с собой и своих зодчих.

— И что теперь? — спросил Торисен.

Лютый подпрыгнул, приземлившись на Ноги, — нет, на все четыре лапы. Шерсть его встала дыбом.

— Будь я проклят, если знаю. Мы дрейфуем, как в скорлупке из песни. Такого никогда не случалось прежде. Но и ты раньше никогда не был у нас в гостях во время шторма предвестий, не так ли? — Он оскалил острые зубы в нервной ухмылке. — Я заметил, Черный Лорд Торисен, что ты обычно получаешь то, чего желаешь. Может быть, нас все-таки отнесет к Готрегору.

ЧАСТЬ 6