— Так пригласи ее в гости. — велела я. — Я тоже хочу послушать про Спиридонова.
— Ох, ревнивая баба хуже обезьяны с гранатометом. — вздохнул Митяй, но послушно перезвонил Милочке:
— Солнышко, у меня от бессонной ночи геморрой разыгрался. — по стариковски вздыхая, протянул он. Я невольно прыснула, зажав рот ладонью. — Совсем старый стал, не могу выбраться из дома. Что? Где геморрой находится? Ах, вон оно что! Ну да, ну да, перепутал старик Митяй. Не геморрой, а радикулит! Но из дома все равно никак. Приезжай ко мне, кисонька, побалакаем.
Разумеется, Милочку он уболтал и, смеясь, повернулся ко мне:
— Оцени мое обаяние! Она приедет, еще и фруктов старому больному Митяю привезет.
— А она знает, что мы вместе живем? — подозрительно спросила я.
— Пока не знает. Сюрприз будет. — весело заржал Митяй, и я невольно засмеялась вместе с ним.
К приходу Милочки мы в четыре руки соорудили салат из крабовым палочек с яйцами, и я от души настругала туда чесноку. Митяй к крабовому салату все равно не притронется, я тоже, поскольку чеснок на дух не переношу. Вот пусть одна Милочка и благоухает чесноком.
Мое пребывание в доме Митяя и правда стало для Милочки сюрпризом, судя по ее лицу, не слишком приятным. Впрочем, высказывать свое неудовольствие она не стала, лишь сухо кивнула мне, сунула в руки кулек с огромными оранжевыми апельсинами и сосредоточила все внимание на раздувшемся от самодовольства Золотухине.
Тот распушил перья, и добрых четверть часа рассказывал, как он рад милочкиному визиту, и как ему приятно поговорить с умной и рассудительной девушкой. От крабового салата гостья отказалась наотрез, учуяв ядреный запах чеснока, зато проголодавшийся Митяй мгновенно умял пол-салатницы. Чеснок его не смутил совершенно. Я сидела за столом, чистила апельсины и мрачно смотрела, как Золотухин с аппетитом ест вкусный, но недоступный для меня салат. Заодно пришлось выслушать его завернутые дифирамбы в адрес медсестры. Изредка он вставлял какие-то вопросы о больнице и врачах, но эта тема не слишком интересовала Милочку. По крайней мере, стало ясно, что об исчезновении Спиридонова она пока не слышала.
Наконец, я перебила Митяя вопросом:
— А что, ваш Спиридонов медсестричек соблазняет?
От неожиданности Милочка подавилась очередной долькой, и, прокашлявшись, спросила:
— С чего ты взяла? Он такой сухарь, что хоть гвозди заколачивай! Даром, что симпатичный.
— Ага, а одна девушка чуть не утопилась, когда он ее бросил!
— Да откуда ты знаешь? — изумление Милочки казалось неподдельным. — Я с ним три года работаю, и то не слышала!
— А мне Жанна рассказала.
— Жанна? А, новенькая! — сообразила Милочка. — Она у нас работает не больше недели, а надо же, все знает про нашего зава! — в его голосе звучала неприкрытая обида.
— Погоди, как не больше недели? — изумилась я. — Она так уверенно говорила про Спиридонова — что он местный Казанова, ее подругу соблазнил и бросил…
— Ну так может она в другом отделении работала. — пожала плечами Милочка. — А ее подруга и вообще может не медсестра. Думаешь, в городе других девушек нет?
Да, все могло быть и так, как решила Милочка. Жанна могла знать Спиридонова очень давно, а ее подруга могла и не иметь отношения к медицине. Если бы не похищение врача, я не стала бы и выяснять, откуда взялась Жанна. Но теперь…
Я вопросительно поглядела на Митяя. Он едва заметно кивнул, потом спросил:
— Милочка, ты могла бы узнать, где раньше работала Жанна?
— Зачем она тебе? — нахмурилась медсестра.
Я с легкой насмешкой поглядела на Митяя — как выкручиваться будет? Похоже, больше не удастся использовать Милочку втемную, она далеко не глупа. Митяй нахмурился, отодвинул уже пустую салатницу подальше и, взяв неочищенный апельсин, встал и прогулялся по комнате. Мы с Милочкой молча следили за его неспешной прогулкой. Наконец, он решился.
— Милочка, смотри, как интересно получается. — медленно сказал он, присаживаясь на кресло рядом с ее стулом. — Сначала кто-то поджигает отделение. Потом у Спиридонова исчезает красная коробка с непонятным препаратом. Потом в отделении появляется новая медсестра, прекрасно знающая Спиридонова, а потом… пропадает он сам.
— Как пропадает? — ахнула Милочка. — Вчера он был на месте. Мы вместе из больницы выходили вечером.
— Я знаю, что он был в отделении. — нехотя ответил Митяй. Похоже, он уже жалел, что выболтал лишнее. — А после работы пришел к нам в гости, засиделся до глубокой ночи, а потом его похитили.
Он кратко рассказал, как врача запихнули в машину, а мы не разглядели ни цвета, ни номеров. Медсестра слушала молча, не задавая больше вопросов, только все сильнее бледнела. Закончив рассказ, Золотухин с надеждой спросил:
— Теперь понимаешь, почему нам надо узнать как можно больше про Жанну?
— Теперь понимаю. — слегка запинаясь, ответила Милочка. — Я-то, дура, решила, что тебе понравилась. Мало ли, может, Ленка не удовлетворяет в постели, или готовит плохо. А ты просто использовать меня решил, как шпиона. За бандитами проследить. А потом бандиты меня раскусят и тоже похитят. Но тебе-то плевать. Одной дурехой меньше.
Она бросила на стол апельсиновую кожуру, которую судорожно сжимала в руках во время рассказа о похищении, вскочила и выбежала в коридор. Митяй поднялся было, чтобы ее проводить, но девушка схватила свою сумочку, накинула на плечи плащ, и выбежала из квартиры.
Золотухин с низко опущенной головой вернулся в комнату и сел в кресло, ссутулившись и глядя в пол. Я с сочувствием смотрела на него. Надо же, как он расстроился из-за своего прокола, и как это не похоже на жизнерадостного и безумно самоуверенного оптимиста! Любую неудачу Митяй называл репетицией будущего успеха. Я была уверена: чтобы выбить его из седла, нужно что-то покруче сбежавшей медсестры. Смотреть на сгорбившегося от расстройства Митяя было слишком тяжело, и я кинулась его утешать:
— Митя, да обойдемся мы без этой трусихи. Не расстраивайся ты! Сообщи про Жанну Валере Стройкину, пусть он ее данные ищет. Да и у меня есть ее телефон, я тоже могу с ней встретиться.
— Ленка, скажи. — странно изменившимся тоном спросил Митяй. — Я правда такой ужасный? Я ведь и тебя подставляю…
— Митя, да что с тобой?
— Я никогда не задумывался о том, что рискую не только собой… — тихо сказал он. — Мне все казалось — это такая забавная игра в разведчиков. Ну, жизнь у меня одна, конечно, но без постоянного риска она мне и не нужна. А тебе… Ты ведь хочешь жить, Лена? Ты ради меня играешь в эти игры?
Я молчала, не зная, что ответить. В самом деле, почему я ввязалась в эту авантюру с расследованием? Я очень боюсь заразы, да и странное похищение врача меня не на шутку испугало. Моя жизнь мне дорога как память, и вовсе не доставляет удовольствия постоянно ей рисковать. Так неужели я и в самом деле все это делаю лишь ради Митяя?
Но, с другой стороны, если на миг представить, что Митяй резко изменился? Что он не устраивает больше скандалы, чтобы потом описать их в своей газете. Что он перестал влезать в опасные авантюры, рисковать собой и другими… а вместо этого занялся, к примеру, вышивкой или плетением макраме. Смогла бы я любить такого Митяя? Осталась бы вместе с ним? И я, ласково улыбнувшись, сказала:
— Митенька, я влезла в это расследование ради тебя. Но я и полюбила тебя за то, что ты такой… И за то, что рядом с тобой и я становлюсь сильной и храброй.
— Ты… серьезно? Или меня утешаешь? — недоверчиво спросил Митяй, но из его голоса пропала угнетающая меня безнадежность.
— Поверь, если бы ты вышивал крестиком, ты нравился бы мне намного меньше. — подытожила я, и мы, представив в красках эту дикую картину, с облегчением расхохотались.
Глава 9
В огромном вестибюле ТЮЗа было сумрачно и как-то непривычно безлюдно. Я часто приходила сюда лет пять-шесть назад, и всегда холл театра всегда был ярко освещенным и полным театрального люда. У окошка сидела веселая полная кассирша, напротив нее у служебного входа дежурил разговорчивый старик-вахтер, а в гардеробе, облокотившись на высокие бортики, щебетали милые молодые девчонки, студентки местного театрального ВУЗа. К ним прибегали поболтать молодые артисты, и веселый кокетливый смех раздавался в холе, отталкивался от каменных стен и эхом разносился по всему театру.
Но сейчас касса была закрыта, гардероб темен и пуст, и лишь вахтер одиноко сидел за невысокой перегородкой, демонстративно уткнувшись в газету и отказываясь с нами общаться. Возможно, у меня разыгралось воображение, но театр показался мне вымершим, словно небольшой средневековый город во время чумы.
Если честно, мне совсем не хотелось ехать сюда. Да и Митяй склонялся к тому, что стоило бы поехать в инфекционку и потрясти Жанну, а через нее выйти на похитителей Спиридонова. Но майор Стройкин после рассказа о загадочной медсестре запретил нам даже приближаться к больнице, сообщив, что иначе арестует нас за разглашение следственной тайны и срыв оперативной деятельности. Сидеть без дела Митяй не мог, потому расследование решено было продолжить в ТЮЗе, где от загадочной болезни погибли две актрисы и помощник режиссера.
Слегка побледнев, Митяй крепко сжал мою руку, и повлек за собой наверх. Главный режиссер театра, Борис Натанович Фридман ждал нас в большом полукруглом зале, таком же темном и словно бы вымершем, как и весь театр. Опираясь на соседние сиденья, он встал нам навстречу с приставного стула, поглядел в глаза Митю полными скорби глазами и грустно сказал:
— Митя, я понимаю, вы хотели как лучше. Но получилось, увы, как всегда. Теперь от нас ушли почти все актрисы, и мне не с кем ставить спектакли. Завтра придут дети, но Буратино они не увидят. Им вернут деньги за билеты… но разве это то же самое, что увидеть Буратино?
— Борис Натанович, я сожалею… Но у вас в театре эпидемия. — твердо ответил Митяй.
— Но почему таки я жив и здоров? — удивленно переспросил главреж. — Да и у остальных наших сотрудников здоровье крепкое, тьфу-тьфу-тьфу, конечно. Даже у тех, кто отсюда ушел, перепуганный до смерти. Разве бывает эпидемия из трех человек?