— Кто? — спросила Генриетта.
— Так, так, так, — забормотала герцогиня.
Генриетта раздраженно уставилась на вдовствующую даму, но даже и не подумала облечь свое нетерпение в слова. Чем больший интерес она прояви т, тем дольше герцогиня станет оттягивать разъяснение. Умение заставить джентльмена выпрыгнуть из окна бального зала было для нее не единственным источником развлечений. Пытка молодых людей обоего пола относилась к той же категории. Молодым считался любой человек в возрасте от пяти до пятидесяти лет.
— Это же малышка Тереза Боллинджер! Я думала, что мы никогда больше не увидим эту девушку. Сплавили, и слава Богу.
— Кто она? — спросила Пен, наклоняясь над плечом герцогини.
— Она была признанной красавицей тысяча семьсот девяностого года — мужчины с ума по ней сходили. Мужчины! — фыркнула герцогиня. — Бараны все они. Мне она никогда не нравилась.
Генриетта всегда знала, что вдовствующая герцогиня — женщина проницательная и исключительно благоразумная.
— Она вышла замуж за лягушатника… титулованного.
— За принца-лягушку? — не удержалась Генриетта.
— За маркиза-лягушатника, — поправила герцогиня. — Но она не отвергла бы и принца, если б смогла его заполучить. Эта девица всегда знала, что такое главный шанс. Интересно, что она снова делает в Лондоне?
У других взбешенных зрителей, наблюдавших за легким флиртом Майлза, сомнений на этот счет не имелось. Слишком ясно было, что делает в Лондоне прекрасная маркиза де Монтваль — расставляет ловушку на виконта. Учитывая, что виконты были редким товаром, ее успех поверг большую часть бального зала в немалое отчаяние.
— У нее ведь уже был муж! — обиженно пожаловалась матери одна из девушек. — И к тому же маркиз! Это несправедливо!
— Успокойся, дорогая, — закудахтала ее мать, сердито глядя на Майлза и маркизу. — Мамочка найдет тебе другого виконта. Вот, например, милый Пинчингдейл-Снайп…
Но волновались они напрасно. Майлз не заинтересовался.
Вообще-то нельзя сказать, чтобы совсем уж не заинтересовался — он был все-таки мужчина и без любовницы в настоящий момент, а его взор услаждали весьма значительной частью груди. Предложение льстило, но была старинная поговорка про то, чтобы не гадить в своем гнезде. Если он и заведет роман, то не с представительницей высшего общества.
Поэтому, вместо того чтобы кивнуть в сторону ближайшего выхода, Майлз взял протянутую ему руку в перчатке и склонился над ней в элегантном поклоне. Вдобавок, но лишь для того, чтобы женщина не почувствовала, будто все ее уловки пропали даром, он перевернул ее руку и поцеловал в ладонь. Этот жест он подхватил много лет назад у одного старого итальянца по имени Джакомо Казанова. И это всегда действовало безотказно.
— Мадам, вы доставили мне удовольствие.
— Надеюсь, не последнее в своем роде.
— Разве нежданные радости не лучше? — ушел от прямого ответа Майлз. Это показалось ему ловким способом уклониться от назначения свидания.
— Иногда ожидание может быть столь же приятным, как и неожиданность, — возразила маркиза. С многозначительным треском она сложила веер. — Завтра в пять я катаюсь верхом в парке. Возможно, наши дорожки пересекутся.
— Возможно.
Улыбка Майлза оставалась такой же многозначительной — и такой же ничего не выражающей, — как и улыбка женщины. Поскольку в пять часов все катаются в парке, вероятность встречи высока, вероятность намеренной встречи — меньше.
Виконту пришло в голову, что, как вдова французского маркиза, она могла бы помочь ему выяснить, не затесался ли во французское эмигрантское сообщество шпион. Но в течение их краткого, хотя и наполненного тайным смыслом разговора она упомянула, что вернулась из Франции два года назад и все это время тихо жила в Йоркшире, избывая первую скорбь по своему мужу. В эмигрантском сообществе у Майлза были лучше информированные осведомители, даже если и менее привлекательные. Кроме того, наилучшей отправной точкой в этом задании, похоже, по-прежнему оставался хозяин того агента лорд Вон.
Объект размышлений Майлза направлялся в данный момент к группе юных леди, сбившихся вокруг внушительной вдовствующей герцогини Доувдейлской.
Генриетта с интересом разглядывала новичка. Его нельзя было назвать высоким — во всяком случае, не таким высоким, как Майлз, — но его гибкая фигура создавала впечатление хорошего роста. В отличие от более безрассудных молодых светских франтов, разодетых во все цвета радуги — от нильской зелени (вредной как для цвета лица, так и для амбиций Бонапарта) до особенно ядовитого оттенка красновато-коричневого, — приближающийся джентльмен был одет в сочетание черного и серебряного, словно ночь, пронизанная лунным светом. Его шевелюра продолжала тему: несколько серебристых прядей инеем блестели на волосах, не скрывая их черноты. Генриетта не удивилась бы, если б он подкрашивал их нарочно, в тон жилету; совпадение выглядело слишком идеальным, чтобы не быть намеренным. В одной руке мужчина держал трость с серебряным набалдашником. Она явно предназначалась для демонстрации, а не для пользования; несмотря на слегка посеребренные волосы, двигался он непринужденной походкой придворного.
Он, подумала Генриетта, похож, пожалуй, на Просперо[12], как она его себе представляла. Не Просперо в глуши его острова, но Просперо времени упадка Милана во дни его правления — элегантного, недосягаемого и весьма опасного.
По мере его приближения с явным намерением присоединиться к их группе Генриетта заметила серебряную змею, обвивавшую трость, голова змеи с торчащими зубами составляла рукоятку трости. Черного дерева, разумеется. Генриетта не сомневалась — когда мужчина подойдет еще ближе, серебряные брелоки на жилетной цепочке также явят сходство с переплетенными, извивающимися змеями.
Серебряные змеи, Господи Боже! Генриетта прикусила губу, сдерживая неуместный смешок. Вот что значит немного переусердствовать в своем стремлении выглядеть порочным и таинственным. От таинственного до смешного один шаг.
Девушка как раз вовремя подавила желание рассмеяться; Просперо остановился перед ними, улыбаясь герцогине и слегка согнув ногу, как актер, собирающийся декламировать.
— Вон, старый грубиян! — воскликнула герцогиня. — С прошлого века тебя не видела. Значит, ты решил вернуться, да?
— Как я мог не вернуться, когда дома меня ждала такая красота? Я вижу, что за время моего долгого отсутствия с Олимпа спустились три грации, чтобы осветить мрачные бальные залы Лондона.
— А я кто, горгона? — Герцогиня склонила набок напудренную голову. — Мне всегда нравилось обращать мужчин в камень. Очень полезный талант для скучных вечеров.
Лорд Вон склонился над ее рукой.
— Вы, ваша светлость, как всегда, сирена, рожденная до безумия пугать мужчин.
— Никогда не слышала столь умело нанесенного оскорбления! А я немало их нанесла в свое время. Ты всегда был грубияном с хорошо подвешенным языком, Вон. Но я все равно представлю тебя этим юным птичкам. — Герцогиня пренебрежительно махнула своей тростью в сторону Шарлотты. — Моя внучка, леди Шарлотта Лэнсдаун.
Шарлотта послушно присела в реверансе. Лорнет лорда Вона без интереса скользнул по склоненной голове девушки.
— Мисс Пенелопа Деверо.
Пен изобразила намек на реверанс. Лорнет на мгновение задержался на изящной лепки лице Пенелопы и пламенеющих волосах, а затем продолжил свое неумолимое движение.
— И леди Генриетта Селвик.
— Ах, сестра нашего благородного авантюриста. — В устах лорда Вона слово «благородного» прозвучало скорее как оскорбление, чем похвала. — Его слава достигла даже самых отдаленных уголков континента.
— Видимо, там не о чем больше говорить, — едко заметила Генриетта, выпрямляясь после реверанса. — В таких отдаленных уголках.
Впервые лорд Вон посмотрел ей прямо в лицо, в глазах его под тяжелыми веками мелькнула искорка интереса. Он выпустил лорнет, повисший на шнурке, и приблизился на шаг.
— Не подскажете ли вы им более интересные темы, леди Генриетта? — вкрадчиво спросил он тоном, призванным быстрее забиться сердце дамы, а ее щеки — вспыхнуть.
Пульс Генриетты участился — от раздражения. Выросшая в компании двух повес, а именно Ричарда и Майлза, она не так-то легко краснела.
— Изучение древней литературы всегда того стоит, — с притворной скромностью предложила она.
Лорнет Вона нацелился на вырез платья Генриетты.
— Лично я предпочитаю натуральную философию.
— Да, я это вижу. — Повинуясь внутреннему импульсу, Генриетта сказала: — Могу судить, всего лишь посмотрев на прелестных змеек на вашем жилете, милорд.
Лорд Вон поднял бровь.
— Прелестных?
— Мм… да. — Ох уж это внутреннее побуждение. Всегда оно заводит ее куда-то не туда. Генриетта поискала подходящий ответ. — Они так… изящно извиваются.
— Возможно, вам больше нравятся жилеты с цветочным узором? — непринужденно спросил лорд.
Генриетта покачала головой. Раз уж она ввязалась в столь нелепый разговор, решила девушка, вполне можно его и продолжить.
— Нет, они слишком скучны. Что нужно жилету — так это какое-нибудь милое мифическое существо. Мне особенно нравятся грифоны.
— Как необычно. — Лорд Вон смотрел на нее с легкой насмешкой, словно пытаясь определить, то ли она чрезвычайно умна, то ли принадлежит к числу забавных диковинок вроде попугая, декламирующего Донна[13]. — А как вы относитесь к драконам?
Генриетта выразительно посмотрела на вдовствующую герцогиню Доувдейлскую.
— Некоторых я просто обожаю.
— Если ваше обожание распространяется и на восточные разновидности, то у меня есть скромная коллекция китайских драконов. Уверен, они отличаются от всего, что вы видели.
— Признаюсь, мои познания в драконах ограниченны, милорд, — осторожно проговорила Генриетта. Поверх плеча лорда Вона она увидела свою мать, решительно направлявшуюся к ним с необычайно раздраженным видом. — Нечасто их встречаешь. Они почти так же неуловимы, как единороги.