В. (С большой живостью.) Нет, нет!
П. Вас радует предстоящее?
В. Если бы я был в состоянии бодрствования, я хотел бы умереть. Но теперь это не имеет смысла. Месмерическое состояние так близко к смерти, что я им довольствуюсь.
П. Мне хотелось бы, чтобы вы объяснились, мистер Ванкирк.
В. Охотно, но это требует бо льших усилий, чем я способен их сделать. Вы меня спрашиваете не так.
П. Что же я должен спросить?
В. Вы должны начать с начала.
П. С начала! Но где же начало?
В. Вы знаете, что начало есть Бог. (Это было сказано тихим колеблющимся голосом и со всеми признаками глубочайшего благоговения.)
П. Что же такое Бог?
В. (После нескольких мгновений колебания.) Я не могу сказать.
П. Разве Бог – не дух?
В. Когда я был в состоянии бодрствования, я знал, что вы разумеете под словом «дух», но теперь мне это кажется только словом, таким же, например, как истина, красота. Я разумею, что это только свойство.
П. Разве это неверно, что Бог нематериален?
В. Нематериальности нет, это только слово. То, что не есть материя, не существует вовсе, разве что свойства суть вещи.
П. Тогда Бог материален?
В. Нет. (Этот ответ весьма изумил меня.)
П. Так что же такое он?
В. (После долгой паузы, и невнятным голосом.) Я понимаю, но об этом трудно говорить. (После новой долгой паузы.) Это – не дух, потому что он существует. Это и не материя, как вы ее разумеете. Но есть градации материи, о которых ничего не знают; более плотным движется более тонкое, более тонким – более плотное. Например, атмосфера приводит в движение электрическую основу, между тем как электрическая основа проникает атмосферу. Эти градации материи увеличиваются в разреженности или тонкости до тех пор, пока мы не достигаем бесчастичной материи – безраздельной, единой; и здесь закон передачи движения и проницаемости видоизменяется. Крайняя, или бесчастичная, материя не только все проникает, но и все приводит в движение – и таким образом она есть все в самом себе. Эта материя есть Бог. То, что люди пытаются воплотить в слове «мысль», представляет из себя материю в движении.
П. Метафизики утверждают, что всякое действие сводится к движению и мышлению и что последнее есть источник первого.
В. Да; и теперь я вижу спутанность самой идеи. Движение есть действие разума – не мышления. Бесчастичная материя, или Бог, в состоянии спокойствия представляет из себя (насколько мы можем это постичь) то, что люди называют разумом. И власть самодвижения (равноценная по действию человеческой воле) представляет из себя в бесчастичной материи результат ее единства и всевлияния; как – этого я не знаю, и теперь ясно вижу, что и не узнаю никогда. Но бесчастичная материя, приведенная в движение некоторым законом, или свойством, существующим в себе, представляет из себя нечто мыслящее.
П. Не можете ли вы мне дать более точное представление о том, что вы называете бесчастичной материей.
В. Материя, которую познает человек, при градации ускользает от чувств. Перед нами, например, металл, кусок дерева, капля воды, атмосфера, газ, теплота, электричество, светоносный эфир. Теперь все это мы называем материей, и всю материю подводим под одно общее определение; однако же, несмотря на это, не может быть двух представлений, более существенно различных, чем то, которое мы связываем с металлом и со светоносным эфиром. Достигая до этого последнего, мы чувствуем почти непобедимую склонность отнести его в ту область, к которой относится дух или ничто. Единственное соображение, удерживающее нас, есть наше представление об его атомическом строении; и здесь мы даже взываем о помощи к нашему представлению об атоме как о чем-то обладающем бесконечной малостью, твердостью, осязаемостью и весом. Уничтожьте идею атомического строения, и вы не будете более способны смотреть на эфир как на сущность или, по крайней мере, как на материю. За неимением лучшего слова мы можем называть его духом. Сделайте теперь один шаг за пределы светоносного эфира – представьте материю, настолько более разреженную, чем эфир, насколько этот эфир разреженнее металла, и вы сразу (несмотря на все школьные догматы) достигнете единой массы – бесчастичной материи. Ибо, хотя мы можем допустить бесконечную малость самых атомов, бесконечная малость в пространстве между ними – абсурд. Должна быть точка – должна быть степень разреженности, при которой, если атомы достаточно численны, промежуточные пространства должны исчезнуть и масса должна абсолютно слиться. Но раз мы устранили идею атомического строения, природа массы неизбежно проскользает в ту область, которую мы постигаем как дух. Ясно, однако, что это по-прежнему остается материей. Дело заключается в том, что представить дух невозможно, как невозможно вообразить то, что не существует. Когда мы льстим себя уверенностью, что мы построили представление о нем, мы просто обманываем наш разум рассмотрением бесконечно разреженной материи. П. Мне представляется непреоборимым одно возражение против идеи абсолютного слития, абсолютного сцепления массы, именно, чрезвычайно малое сопротивление, испытываемое небесными телами в их обращении в пространстве – сопротивление, которое, как теперь удостоверено, правда, существует в известной степени, но которое, тем не менее, так незначительно, что оно было совершенно не замечено Ньютоном при всей его проницательности. Мы знаем, что сопротивление тел находится преимущественно в пропорции к их плотности. Абсолютное сцепление есть абсолютная плотность. Там, где нет промежуточных пространств, не может быть прохождения. Абсолютно густой эфир представил бы бесконечно более действительную задержку для движения звезды, чем это мог бы сделать эфир из бриллианта или железа.
В. На ваше возражение можно ответить с легкостью, которая почти равняется видимой невозможности на него ответить. Что касается движения звезды, нет никакой разницы между тем, проходит ли она через эфир или эфир через нее. Нет астрономической ошибки более необъяснимой, чем та, что объясняет известную замедленность комет их прохождением через эфир, ибо, каким бы разреженным мы ни предположили эфир, он возник бы преградой для всего звездного обращения в гораздо более краткий период, чем это было допущено астрономами, попытавшимися обойти тот пункт, который они сочли невозможным понять. Замедление, действительно испытываемое, является, с другой стороны, приблизительно таким, какое могло бы быть ожидаемо от трения эфира при мгновенном прохождении через планету. В одном случае задерживающая сила мгновенна и завершена в самой себе, в другом – она бесконечно собирательна.
П. Но во всем этом – в этом отожествлении чистой материи с Богом – нет ничего кощунственного? (Я был вынужден повторить этот вопрос, прежде чем усыпленный мог вполне понять, что я хочу сказать.)
В. Можете ли вы сказать, почему материя должна быть менее почитаема, чем разум? Притом вы забываете, что материя, о которой я говорю, во всех отношениях есть истинный «разум» или «дух» школьной терминологии, насколько это касается ее высоких способностей, и, кроме того, одновременно представляет из себя «материю» той же школьной терминологии. Бог, со всеми качествами, приписываемыми духу, есть лишь совершенство материи.
П. Вы утверждаете, значит, что бесчастичная материя в движении есть мысль.
В. Вообще, это движение есть всемирная мысль всемирного разума. Эта мысль творит. Все сотворенное есть ничто иное, как мысль Бога.
П. Вы говорите «вообще».
В. Да. Всемирный разум есть Бог. Для новых индивидуальностей материя необходима.
П. Но вы говорите теперь о «разуме» и о «материи», как это делают метафизики.
В. Да, чтобы избежать смешения. Когда я говорю «разум», я разумею бесчастичную или конечную материю; под «материей» я понимаю все остальное.
П. Вы сказали, что «для новых индивидуальностей материя необходима».
В. Да, так как разум в своем невоплощенном существовании есть чистый Бог. Для создания индивидуально мыслящих существ было необходимо воплотить частицы божественного разума. Таким образом, человек индивидуализирован. Отрешенный от этого дара телесности, он был бы Богом. Теперь же частичное движение воплощенных частиц бесчастичной материи есть мысль человека, как движение в целом – мысль Бога.
П. Вы говорите, что отрешенный от тела человек будет Богом?
В. (После сильного колебания.) Я не мог этого сказать, это бессмыслица.
П. (Смотря на запись.) Вы сказали, что «отрешенный от дара телесности человек был бы Богом».
В. И это верно. Человек, таким образом измененный, стал бы Богом – стал бы неиндивидуализированным. Но он никогда не может быть так изменен, по крайней мере, никогда не будет, иначе мы должны были бы вообразить действие Бога возвращающимся к самому себе – действие бесцельное и напрасное. Человек – создание. Создания – мысли Бога. Свойство мысли – быть невозвратимой.
П. Я не понимаю. Вы говорите, что человек никогда не будет отрешен от тела?
В. Я говорю, что никогда он не будет бестелесным.
П. Объясните.
В. Есть два тела – начальное и законченное, – в соответствии с двумя состояниями, червяка и мотылька. То, что мы называем «смертью», есть лишь болезненная метаморфоза. Наше теперешнее воплощение – поступательное, подготовительное, временное. Наше будущее воплощение – совершенное, конечное, бессмертное. Конечная жизнь есть полный замысел.
П. Но метаморфозу червяка мы постигаем осязательно.
В. Мы – конечно, но не червяк. Материя, из которой состоит наше начальное тело, находится в пределах кругозора органов этого тела, или, говоря яснее, наши начальные органы приспособлены к той материи, из которой создано тело конечное. Таким образом, конечное тело ускользает от наших начальных чувств, и мы видим лишь раковину, отпадающую от внутренней формы, не самую внутреннюю форму; но эта внутренняя форма, так же как облекающая ее раковина, постижима для тех, кто уже приобрел конечную жизнь.