Меня было трудно обмануть, почти невозможно, если обманщик способен испытывать эмоции, ибо мой Голос позволял "видеть", "обонять" и даже "осязать" чужие чувства; впитывать их, или отторгать, а после некоторых весьма важных событий прошлого — ещё и управлять ими. Воистину, Благодать Императоров, толика которой досталась мне по ошибке, усилила возможности моего Голоса в разы, заставила его раскрыться и заиграть новыми красками, дала возможность управлять чужими чувствами, вызывать в людях и нелюдях гнев, радость, скорбь, страх, всё, что заблагорассудится, и я в совершенстве овладел всеми гранями этого умения. Несколько раз Голос спасал мою жизнь от убийц и помогал выявить готовящих пакость лицемеров, а в работе Великого Дознавателя он был совершенно незаменим.
Голос позволил на время оградить меня от лишнего внимания и в окружении большого количества гостей виновник торжества остался "в одиночестве". Использование Голоса требовало тем большей концентрации, чем больше сил я в него вливал — управляя эмоциями разумных существ, я вынужден был проводить нужные мне оттенки этих эмоций через себя, что, без умения абстрагироваться, со временем свело бы меня с ума, превратив в оголённый нерв.
Упорствующие вокруг очень быстро стали забывать о причине по которой их пригласили и с охотой придавались понятным и любимым утехам — они пили, употребляли наркотики, понемногу начинали танцевать, а некоторые сразу принялись вкушать друг друга. Шествуя из зала в зал и всюду внушая скуку каждому, взглянувшему на меня, я окунался в разные оттенки вкусового безумия Англэйн, которое распространялось не только лишь на декор, но и на музыку и даже свет. Лишь заметив странный проблеск жадности в густеющем море похоти, в которое превратилась атмосфера, я решил замедлиться и приглядеться. И был вознаграждён.
В небольшом пяточке свободного пространства, вокруг которого раскинулось "поле" атласных подушек с возлежавшими на них танами и тани, стоял мужчина в воздушном белом хитоне, достаточно коротком, чтобы не скрывать длинные красивые ноги и распахнутом на груди, чтобы все могли увидеть пару маленьких золотых прищепок, соединённых цепочкой, сжимавших его соски. Принадлежность сего персонажа к мужскому полу скорее с трудом угадывалась, нежели сразу бросалась в глаза — кожа его была бела и гладка, жесты казались манерными, лицо покрывал яркий макияж, а уши украшали тяжёлые золотые серьги, но всё это было вполне обыденно для многих местных танов, ибо в Башэне мужеложство приветствовалось. Меня же гораздо больше заинтересовало другое — мужчина с прищепками на сосках, несомненно, являлся человеком.
Издревле было так, что тэнкрисы, раскаявшиеся перед своей матерью, пестрели волосами и глазами всех мыслимых цветов, но глаза их не могли быть красными, а волосы — чёрными. С Упорствующими всё обстояло в точности наоборот, они всегда рождались черноголовыми и красноглазыми, все как один, и даже если тэнкрисы Башэна прибегали к краске для волос, то с глазами они ничего поделать не могли. Мужчина, стоявший на всеобщем обозрении и с улыбкой громко декламировавший что-то, что вызывало у публики приступы громкого смеха, имел волосы цвета сусального золота и почти такие же яркие золотистые глаза. Вдобавок к прочему, его широкая белозубая улыбка обходилась без острых тэнкриских клыков.
Закончив выступление, он высоко поднял бокал, провозгласил тост и выпил, после чего двинулся прочь, аккуратно ступая по атласу меж холёных тэнкриских тел. Некоторые таны и тани мимолётно касались его ног, ягодиц, иных мест, до которых могли дотянуться, другие пытались привлечь к себе, но златовласый смеялся и вежливо отшучивался, продолжая движение. Оказавшись на свободе, он неспешно двинулся ко мне.
— Моё почтение, тан л'Мориа. Разрешите представиться, Эдвард Д. Аволик, Великий Оборотник и лорд-инвестициарий Оборотной Империи.
Я пожал протянутую ладонь, отмечая, что унизанные перстнями пальцы имели стальную хватку.
— Вы знаете моё настоящее имя.
— Мне известно, что оно столь же настоящее, как и ди'Аншвар. Вы — дитя двух миров, в каждом из которых имеете право жить. Это весьма интересная и необычная черта, ценность которой вам ещё предстоит полностью осознать.
— Господин… м-м-м…
— Аволик. Но вы можете звать меня просто Эдвард.
— Господин Аволик, вы даёте понять, что многое обо мне знаете. Откуда?
— Специфика работы. Также как и вы, я заточен под своё дело в наивысшей степени превосходным образом, что даёт большие преимущества.
— И чем же занимается оборотник?
— Ну, не оборотничеством, как многие думают, — кокетливо улыбнулся он. — Мы занимаемся оборотом товаров различной ценности.
— Вы торговец?
— Назвать меня торговцем равносильно тому, как если бы вас назвали простым наушником или городовым захолустного городка. Я оборотник, я продаю и покупаю товары, ценность которых порой не выражается ни в каком денежном эквиваленте.
— Например?
— Ну, обычно я привожу в пример бессмертие, вечную молодость, солнце…
— Солнце?
— Точнее звёзды. Вам вот нужен громадный сгусток водорода, который будет пылать в небесах миллионы лет подряд? Могу продать с доставкой по Мегавселенной, если сойдёмся в цене.
— Я подумаю.
Оборотник поставил пустой бокал на поднос, проплывавшей мимо энгинай, и взял полный.
— В общем, я торгую всем, что только возможно и со всеми, с кем только возможно, путешествуя между мирами.
— А вот это любопытно.
— Не сомневался, что вы заинтересуетесь, тан л'Мориа. Мирозданий много, а не только лишь три с половиной, о которых знаете вы. Там, в Пустоте, квадриллионы миров, населённых квинтиллионами разумных существ, каждое из которых готово расстаться с тем, что оно имеет, дабы обрести что-то, чего у него нет.
— А ваше ремесло заключается в обеспечении обмена одного на другое. В товарообороте.
— Верно.
— И что же вы продаёте здесь? — поинтересовался я.
— Здесь я развлекался, ожидая вот этой самой беседы. — Златовласый легонько коснулся одной из прищепок, заставив её блеснуть рубинами и бриллиантами. — У меня уже давно хранилась партия таких вот прелестных маленьких безделиц, а здесь и публика подходящая, так что не устоял. Ненавижу упускать возможности.
— И как пошло?
— Оторвали едва ли не с руками, всё уже распродано, даже, собственно, этот экземпляр, который я напялил ради рекламы товара. Вам нравится?
— М-м-м… даже не знаю. Возможно, моя супруга была бы заинтригована, подари я ей нечто подобное.
— Несомненно. Но для прекрасной Бельмере я могу предложить изысканной красоты колье из нитей лунного света, украшенное слезами ангелов. Это такие бриллианты, с заточённым внутри неугасимым светом. Поверьте, ей понравится, гарантирую.
Его эмоциональный фон был ровен и благожелательно нейтрален, он никак не менялся, сколь бы внимательно я его ни изучал, а когда мой Голос попытался коснуться чувств неожиданного и весьма экзотичного собеседника, тот громко хихикнул, прикрыв накрашенные губы рукой.
— Право, не стоит. Ваш Голос не властен надо мной, тан л'Мориа, как и любое иное воздействие на разум. Эта голова защищена так, что проникнуть в неё не под силу ни богам, ни демонам. Работа обязывает, знаете ли.
— Я всенепременно это учту. Так и о чём же вы хотели со мной поговорить? Сразу же осмелюсь предположить, что о взаимовыгодной сделке.
— Вы попали в самую точку! Но к сути переходить пока что рано, сюда направляется посол ди'Кариа. Как только вырвитесь от него, поспешите покинуть дворец, у главного входа вас будет ждать мой паланкин, а после я помогу вам покинуть Башэн.
— Зачем бы мне его покидать?
— Если хотите вернуться в родной мир, я — ваш лучший шанс. Теперь прошу простить, мне нужно передать товар покупателям, а тани ди'Рахац выразила пожелания снять с меня прищепки собственными зубами. Разве я мог ей отказать?
Улыбнувшись напоследок, Эдвард Д. Аволик удалился, слегка виляя бёдрами, и оставил меня в изрядном недоумении. Впрочем, особо времени удивляться не осталось — по залу двигался чёрный шатёр. Именно так могло показаться при виде обширной конструкции из чёрной ткани с заострённой вершиной, которую несли четверо дракулин на длинных шестах, а охраняло четверо тэнкрисов при оружии.
Эти таны отличались от башэнцев как пираньи от золотых рыбок. Они облачались в доспехи чёрной кожи с множеством ремешков и сравнительно небольшими вставками металла, собирали длинные волосы в хвосты на макушках, на лбах носили металлические щитки с рожками, а на поясах — длинные серповидные гаффоры. От этих тэнкрисов не исходило никаких ярких чувств кроме, пожалуй, брезгливости, взгляды рубиновых глаз сверкали кинжальными ударами, движения были скупы. Воины.
Под всеобщими взглядами чужаки приблизились ко мне и один из сородичей молча указал рукой на прорезь входа.
— А если не пойду?
Вместо ответа он оскалился, демонстрируя клыки.
— Как примитивно. Вот, Себастина, как талогарцы привыкли подавать себя.
— Вы совершенно правы, хозяин, это вульгарно и непристойно.
Под переносным шатром царила полная тьма, и хотя глаза мои нуждались в свете меньше нежели глаза многих иных существ, даже им пришлось привыкнуть, прежде чем начать видеть хоть что-то. Тем "чем-то" оказалось лицо, едва-едва белевшее на фоне непроглядной черноты. Плотная ткань отрезала не только от раздражавшего лихорадочно изменявшегося освещения, но и от какофонии звуков, что царила снаружи. В темноте и тишине я смотрел на лицо, а лицо вглядывалось в меня.
— Ты видишь что-нибудь?
— Я вижу тебя, Разнек ди'Кариа.
— А я вижу тебя, Бриан, назвавшийся ди'Аншвар.
— Это моё имя.
— Да. Я знаю, кто ты.
— И ты не стал первым, кто сообщает мне об этом сегодня.
— Я знаю, что ты на самом деле.
— И ты не стал первым, кто сообщает мне об этом сегодня.
А потом он меня удивил.
— Я знал отца твоего отца. Вы очень похожи.
— Приму это как похвалу