— Если ты сумеешь вернуть Гардена… — сказал Хасан Александре.
— Если мы сумеем вернуть его, — поправила она.
— Если… Можешь тогда сама попробовать с ним поработать. Подведи его к последней черте, пока не увидишь смерть в его глазах. А потом сконцентрируй внимание и верни его на путь познания.
— Не знаю, хорошо ли это будет, Хасан. — Александра замялась. Никогда прежде она не оспаривала его приказаний, даже тех, что подавались в форме предположения.
— А почему нет? — В голосе зазвенела тонкая, но несокрушимая дамасская сталь.
— Это удачный экземпляр. С тех пор как я приблизила его к Камню, он стал тоньше, острее. Это уже не примитивное животное с простейшими реакциями. Он размышляет. Он научился видеть. Он опасен.
— И что из этого?
— Он может убить меня, Хасан!
— Ну и что? Ты старше и хитрее его. Ты что-нибудь придумаешь для собственной защиты.
— Да, я буду для него недостижима и непостижима там, где мне уже не потребуется ничья помощь.
Несколько минут они ехали молча. Мерцающий огонек на пеленгаторе освещал ее подбородок.
— Тебе хотя бы будет жаль, если он убьет меня? — спросила наконец Александра.
— Да, пожалуй. Но остановит ли это меня? Нет.
— А если это поможет тебе продвинуться в разработке «субъекта»?
— Тогда мне и жаль тебя не будет.
— Ясно.
Тьма в машине окутала ее.
Сура 5ПРЕСЛЕДОВАНИЕ В ПУСТЫНЕ
Старики в блаженной расслабленности возлежали на душистых подушках. Халаты на груди распахнулись, обнажая курчавые волосы, сливающиеся с жидкими седыми бородками.
Погрузившись в густой наркотический дым, одноглазый Масуд над чем-то хихикал. Спазмы смеха продолжались до тех пор, пока не перешли в кашель.
Хасан — одновременно и самый юный, и самый древний в этой комнате — наблюдал за ними из-под полуопущенных век. В дни молодости, когда он призвал ассасинов из пустыни, конопля сыграла свою роль. Она помогла быстро и безболезненно отлучить юношей от семей, согреть их в холодных скалистых убежищах, утолить вожделение.
Хасан переиначил миф о Тайном Саде. Одного обещания рая было недостаточно. Гашишиины, необузданные и отчаянные, жаждали рая здесь и сейчас. И Хасан дал им рай, воплощенный в видениях.
Он тщательно избирал идеологию. Мистика суфиев и путь дервишей, приобщавшихся к божественному через танец и экстаз, — все это превосходно сочеталось с курением. Тайный Сад, преддверие рая, куда не допускался никто, кроме самых преданных, стал высшей наградой для тех, кто безжалостно убивал по слову старца. Отречение и послушание, преданность и долг — вот те узы, что скрепляли ассасинов, по крайней мере пока он был жив.
А теперь посмотрите, что с ними стало! Старый Синан, некогда коварнейший воин, впал в детство. Он вдыхает дым, словно горный воздух. Синан, да и его приближенные живут, как калифы: спят и жрут, забавляются с девочками и беспрерывно курят. Уже много месяцев прошло с тех пор, как Синан в последний раз осуществил или хотя бы задумал очередное убийство.
Приподнявшись на локте, Синан махнул Хасану:
— Вина!
Хасан наполнил чашу густой красной жидкостью из кувшина и поднес ее к губам старика.
Синан отпил глоток, облизал губы и вяло оттолкнул руку помощника.
— Слышали, что затеял этот выскочка Саладин? — спросил старый шейх, глядя в пространство.
— Парад доспехов и конской сбруи, — сонно откликнулся кто-то.
— И все это — для расправы с франкским хвастуном, тогда как одного остро отточенного клинка достаточно, чтобы навеки отучить его выхваляться.
— Это предложение, господин? — тихо спросил Хасан.
— Нет. — Кашель прокатился по легким Синана, и он выпрямился, кутаясь в джеллабу. — Гашишиины не позволят похоронить себя на этом глупом джихаде. Это мой приказ… В течение ближайшего года головы франков будут неприкосновенны. Да не упадет с них ни один волос.
Не вдумываясь в смысл его слов, ассасины одобрительно забормотали:
— Шуточка для айюбидов!
— Покажем Саладину, что такое затевать войну, которую он не в состоянии выиграть.
— Пусть убирается обратно в Египет.
— Остудит задницу в Ниле.
— Но… — голос Хасана прорезался в этом хвастливом хоре, — не упускаем ли мы хорошую возможность?
Синан обернулся к юноше, его мохнатые брови сдвинулись, словно две спаривающиеся гусеницы.
— Выйдя с оружием на поле брани, — продолжал Хасан, возвышая голос, — Саладин и впрямь мог бы изгнать франков из этого уголка исламского мира. Рейнальд Хвастливый — наихудший из них, и он здесь властелин. Свинья в зловонном загоне, кровь на руках его, навоз на его сапогах. Слеп и глух он к делам Пророка и заповедям Его. — Взгляд Хасана устремился к чаше с вином. — Рейнальд — завоеватель, но не правитель. Он умеет только грабить и убивать.
— Тогда ветер сметет его с этой земли, — насмешливо бросил Синан.
— Если бы не Рыцари Храма и другие искусные воины, ветер бы так и сделал. Но сейчас здесь только мы способны изгнать их, швырнуть наземь с переломанными хребтами, как скорпионов, раздавленных копытами коня, дабы солнце высушило их, а ветер унес прочь с земли Палестины.
— Красиво сказано, дитя мое. Но их тысячи. И у каждого стальной меч, и под каждым — могучий конь.
— Но Саладин способен увлечь за собой десятки тысяч. И он сделает это. — Глаза Хасана горели той уверенностью, которую другие принимали за пророчество. — И тогда, — продолжал он, — изгнав одного завоевателя, мы станем свидетелями того, как забитые крестьяне и пастухи обретут вкус к свободе. Долго ли смогут аббасиды, сельджуки и сами айюбиды противостоять воле людей Палестины самим решать свои дела на своей земле? Более тысячи лет земля эта истощалась, давая «молоко и мед» чужеземным властителям. Пришло время Палестине кормить свой народ.
— Решать свои дела! — воскликнул один из стариков.
— Чужеземные властители! Кто — аббасиды?!
— Как вам это нравится!
— Ну и шутки у твоего ученика, Синан.
— Что за идеи!
Синан взглянул на Хасана и резким движением отмахнулся от него.
— Довольно исторгать ветер изо рта, — приказал глава асса-синов. — В конце концов, мы люди дела, а не слов.
Он протянул свою старческую руку, внезапно предательски задрожавшую, и нащупал шарик гашиша. Привычным движением заполнил трубку и дал знак Хасану. Тот вытащил из жаровни тлеющий уголь и держал его у трубки, пока Синан жадно делал первые затяжки.
Столб пыли поднимался к небу там, где шла армия Саладина.
Султан на белом жеребце в окружении свиты то и дело оглядывался назад, на долину. Он, разумеется, не мог не видеть пыльное облако. Пыль клубами летела из-под копыт всадников и сапог пехотинцев. Вблизи было видно, как она оседает хлопьями на плечах воинов, на крупах коней. Вдали пылевая завеса плыла над плюмажами конников, заволакивала дымкой ощетинившиеся копья пехоты. А еще дальше, у самого горизонта, желтый туман укрывал холмы и укутывал бесконечные ряды конических шлемов и конских морд.
Саладин вглядывался в это марево, стелющееся по земле, и знал, что оно поднимается вверх на тысячи футов. Оно безошибочно указывало противнику, где находится войско.
Впрочем, любой длинный язык на базаре мог сказать то же самое.
Керак Моабский когда-то был просто укреплением среди предгорий. Он строился в мирные времена, когда пастухи «ноче-вали под звездами и отстаивали свои права на пастбища или ягнят с помощью острого посоха. Теперь, под властью христиан, Керак был защищен высокими стенами из тесаного камня и глубокими рвами с крутыми откосами. Рвы охраняли английские лучники, посылавшие свои оперенные стрелы на пятьсот шагов. «Интересно, — подумал Саладин, — найдется ли там, за этими стенами, сто тысяч стрел?»
Керак ждал их в конце долины, где два горных отрога почти сходились вместе. С тыла крепость была уязвима, и Саладин это знал: всего один ряд валов, траншей и земляных откосов. Но войску, приближавшемуся с этой стороны, пришлось бы сузить ряды и протискиваться между укреплениями и скалистыми предгорьями. А отряд христиан, до времени скрытый за холмами, мог внезапным броском смять растянувшиеся ряды.
Как бы там ни было, Саладин предпочел фронтальную атаку, возвещая о ней противнику облаком пыли.
— Что это там впереди, грозовая туча?
Король Ги заслонил рукой глаза от высокого июльского солнца. Конь гарцевал под ним, рука прыгала в воздухе, и на лице плясала тень от ладони.
— У грозовых туч черный низ, и они обычно плывут над землей, государь, — мягко сказал Амнет. — Они редко бывают желтыми и никогда не стелются по долине.
Великий Магистр Жерар — он ехал по другую руку от короля Ги — сделал Томасу страшные глаза за монаршей спиной.
— Значит, мы видим толпу бродяг? — спросил Ги с назойливым воодушевлением.
— Мы, пожалуй, в дне пути до их арьергарда.
— А может, в двух, — заметил король. — Мы ведь не сможем догнать их сегодня до полудня, правда? — Он взглянул на солнце. — Мы пробираемся по этим холмам с рассвета. Предлагаю разбить лагерь и обсудить стратегию.
— Государь, наши кони, без сомнения, выдержат еще час или два. Не следует делать привал до вечерней молитвы.
— А я говорю тебе, магистр Жерар, что здесь достаточно травы для лошадей и чистой воды. Кто знает, найдем ли мы все это впереди?
Амнет подался вперед, чтобы королевское брюхо не мешало видеть, как Жерар жует собственную бороду. Нельзя сказать, чтобы вид растерянного магистра доставлял Томасу удовольствие — во всяком случае, не чрезмерное. После того как здесь прошла армия Саладина, травы осталось не густо. Все источники были вытоптаны и досыхали на солнце илистыми лужицами. В этой долине не было места для лагеря, не будет его здесь и через год.
Не собирается ли король Ги отложить преследование Саладина на этот срок? Похоже, он на это способен.
Тамплиеры наняли для Ги войско — двадцать тысяч конных рыцарей из Англии и Франции — на остатки от тех денег, что король Генрих заплатил рыцарским Орденам за отпущение греха — участие в убийстве Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского. Как Ги и опасался, чтобы собрать войско, пришлось призвать каждого второго воина Иерусалима и других христианских твердынь на Востоке. Франция уже никогда не сможет собрать столь мощную армию в этой далеко не святой земле. Чтобы предвидеть это, Амнету даже не требовалось прибегать к помощи Камня.