Casta Diva из «Нормы» Беллини, а сам маэстро в это время попивает молочко. А как он твоими стихами восхищается!
— Действительно, — согласился я. — Его трактовка моего «Ворона» произвела на меня впечатление, и я согласился на инсценировку этого произведения.
— Да это просто здорово! Публика с ума сойдет. Придется давать дополнительные представления. Финансовые детали обсудили?
— Я полностью удовлетворен всеми деталями соглашения.
— Прелестно, прелестно. Рад, что заработаешь шекель-другой. Побалуешь своих милых дам.
— Что касается милых дам. Обе они, и тетя Мария и Вирджиния, в высшей степени благодарны вам за последнюю посылку. Как, разумеется, и я сам. Позвольте выразить вам глубочайшую признательность.
— Спасибо, спасибо, дружок, — озадачился Барнум, — только я что-то не понимаю, о чем ты ведешь речь. Что за посылка?
— Как, а корзина с продовольствием сегодня утром?
— Продовольствие, — наморщил лоб Барнум. — Корзину я послал, вернувшись из Европы, точно. Как приехал, так и заказал подарочный набор в «Парк энд Тилфорд», лучшие продавцы деликатесов во всем городе, да и в Новом Свете. Барнум выбирает лучшее, сам понимаешь. Все лучше и лучше — мой девиз. Только ведь когда это было-то…
— Значит, вы не отправляли нам корзину этим утром? — спросил я, холодея от недоброго предчувствия.
— Мальчик мой, я бы сказал тебе, если бы послал, чего тут скрывать. Должно быть, какой-нибудь твой поклонник… По, что с тобой? Ты побелел, как призрак!
Я был не в состоянии отвечать. Круто развернувшись и испустив вопль, я бросился к лестнице.
Глава восемнадцатая
Карсон уже поджидал меня возле скелета мастодонта, изучая ископаемое скучающим взглядом. Скелет этот, отрытый на ферме под Скенектеди, штат Нью-Йорк, Барнум купил за огромную сумму в три тысячи долларов и с большой помпой выставил на обозрение прошлой зимой. Поздоровавшись с Таунсендом, следопыт заметил на моем лице выражение крайнего расстройства и поинтересовался, что случилось.
— Нам следует немедленно отправиться домой, — сказал я. — Боюсь, что над нашими близкими сгустились тучи. Я все объясню по дороге.
Оказавшись вне музея, мы втроем направились к моему обиталищу. Я пустился в объяснения, возвысив голос, дабы перекрыть уличный шум.
— Я уверился, что ночной инцидент с несущейся во весь опор пожарной колесницей не был случайностью, как вы и подозревали, дорогой Кит. Более того, я убежден, что это предумышленное нападение устроено наемным убийцей. Неудача первой попытки побудила его предпринять вторую, чтобы добиться желаемого результата и тем самым выполнить условие, необходимое для получения гонорара. Мистер Таунсенд — я кивнул в сторону шагающего рядом репортера — рассказал мне о бандите из Бауэри, который распространял прейскурант на услуги своей шайки, и упомянул об отравлении как о способе убийства. Сопоставляя эту информацию с фактом получения продовольственной корзины от неизвестного лица, я не мог не впасть в беспокойство, когда узнал, что подарок этот прислан не нашим другом Барнумом.
— Корзина с отравленными продуктами? — спросил Карсон.
— Я этого сильно опасаюсь. Молю небеса, чтобы я оказался не прав. Или же, если я прав, чтобы эти дары остались нетронутыми до нашего возвращения.
Мы очень торопились и вскоре прибыли к нашему домику, выглядевшему светло и беззаботно в ярких солнечных лучах. Ворвавшись во двор через калитку, я увидел миссис Уитэйкер, с лейкой в руках склонившуюся над цветочной рабаткой. В нормальных обстоятельствах я не преминул бы остановиться и перекинуться с доброй женщиной несколькими ничего не значащими, но способствующими поддержанию духа замечаниями о погоде, о цветении природы, о новостях нашей округи, города и всего мира, но сейчас я лишь кивнул ей и почти бегом устремился ко входу.
И вот я уже колочу в дверь квартиры, с замиранием сердца ожидая ответа. Через несколько мгновений (показавшихся мне вечностью) изнутри послышались шаги. Дверь открылась, я увидел перед собою милое лицо Путаницы, испуганно воскликнувшей:
— Эдди! Что с тобой?
Я переступил через порог и схватил тещу за плечи.
— Тетушка, дорогая, вы все целы?
— Д-да, у нас все в порядке, — удивленно ответила она. — Все живы-здоровы, слава Богу.
Подтверждая ее слова, в этот момент в прихожую высунулись Сестричка и Иеремия.
— Что случилось, Эдди? — спросила моя дорогая жена. Иеремия молча смотрел на меня внимательными глазами.
— Ничего-ничего, теперь все в порядке, раз я убедился, что вы невредимы.
Карсон подошел к сыну и ласково взъерошил его волосы.
— Ты хорошо себя вел, Иеремия?
Мальчик улыбнулся и подтверждающе кивнул.
— Вы уже знакомы с мистером Таунсендом, — указал я на журналиста, скромно мявшегося у дверей со шляпой в руках. — Мы все обязаны ему — он указал на грозившую нам опасность.
Путаница ахнула и всплеснула руками.
— Тетушка, дорогая, скажи мне, где та корзина со съестным, которую доставили утром?
— Да так на кухне и стоит, на столе.
— И никто к ней не прикасался?
Сестричка покачала головой.
— Мы с Иеремией все время рисовали в гостиной.
— И я не трогала, — заверила тетушка.
— Благодарение небу! — облегченно вздохнул я, повернулся и отправился в кухню с целью обследовать вызвавшую такое беспокойство посылку анонимного отправителя.
Перешагнув через порог кухни, я замер.
Опрокинутая корзина валялась на полу. Содержимое ее рассеялось по всей кухне. Внимание мое сосредоточилось на увесистом клине чеддера, в котором отсутствовал неровно вырванный кусок. Пол рядом с фрагментом сырной головы был усеян желтого цвета крошками. Сердце мое сжалось в предчувствии, так как я уже понял, что сейчас увижу.
В следующее мгновение мои опасения подтвердились. Оглядев кухню, я заметил в углу неподвижное тело верного пса Карсона. Вскрикнув, я бросился к бедной собаке. Она еще дышала, не открывая глаз. Из уголков рта сочилась зеленоватая пена, язык мокрой тряпкой свисал на пол. Грудная клетка судорожно сокращалась, из горла вырывался зловещий свист. Я сразу понял, что бедное животное обречено.
Тут же за моей спиной послышался шум. Привлеченные моим криком, в кухню вбежали остальные. Я различил охи и ахи тетушки, вздох ужаса, исторгнутый из груди моей нежной супруги, негодующий рык Таунсенда. Даже всегда молчавший мальчик издал жалобный дрожащий стон. Лишь голоса Карсона я не услышал.
Через мгновение он присел рядом со мной. Угловым зрением я заметил, что черты лица его обострились. Бегло глянув на собаку, он повернул голову к Сестричке.
— Мэм, уведите мальчика, прошу вас.
— Пойдем, Иеремия, — всхлипнув, произнесла Сестричка и, обняв Иеремию за плечи, вывела его из кухни.
— Ох, Эдди, — обратилась ко мне подошедшая Путаница. — Да что же это такое творится?
— То, чего я опасался, — ответил я ей. — Корзину с продуктами послал не наш друг мистер Барнум, как мы предположили, а смертельный враг, поставивший перед собою цель нас уничтожить. Содержимое пропитано смертельным ядом. Ничего не подозревавшая несчастная собака отведала отравленных продуктов и пала жертвой зловредного зелья. Ее постигла участь, предназначенная мне.
Тетушка в ужасе заламывала руки, а меня пронзила еще одна ужасная мысль.
— Где Каттарина?
Зная пристрастие нашей любимицы ко всякого рода молочным продуктам, я вдруг испугался, что она тоже отведала отравленного сыра.
— С ней ничего не случилось, — заверила меня тетя Мария. — Она так и спит на моей кровати. Схожу проверю, на всякий случай.
Она повернулась и вышла из кухни.
— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил подошедший Таунсенд.
— Чем тут поможешь, — вздохнул Карсон.
Это замечание лишь подтвердило мои худшие предположения. Присев возле умирающей собаки, я, Карсон и Таунсенд беспомощно следили, как затихает ее дыхание. Для человека, сочувствующего страданиям бессловесной твари, такое состояние непереносимо. Когда наконец бедное животное испустило последний вздох, я с трудом сдерживал эмоции.
Выражение лица скаута совершенно не изменилось. Лишь в глазах его появился недобрый блеск да губы сжались крепче обычного, указывая на переживаемые им чувства скорби, ярости и решимости.
— Поговорю с парнем, — бросил он, вставая и выходя из кухни.
Я тоже выпрямился и даже покачнулся, почувствовав, что нетвердо держусь на ногах.
— С вами все в порядке, мистер По? — спросил обеспокоенный Таунсенд, уже стоявший рядом со мной.
— Да, хотя я, конечно, подавлен этим трагическим зрелищем. Следует предать земле это несчастное создание. Просто выбросить его было бы жестокой несправедливостью. Я подойду к миссис Уитэйкер и попрошу разрешения похоронить собаку на заднем дворе.
— Верная мысль. А я тем временем займусь этим, — он указал рукой на продукты, беспорядочно разбросанные по полу.
— Только не прикасайтесь ни к чему голыми руками.
— Понятно. — И он вытащил из кармана брюк платок.
Я оставил Таунсенда на кухне и заспешил в передний двор, где миссис Уитэйкер все еще возилась с цветами. Чтобы не пугать домовладелицу, я сказал ей, что собака Карсона подавилась костью охлаждавшейся на тарелке вареной курицы. Затем испросил разрешения на погребение собаки, объяснив это тем, что просто выбросить труп любимого животного значило бы нанести удар по чувствам мальчика. Добрая женщина тут же дала согласие. Я сердечно поблагодарил ее и направился за дом, где, взяв из садового сарайчика лопату, скинул сюртук, закатал рукава и выкопал яму в углу двора, удаленном от туалета. Завершив работу, я воткнул лопату в холмик земли и отправился домой.
Кроме Карсона, который куда-то девался, все собрались в гостиной. Я поразился сдержанному поведению Иеремии, сидевшего между тетушкой и Сестричкой. Мальчик, без сомнения, скорбел об утрате четвероногого друга. Эта скорбь выразилась в его первоначальной реакции. Но сейчас, в отличие от сидевших рядом с ним женщин, на лицах которых ясно читались переживаемые ими чувства, Иеремия не проявлял никаких признаков эмоций, лицо его сохраняло полное спокойствие. Я объяснил это стоическим характером расы, к которой принадлежала его мать, и железным самообладанием отца-воспитателя.