– Я и двое моих братьев занимались рыбной ловлей у островов за Моское, поблизости от Вурга. У нас была маленькая шхуна в семьдесят тонн. Во время сильных волнений всегда можно наловить рыбы, лишь бы хватило смелости; но из всех лофоденских рыбаков только мы трое решались пускаться к этим островам. Главное место ловли значительно южнее; там всегда можно найти рыбу; туда и отправляются наши рыбаки. Но самые лучшие местечки между утесами, близ Вурга, тут и улов богаче, и рыба самых разнообразных пород. Нам случалось в один день наловить больше, чем иной, более трусливый, налавливал в неделю. В сущности, мы пускались в спекуляцию: презрение к смерти заменяло труд, смелость отвечала за капитал.
Мы оставляли шхуну в бухточке миль за пять отсюда, а при хорошей погоде пользовались непродолжительным затишьем между приливом и отливом, проплывали по главному протоку Москоештрема и бросали якорь подле Оттергольна или Зандфлезена, где водоворот свирепствовал не так сильно. Тут мы дожидались следующего затишья, а когда оно наступало, возвращались домой. Эти поездки мы предпринимали при сильном боковом ветре, когда были уверены, что он не прекратится до нашего отъезда, и очень редко ошибались в расчете. Только два раза в течение шести лет нам случилось простоять на якоре всю ночь по милости мертвого штиля, явления очень редкого в этой местности; а однажды буря задержала нас на целую неделю, так что мы чуть не околели с голода. На этот раз мы были бы унесены в море (водоворот крутил нас до того, что мы запутали якорь и тащили его по грунту), если бы мы не попали в одно из бесчисленных переменных течений, направляющихся сегодня в одну сторону, завтра – в другую, которое занесло нас в затишье, к Флимену, где удалось нам лечь на якорь.
Я не могу изобразить и тысячной доли тех затруднений, которые нам приходилось испытывать. Место это неудобное для плаванья даже в тихую погоду. Однако нам всегда удавалось благополучно справляться с самим Москоештремом, хотя, признаюсь, у меня не раз душа уходила в пятки, когда нам случалось запоздать иди слишком поторопиться. Ветер не всегда был так силен, как мы рассчитывали, так что мы с трудом ускользали от потока. У старшего брата моего был сын восемнадцати лет, у меня – двое молодцов. В таких случаях они много помогали нам, работая веслами, да и в рыбной ловле оказывали немалую поддержку, но мы не всегда решались брать их с собой: не хватало духа подвергать ребят такой опасности, так как опасность в конце концов была чрезвычайная.
Через несколько дней исполнится три года со времени происшествия, о котором я намерен вам рассказать. Оно случилось 10 июля 18… года – день, памятный для здешнего населения. Такого страшного урагана, какой пришлось нам испытать в этот день, не было на памяти человеческой. А между тем все утро и позднее, почти до сумерек, погода стояла чудесная, дул свежий, легкий ветерок с юго-запада, солнце ярко светило, и самые опытные из наших моряков в мыслях не имели того, что случилось к вечеру.
Мы трое – я и мои братья – отправились к островам около двух часов пополудни и скоро нагрузили рыбой шхуну. Мы все заметили, что рыба ловилась, как никогда. Было ровно семь по моим часам, когда мы отплыли домой, рассчитывая миновать самую опасную часть потока во время затишья, которое должно было наступить в восемь часов.
Мы отплыли под свежим ветром, дувшим справа от кормы и сначала шли очень быстро, не предвидя никакой опасности, да и не было никаких признаков опасности. Но у Гельсеггена ветер внезапно переменился. Явление было совершенно необычайное – ничего подобного не случалось с нами раньше, – так что я почувствовал какое-то смутное беспокойство. Мы попытались плыть дальше, но это оказалось невозможным по милости бурунов. Тогда я предложил было вернуться и лечь на якорь, но тут, взглянув на небо, мы увидели странное медно-красное облако, которое уже заволокло весь горизонт и росло с поразительною быстротою. Ветер внезапно стих, и мы застряли на месте, двигаясь то туда, то сюда, во все стороны. Впрочем, мы не успели даже сообразить, в чем дело. Не прошло минуты, как налетел ураган, не прошло двух минут, как небо покрылось густыми тучами – и наступила такая кромешная тьма, что мы не могли видеть друг друга.
Было бы безумием пытаться описывать этот ураган. Старейший из норвежских моряков никогда не испытывал ничего подобного. Мы кинулись убирать паруса, но при первом же порыве вихря мачты снесло за борт, точно срезало. Главная мачта увлекла за собой моего меньшего брата, который привязал себя к ней для безопасности.
Наша шхуна походила на перышко, брошенное в пучину. У нее была совершенно ровная палуба с маленьким люком на носу; этот люк мы всегда закрывали, отправляясь в море. Без этой предосторожности мы, без сомнения, пошли бы теперь ко дну, так как по временам совершенно погружались в воду. Как уцелел мой брат, я не знаю и никогда не мог узнать. Что касается меня, то, выпустив фок-зейль, я кинулся ничком на палубу, уперся ногами в узкий шкафут, а руками уцепился за рым-болт у подножия передней мачты. Я сделал это – лучшее, что я мог сделать, – совершенно бессознательно, так как был слишком ошеломлен, чтобы рассуждать и соображать.
Как я уже сказал, по временам мы совершенно погружались в воду; в таких случаях я старался не дышать и изо всех сил держался за рым-болт. Когда становилось невмочь, поднимался на колени и высовывал голову из воды. Но вот суденышко наше встряхнулось, как встряхивается собака, выйдя из воды, и поднялось над морем.
Я немного опомнился и стал собираться с мыслями, когда кто-то схватил меня за руку. То был мой старший брат. Сердце мое затрепетало от радости, так как я был уверен, что его снесло за борт, но в ту же минуту радость сменилась ужасом; он нагнулся к моему уху и крикнул только одно слово: «Москоештрем».
Как передать, что я почувствовал в эту минуту? Я затрясся как в лихорадке. Я знал, что значит это слово, что он хочет мне сказать. Ветер мчал наше судно в водоворот Мальштрема, и ничто не могло спасти нас!
Пересекая главный поток, мы всегда держались как можно дальше от водоворота, даже при тихой погоде, да и то дожидались затишья. Теперь же несло нас в самый водоворот, да еще при таком урагане! Конечно, подумал я, мы попадем туда как раз во время затишья – значит, есть еще надежда… Но в ту же минуту я выругал сам себя за эту безумную мысль. Разумеется, никакой надежды нет, я очень хорошо понимал, что гибель неизбежна, хотя бы мы были на девяностопушечном корабле.
Между тем первый натиск шторма ослабел, или, быть может, мы привыкли к нему, во всяком случае, поверхность моря, до тех пор гладкая и ровная, вздулась чудовищными валами. На небе тоже произошла странная перемена. Всюду кругом оно оставалось черным, как вар, только над головой прояснело в виде круглой площадки чистейшей лазури, с которой светила яркая полная луна. Теперь мы могли ясно различать все окружающие предметы, но, боже, что за картина осветилась перед нами!
Я пробовал заговорить с братом, но грохот, причины которого я не понимал, до того усилился, что он не слышал слов моих, хотя я кричал во все горло над самым его ухом. Но вот он покачал головой, побелев как полотно, и поднял палец, точно хотел сказать: слушай!
Сначала я не понимал, но вскоре у меня мелькнула ужасная мысль. Я вынул из кармана часы, посмотрел на циферблат при свете луны и швырнув их в море, залился слезами. Они показывали семь. Мы упредили момент затишья; водоворот был в полном разгаре!
Ежели судно хорошей постройки, тщательно удиферентовано, не слишком нагружено и идет полным ветром, волны точно подкатываются под него – зрелище, которое всегда удивляет не моряка. До сих пор мы легко скользили по волнам, но вот исполинский вал подхватил нас под корму и стал поднимать – выше – выше – точно на небо. Я бы не поверил, что волна может подняться на такую высоту. Затем мы помчались вниз быстро-быстро – так что я почувствовал дурноту и головокружение, точно падал с высокой горы. Но пока мы были наверху, я успел бросить взгляд кругом, и этого взгляда было достаточно. Я тотчас определил наше положение. Водоворот Москоештрем находился за четверть мили от нас, но он так же мало походил на обычный знакомый мне Москоештрем, как пучина, которую вы видите перед собой, на мельничный ручей. Если бы я не знал, где мы находимся и чего должны ожидать, я бы совсем не узнал местности. Я невольно закрыл глаза от ужаса. Веки сомкнулись сами собою, точно в судороге.
Минуты через две волнение сразу улеглось, и мы попали в пояс пены. Судно круто повернуло налево и помчалось в этом направлении с быстротой молнии. В ту же минуту оглушительный рев превратился в пронзительный свист – точно несколько тысяч пароходов вздумали разом выпустить пар. Теперь судно мчалось в поясе пены, которая всегда окаймляет устье водоворота, и я ждал, что мы вот-вот ринемся в бездну. Мы различали ее очень неясно, так как судно неслось с чудовищною быстротой. Казалось, оно совсем не погружается в воду, а скользит по поверхности пены, подобно мыльному пузырю. Правой стороной оно было обращено к водовороту, а левой – к океану, который мы только что оставили. Он стоял стеной, заслоняя от нас горизонт.
Как это ни странно, но теперь, когда мы находились на краю бездны, я был гораздо спокойнее, чем раньше, когда мы приближались к ней. Утратив всякую надежду, я не испытывал ужаса, который так придавил меня вначале. Вероятно, отчаяние придало мне силы.
Вы примете мои слова за похвальбу, но, уверяю вас, в эту минуту я думал, как прекрасна подобная смерть и как нелепо беспокоиться о своей ничтожной особе при виде такого чудесного проявления могущества божия. Кажется даже, я покраснел от стыда, подумав это. Немного погодя я не на шутку заинтересовался самим водоворотом. Мне положительно хотелось исследовать его пучины, хотя бы ценою жизни; и я жалел только, что нельзя будет поведать старым товарищам о тайнах, которые мне доведется увидеть. Без сомнения, это странные мысли для человека, находящегося в таком положении. Я часто думал с тех пор, что быстрое вращение судна привело меня в такое возбужденное состояние.