— Не волнуйся! — проорал Майлз. — Я оторвусь от них, как только мы переедем через Вестминстерский мост!
— Если доживем!
— Что?
— Ничего?
— Что-о-о-о?
— Я сказала… так, ничего, — пробормотала Генриетта.
В этом беда язвительных замечаний; они неизбежно теряют остроту при повторении. И потом, что значит перед лицом неминуемой смерти острота-другая?
Несмотря на свои слова, Генриетта ухитрилась оглянуться. Их преследователь, должно быть, потерял у сборщика пошлин не больше времени, чем они; он все еще мчался сзади и даже нагонял, черные кони летели, а не бежали.
Вдали показался Вестминстерский мост — длинная дуга над рекой, заполненная вечерним транспортом. По боковым дорожкам шли в сумерках пешеходы, возвращались с рынка на своих подводах фермеры, джентльмены верхом ехали за город на поиски запретных развлечений, тянулись мулы, нагруженные вчерашним хлебом.
Майлз и Генриетта ворвались в оживленный поток, как кошка в голубятню. Их сильно тряхнуло, когда коляска перескочила с пружинистого дерна на твердый камень. Всадники стали шарахаться в стороны в поисках спасения. Торговцы торопливо сворачивали к краям моста. Пешеходы вжимались в каменное ограждение. Воздух вокруг наполнился возмущенными возгласами и руганью, а позади, прямо за ними, слышался упорный перестук копыт по гладкому настилу моста. Генриетта закрыла глаза и стала молиться.
И так не слишком устойчивый, мост опасно закачался. Генриетта открыла глаза и тут же об этом пожалела. Под ними пенились темные воды Темзы, усеянные быстро движущимися лодками, — точно множество водяных жуков скользили по реке в обе стороны. Если Майлз хотя бы на мгновение выпустит лошадей из-под контроля, ограда нисколько не помешает им рухнуть в бурное течение.
Лошади по-прежнему неслись во весь опор прямо по середине моста; правил ими Майлз или они понесли, Генриетта не взялась бы определить. Она считала пролетавшие мимо арки — они преодолели половину и все еще мчались строго по середине моста.
Резкий крик заставил Генриетту посмотреть вперед. Кто-то кричал. Или это она сама?
Точно в центре моста встала поперек дороги повозка, груженная капустой. Ее хозяин с вытаращенными от ужаса глазами изо всех сил тянул в сторону мула, безуспешно пытался сдвинуть его с места. Повозка неотвратимо приближалась. Три ярда… два… С вытаращенными от ужаса глазами фермер бросил поводья и, спасаясь, кинулся в сторону. Мул даже не пошевелился.
— О Господи, — только и выдохнула Генриетта.
Рядом с ней ликующе вздохнул Майлз.
— То, что надо! Держись, Генриетта…
Генриетта слышала выражение «на волосок от…», но никогда прежде не видела такого буквального его воплощения. Уверенным движением, которое стало бы прекрасным в своей исключительной скоординированности, если бы Генриетта изо всех сил не старалась не выпасть из коляски, Майлз в самый последний момент направил лошадей в сторону. Двигаясь с идеальной слаженностью, кони обогнули повозку, так аккуратно вписавшись в узкое пространство, что Генриетта лишь услышала, как скрипнуло с одной стороны дерево, а с другой — прошуршал камень.
Майлз пробормотал что-то похожее на «мой лак», но Генриетта была слишком занята, вознося пылкую благодарность Всемогущему, и точно не расслышала.
И снова они вырвались на простор — ничто не преграждало им путь до конца моста. С безудержным победным криком Майлз щелкнул над головой хлыстом.
— Смотри! — крикнул он. Коляска вылетела с моста и резко свернула влево как раз в тот момент, когда гнавшийся за ними экипаж, двигавшийся слишком быстро, чтобы остановиться, и возница которого не обладал достаточным мастерством, чтобы повторить маневр Майлза, с треском, похожим на взрыв, врезался в брошенную повозку фермера. Капуста полетела во все стороны. Град зеленых мячей обрушился на пешеходов и посыпался в жадную пасть Темзы.
Генриетта едва разглядела экипаж их преследователя, заваленный дарами земли, когда Майлз снова передернул поводьями и нырнул в лежащую в тени боковую улочку, по ширине только-только по их коляске, которая задела боками за развешенное белье. Верхние этажи домов почти смыкались над ними, образуя темный навес над головой Генриетты. Майлз повез их по запутанному лабиринту переулков, а Генриетта пыталась тем временем отдышаться. Когда окрестности стали более знакомыми, улицы расширились, а фасады домов увеличились в длину, Майлз позволил взмыленным лошадям перейти на измученный шаг.
Генриетта заставила свои пальцы, один за другим, отцепиться от сиденья.
— Мы… в безопасности, как ты думаешь? — спросила девушка, неуверенно озираясь.
Она прижала пальцы к глазам, гадая, сумерки ли сделали Гровнор-сквер такой мутной и зыбкой или что-то случилось с ее зрением. Серые фасады особняков покачивались как соткавшиеся из тумана видения, которые в любой момент могут рассеяться, а деревья в центре площади слились в неразличимое коричнево-зеленое пятно.
— Сюда он за нами не последует, — сказал Майлз, останавливая коляску перед особняком с широким фасадом; усталые кони были только рады подчиниться. Доррингтон не смог удержаться от удовлетворенной ухмылки, добавив: — Не скоро он выберется из-под капустного завала.
— Это было впечатляюще, — дрожащим голосом произнесла Генриетта. — Особенно тот эпизод с подводой.
Майлз принялся скромно вертеть хлыст.
— Там было полно места.
— Очень надеюсь, что никогда не окажусь с тобой в коляске, когда ты снова будешь так гнать. — Майлз перестал вертеть хлыст. — Я думала, меня стошнит. Или я умру, — пришла ей в голову запоздалая мысль.
— Ты не верила, что я сумею справиться с лошадьми? — возмутился Майлз.
— О, верила! Меня волновал тот человек с пистолетом. Мне показалось, его не слишком заботило мое благополучие. — Задрожав, Генриетта поднесла ладони к губам. — В нас только что стреляли. Ты понял? В нас только что стреляли!
Негромко приговаривая что-то успокаивающее, Майлз привлек к себе Генриетту. Не сопротивляясь, она уткнулась ему в грудь. Кошмарные сцены мелькали в ее голове быстрее, чем окрестности, мимо которых они проносились, невзирая на опасность. Темный, не имеющий отличительных знаков мчащийся за ними экипаж. Длинное дуло пистолета, блестящее в последних лучах заходящего солнца. Свист пуль, вздымавших фонтанчики ныли на дороге у них за спиной. Неисправимое воображение Генриетты подсунуло ей образ Майлза, дернувшегося назад от попавшей в него пули, застывшего и выпавшего через борт коляски в дорожную пыль; его карие глаза открыты, но ничего не видят. Генриетта осознала, что вся дрожит и не может остановиться. Если бы хоть одна из этих нуль пролетела чуть ближе…
Генриетта встревоженно посмотрела на Майлза.
— Ты мог погибнуть! — Мгновение подумала и нахмурилась. — Я могла погибнуть.
— Но этого не случилось, — успокоил ее Майлз. — Видишь? Мы оба живы. Никаких дыр от пуль.
Он поднял, демонстрируя, руку и обнаружил, что вообще-то в складном верхе коляски имеется аккуратная круглая дырочка. Майлз поспешно откинулся на предательский навес, надеясь, что Генриетта ничего не заметила. Опасность была ближе, чем он думал. Кто бы ни ехал в том экипаже — а Майлз прекрасно представлял, кто это был, — он отличный стрелок.
— О Боже, — прошептала Генриетта, уставившись на длинную царапину на боку коляски, рядом с рукой Майлза.
— Не надо. — Майлз прижал голову жены к своей груди. — Не думай об этом. Думай… — его вдруг осенило, — о капусте!
Генриетта удивленно захихикала.
— Сколько, по-твоему, французских шпионов сражено овощами? — продолжал он, развивая тему. — Мы можем сделать на этом карьеру! В следующий раз в ход пойдет лук, затем морковь и, может, немного лимской фасоли…
— Не забывай о репе. — Приподняв голову, Генриетта судорожно вздохнула. — Спасибо.
— Не стоит благодарности, — сказал Майлз, убирая с лица Генриетты прядь волос.
— Я уже нормально себя чувствую, — решительно проговорила девушка, отодвигаясь и выпрямляясь. — Правда. Извини, что вела себя как…
— Девчонка? — усмехнулся Майлз.
— А вот это лишнее, — сурово проговорила она.
Мгновение они улыбались друг другу в полном согласии, окутанные успокаивающей аурой привычного поведения. Неизвестно, сколько они так сидели бы, не появись грум и не спроси Майлза, желает ли тот, чтобы лошадей отвели на конюшню.
Улыбка Генриетты померкла, и она с некоторым смущением посмотрела на дом, потом на Майлза. Дом был в буквальном смысле неотличим от многих других на Гровнор-сквер: широкое, в классическом стиле строение с цоколем из рустованного камня и широкими пилястрами, поддерживающими треугольный фронтон. По обе стороны от входа горели факелы, но все окна наверху были погружены во мрак; темный и явно необитаемый дом. Все шторы опущены, и входной дверью, судя по ее виду, давно не пользовались. Единственный признак жизни виднелся под лестницей, где в ушедших в землю окошках мерцал свет.
Дом не напоминал Аппингтон-Хаус и совершенно точно холостяцкое жилье Майлза на Джермин-стрит.
Однако грум знал Майлза, поздоровался с ним по имени.
Усталый разум Генриетты наотрез отказывался разгадывать очередную загадку. Она позволила, чтобы ей помогли спуститься из коляски на землю, недоуменно посмотрела на Майлза.
— Где мы?
— Лоринг-Хаус, — объявил Майлз, бросив груму монетку и предложив Генриетте руку.
— Лоринг-Хаус? — эхом отозвалась девушка.
— Дом предков, знаешь? Ну, не совсем предков. У нас был дом на Стрэнде, но мы потеряли его во время Гражданской войны.
— Но… — Генриетта поискала слова и испугалась, что поездка в коляске нанесла непоправимый ущерб ее умственным способностям, потому что никак не могла осмыслить ситуацию. Она остановилась перед парадным входом. — А к тебе мы не поедем?
— Я думал об этом, — Майлз сунул руки в карманы, — и решил, что везти тебя туда не могу.
У Генриетты упало сердце.
— Не можешь? — нейтральным тоном проговорила она, спрашивая себя, не лучше ли было попасть под пулю в Стритэм-Коммон и покончить со всем разом. Майлз нес бы ее изуродованное тело на своих мужественных руках. Генриетта отогнала горестный образ. Зная себя, она, вероятно, получила бы только ранение, впала бы в раздражение, мучилась от боли, и никакого романтизма.