ют. Надеюсь, у политиков хватит ума не доводить дело до драки.
– Придется извиняться, – заметил Корвин.
– О да, придется, – согласился Сергей. – И чем дольше Китеж будет расшаркиваться и заглаживать вину, тем сильнее у нас будут ненавидеть лацийцев. Но, несмотря ни на что, я ваш всегдашний друг, Корвин.
– И мой тоже! – вмешался в разговор младший Друз, и, крепко ухватив Сергея за локоть, сжал его на римский манер. – Если у вас на корабле будут проблемы с жизнеобеспечением или гравигенератором, или системами связи, зовите меня, я все починю!
– Буду иметь в виду, – смеясь, пообещал Сергей.
Друз тоже засмеялся: правда, в пленочной маске это было делать не слишком просто. Он все еще носил защиту: хотя власти Китежа заявляли, что геногаз полностью уничтожен, решено было не рисковать, и родственникам покойного посла до отлета с Китежа носить маски.
– Не люблю прощаться, – признался Друз. – Почему-то думаешь: вдруг не доведется свидеться…
– Бросьте в озеро Светлояр монетку – и вернетесь, – посоветовал князь.
– Нет! – затряс головой Друз. – На Китеж больше не хочу. А вот с вами – увидимся! – И центурион заспешил к яхте.
“Клелия” была уже готова к отлету и только поджидала пассажиров. Все торопились. Особенно Флакк.
– Когда вы передадите мне то, что обещали? – спросил Сергей у Корвина.
– Не на Лации. И не на Китеже. Встретимся где-нибудь на станции Звездного экспресса. Но не сразу. Прежде…
– Да, я знаю про похищения детей, – кивнул Сергей. – Найдите этих ублюдков.
– Постараюсь. Кстати, вы не раскроете мне еще одну тайну?
– Смотрю, ваша жажда разгадать все тайны не уменьшается. Напротив – только растет.
– Конечно. Итак… как вы обошли сигнализаторы Друза и проникли ко мне в комнату в ночь карнавала?
– А вы не догадались?
– Нет…
– Потолок. Всегда смотрите на потолок. Там был такой милый светильник. Так вот: часть потолка вместе со светильником опускалась.
– Забавно. Обычно в этом месте устраивают камеры наблюдения. Но вход в спальню на потолке… Это что-то новенькое.
– Не забывайте, как на Китеже обожают розыгрыши.
Марк поднялся на борт “Клелии” последним. Друз уже сидел в кресле. Маска валялась у него на коленях.
– Оставлю на память. Может быть, мне еще придется сюда вернуться… – и шепнул на ухо Марку, когда тот опустился в кресло рядом: – За дядю Лу кабинет-министр мне должен ответить.
– Но не теперь, – заметил Марк. – Дадим ему двадцать лет, чтобы исправить ситуацию.
– Двадцать лет? – возмутился Друз. – А если я не доживу?
– Женишься на моей сестре, и сможешь оставить своим детям незавершенными особо важные дела, как это делают все патриции, – сказал Марк. – Мы никогда не торопимся с радикальными решениями. И это хорошо.
“Мой отец тоже дал наварху Корнелию двадцать лет, чтобы осмыслить содеянное, но тот не оценил щедрость Валериев Корвинов”, – усмехнулся про себя Марк.
Друз задумался.
– А если мне не дадут патрицианства?
– Луций, ну что ты болтаешь? Дадут непременно. Сейчас для патрициев наступили паршивые времена. Если будешь нам предан, получишь не только титул патриция, но и широкую пурпурную полосу на тогу.
Друз не сразу понял.
– Что? Я стану сенатором?
– Ну да. Как старший патриций в своем роду.
“Чужие несчастья иногда приносят удачу…” – мысленно добавил Марк и покосился на Флакка.
– Пора возвращаться на Лаций, совершенный муж, – сказал Флакк, обращаясь к Корвину так, как положено титуловать префекта.
Отец Марка и дед в свое время слышали подобные обращения сотни, тысячи раз. Но впервые Марка Корвина, бывшего раба, назвали “совершенным мужем”. Он почувствовал, как губы сами, почти против воли, расползаются в улыбке.
Ма фуа! Но ведь приятно же!
Когда “Клелия” покинула орбиту Китежа, Марк отправился к себе в каюту. Наконец можно как следует отдохнуть. Марк разделся, бросил одежду в приемную капсулу, велел свету погаснуть и плюхнулся в койку. Именно плюхнулся – как в воду. Но угодил не в ласковые объятия адаптивной кровати, а во что-то липкое, склизкое, холодное. Попытался вырваться – куда там! Проклятая слизь держала лучше любого клея. Корвин рвался, барахтался и ощущал, как мерзкая склизкая тварь прилепляется к нему все плотнее. Пахло несвежей рыбой… Кто бы сомневался – дохлая русалка с берегов Дышащего океана именно так должна пахнуть. Марк выругался и велел свету включиться… Лучше бы он этого не делал. Все же левую руку ему удалось выпростать. Стал шарить вокруг… бесполезно. Разве может на корабле что-то лежать просто так, незакрепленное… Однако, если верить рассказу Стаса, то капитан Иртеньев как-то вырвался из этих липких объятий. Но что можно сделать? Рядом никаких инструментов… правда, койка адаптивная, то есть в ней есть управляющий чип, можно койке отдавать приказы. Например, включить подогрев…
– Включить обогрев! – приказал Корвин.
И сразу же ощутил идущее снизу тепло. Слизь сделалась более густой, и, кажется, более липкой. Корвин рванулся, с громким чмоканьем оторвались от его груди и рук лохмотья разлагающейся плоти. Корвин скатился на пол. За ним волочились мерзкие жгуты отвердевающей слизи.
Марк выскочил в коридор, грохнул кулаком в дверь сестрички Лери.
– О, боги! – с притворным ужасом воскликнула девушка, появляясь на пороге.
Ждала, когда братец явится. Не ложилась.
– Зачем ты это сделала, а? – тон новоявленного префекта был угрожающим. – Что за дурацкая идея воплотить бред несчастного Стаса?
– Ты сам просил меня “перенять” его странный образ мыслей.
– Я просил? – не поверил своим ушам Марк. – Я говорил о понимании… О том, что на Китеже называют словом “принять”.
– Марк, патриции Лация не могут ни понять, ни принять чужой мир. Но они могут его запомнить. Навечно.
– Да уж! – Корвин отодрал шматок подсыхающей слизи от груди. – Эту посмертную шуточку Стаса я никогда не забуду.
ИнтермедияПланета Фатум
Алекс шагал впереди, очень ровно, неторопливо. Но Луций Флакк выбивался из сил, чтобы за ним поспеть. Ноги вязли в трясине. На каждом башмаке – по три кило липкой грязи. Почему Алекс не проваливается в болото? Этот верзила раза в четыре тяжелее человека. И тащит на плече запасной энергоблок, плюс десинтер и пулемет-пистолет “Сулла”.
Луций споткнулся и упал ничком – лицом в лужу, полную ржавой воды. Встать он уже не смог, лишь слегка приподнялся на локтях. Простонал:
– Алекс, привал.
Алекс сделал еще два шага, выбрался на некое подобие горушки и сказал тихим мелодичным голосом, который совершенно не вязался с его громоздкой фигурой:
– Здесь сухо. Ползи сюда.
В этом “ползи” Луцию послышалась насмешка.
Но сил подняться не было, и он в самом деле пополз. В конце концов, кого ему стесняться? Боевого робота модели “Триарий”? Робот он и есть робот… Металлический корпус, позитронные мозги… пластиковые мышцы, способные сокращаться подобно человеческим при прохождении электрического сигнала.
Луций дополз до пригорка и растянулся на жухлой, покрытой ржавым налетом траве. Алекс сидел на камне, угнездив пулемет между круглых металлических коленей. Пальцы, сжимавшие ствол пулемета, напоминали человеческие. Серые тактильные перчатки делали сходство почти карикатурным. Две телекамеры – два мертвых зрачка – смотрели на Луция. Легионер закатал штанину. Нога почти сплошь покрылась черными круглыми язвами. До нарывов было не дотронуться – каждый пульсировал острой болью. Луций и без осмотра знал, что левая нога тоже вся в болячках. Кто делал эти треклятые штаны? Толку от них никакого: болотные пиявки прокусывают толстую ткань так, будто это виссон для женского платья. Хорошо еще, башмаки в самом деле герметичны. А то бы Луций и шагу не смог ступить. Вот Алексу – ему хорошо. Пиявки липнут к его штанам, да что толку – аморфную сталь, из которой сделан корпус “Триария”, этим тварям не прокусить.
– Послушай, Алекс, выкинь ты к Орку этот пулемет, и неси меня, – предложил Луций.
– Ты ранен? – спросил робот.
– Я устал.
– Ты можешь идти.
– Не могу, железная сволочь! Не могу! – выкрикнул Луций.
Он вдруг всхлипнул от непереносимой жалости к себе. Как глупо! Подыхать на этой задрипанной, никому не нужной планете, когда тебе девятнадцать… Легионер провел грязной ладонью по лицу, изображая, что стирает слезы. Хотя слез не было – лишь веки невыносимо жгло. Может, этот жест разжалобит Алекса?
– У нас приказ. Мы должны успеть в сектор “пять”, – напомнил Алекс. – В заданный сектор мы выйдем через три часа. Сейчас привал. Двадцать минут.
“Приказ”! Ну да, приказ! Только на задание отправлялось две центурии легионеров и столько же боевых “Триариев”.
Как все было? Луций помнил смутно, что случилось после того, как их скутер подбили. Машина разломилась надвое, и носовая часть ее врезалась в дерево. Корма отвалилась и плюхнулась в мелкую лужу. Двое ребят погибли. Луций выжил. И его Алекс уцелел. Пока они с роботом хоронились в болотах, спасаясь от шквального огня, потеряли связь с остальными. Вообще операция с самого начала пошла наперекосяк. Планы красиво выглядят в объединенном штабе, когда их демонстрируют голопроекторы. В момент десантирования в двенадцатой капсуле, где находился Луций, отказала половина стабилизаторов. Капсула вращалась как сумасшедшая. В тот момент, когда посудина грохнулась на мелководье лесного озерца, Луций был уверен, что выблевал все внутренности. На карачках он выполз из кабины, и кое-как добрался до берега. Лежа на влажном песке, он смотрел, как в сером мутном небе вспыхивают один за другим веселые синие и белые огоньки. Вспыхивают и гаснут. В тот момент до него еще не дошло, что это сгорают посадочные модули XX легиона, “Жаворонки”. От них не осталось даже пепла – нечего будет переслать родным. Только в момент высадки лацийцы потеряли двадцать человек и столько же “Триариев”.