И тут вибрация и пульсация разом прекратились. Я зрел слитки золота там, где недавно находилась куча свинца.
Казалось, все присутствующие разом ахнули.
О, это божественное тусклое свечение! Его ни с чем не спутать! И мы впитывали его жадными глазами…
Я перевел взгляд с золота сперва на Анни, потом на Эллисона, по-прежнему объятого огнем. Затем с Эллисона на Анни.
Ничего не происходило. Никто не пошевелился. Но что-то должно же произойти! Не может же это длиться вечно! Какое-то движение, жест, нечто, что прервет гипнотическое онемение всех членов…
Анни вскрикнула. И огонь, струившийся вокруг Эллисона, разом исчез.
В то же мгновение Анни надрывно простонала:
— По умер.
Гризуолд довольно осклабился. Анни отшвырнула жезлы и сорвала с головы стеклянный шлем.
По подземелью словно порыв ветра пробежал — будто некий гигант горестно вздохнул. И тут же пол под нами и стены вокруг нас тряхнуло, как при сильном землетрясении.
Куча золотых слитков вдруг раздалась в объеме, мгновенно утратила неповторимый цвет золота, стала уныло серой — и рассыпалась.
Гризуолд завизжал, Эллисон издал утробный стон. Но охранники стояли совсем одуревшие — никто из них, к счастью, не схватился за пистолет.
Анни повторила два страшных слова — теперь тихо-тихо, но четким голосом:
— По умер.
И, как эхо ее словам, подвал опять тряхнула неведомая сила, факелы заходили ходуном в своих настенных креплениях. Мы услышали, как над нами рушатся стены. Из дверей, ведущих вверх, и с потолка посыпалась пыль.
Все устремили взгляды вверх. Кто-то завопил от страха. А треск и грохот наверху все усиливался.
Дочитав это предложение, я вздрогнул и на мгновение оторвался от книги; мне почудилось (впрочем, я незамедлительно принял это за обман моего перевозбужденного воображения), что из самой дальней части особняка донесся почти неуловимый звук, который по характеру своему в точности напоминал эхо (хотя, разумеется, приглушенное и смутное) того самого треска и хруста, что так ярко описал сэр Ланселот. Вне сомнений, мое внимание приковало именно совпадение, и только оно; потому что, посреди стука ставень и обычной смеси шумов нарастающей бури, этот звук как таковой не имел в себе ничего особенного, что могло бы заинтересовать или насторожить меня. Я продолжил чтение…
Вслед за этим раздались глухие удары — словно по всем стенам подземелья били гигантскими кувалдами. Затем послышался треск. Казалось, весь подвал заходил ходуном, стены норовили разбежаться, а с кучи серых болванок обрушились на пол новые бруски свинца. Эллисон, быстро озираясь, бегом устремился к лестнице. Через мгновение Нечистая Троица последовала за ним. Но тут словно гром прогремел — и нас тряхнуло уже совсем страшно.
— По умер, — эти слова, произнесенные снова, теперь шепотом, гремели во всех уголках подвала.
«Тут Этелъред воздел свою булаву и ударил ею по главе дракона, коий пал наземь, и зловонное дыхание навеки излетело из него с ревом столь могучим и пронзительным, что Этелъред был принужден прикрыть руками уши, дабы его не оглушил звук доселе неслыханной силы».
Здесь я опять прервал чтение, ибо теперь был исполнен живейшего удивления — так как уже не сомневался, что в это мгновение до меня откуда-то очень издалека донесся (хотя я бы затруднился сказать, с какой именно стороны) низкий звук, могучий и долгий, какой-то совершенно необычайный — не то вой, не то скрежет, в точности тот самый звук, который, в согласии с описанием романиста, представился моему воображению как противоестественный предсмертный визг дракона.
Рухнувшая груда камней завалила выход из подземелья. Теперь многие доселе грозные мужчины в панике визжали. Все побросали оружие и думали лишь о том, как бы выбраться из проклятого подвала.
Тем временем Анни вытянула перед собой руки и стала водить ими из стороны в сторону. Словно повинуясь ее движениям, весь дворец стал раскачиваться. Наверху раздался страшный грохот и треск. Дом ритмично сотрясался.
Затем потолок подземелья треснул в пяти-шести местах, из щелей посыпалась пыль. Опять грохот и треск — и с потолка посыпались балки и камни. Раздались предсмертные вопли и стоны тех, кто оказался погребен под руинами.
Было впечатление, что пришедший в мир разрушительный ураган своим воем без слов оплакивает По. Откуда-то потянуло едким запахом дыма…
Глаза ярко-серые. Над лбом вьются каштановые волосы. Ручки — залюбуешься, изящной формы, с длинными пальчиками. Голубенькая юбочка и белая блузка были в песке, а подол юбки сильно промок. Пухлые губки девочки гневно дрожали, пока она осматривала разрушения, метая гневные взгляды в его сторону. Однако из серых глаз не выкатилось ни одной слезинки.
— Простите, пожалуйста, — снова пролепетал он.
Она демонстративно отвернулась от него. А через мгновение вдруг размахнулась босой ножкой. Бац! — и еще одна стена рассыпалась. Бац! — и еще одна башня рухнула.
— Не надо! — закричал он и кинулся к ней. — Прекратите! Пожалуйста, прекратите!
— И не подумаю! — взвизгнула девочка, с остервенением двигаясь вперед и норовя докончить разрушение. — Вот так! Так!
Он схватил ее за плечики, а она вырывалась, и брыкалась, и крушила песочный замок…
Я вцепился в ее плечо. Весь чертов потолок собирался обрушиться на нас — падали объятые огнем балки, камни, доски…
— Анни! Останови все это! — прокричал я.
Казалось, она даже не осознает моего присутствия. Где-то над нами рухнула стена дворца. В то же мгновение я понял, что настал конец — вся эта стенища с ее дурацкими орнаментами проломит потолок подвала и рухнет прямо на нас…
— Анни!
Она взмахнула рукой — и земля рядом с нами стала расступаться. Я с размаху дал ей пощечину, чтобы она пришла в себя.
Но она уже падала в расселину — я едва успел подхватить ее. Тогда я исступленно воззвал к той, с кем установил невидимую связь еще в Испании — до того, как отправиться в Толедо.
— Лигейя!
Поднимая Анни на руки, я увидел вдали Лигейю — в серебристом проеме света.
— Я жду, — произнесла она. — Я прошла свою половину пути. Встречайтесь со мной на середине.
Серебристый светящийся коридор удлинился от нее к нам. С Анни на руках я бегом поспешил по коридору света — туда, где нас ждала спасительница. А за моей спиной раздался чудовищный грохот, словно разом заговорила тысяча водопадов.
Не оглядываясь, я продолжал бежать.
Глава 15
Спустя несколько месяцев я узнал, что, к величайшему моему удивлению, мое имя было упомянуто в завещании Сиб-райта Эллисона, и я унаследовал от него небольшое ежемесячное содержание, а также особняк под названием Лэндорс Коттидж, где мы с Анни проживаем в данное время и где я пишу эти воспоминания.
Наши друзья, в частности Дирк Петерс, время от времени приезжают навестить нас.
Мы не забыли Эдгара Аллана По, покинувшего разом два мира, что стало горестной утратой и для одного мира, и для другого.
Ах, как бы нам хотелось, чтобы он мог разделить с нами прелести жизни в милом зеленом уголке, где у самого особняка столько васильков, тюльпанов, маков, гиацинтов и тубероз, а дальше — луга, рощи, тихие прудики с кувшинками у берегов.
Но временами мы открываем другую, заднюю дверь нашего милого жилища — и тогда оказываемся на туманном берегу, где катятся теплые, как кровь, морские волны и колышутся бесформенные тени. Оттуда мы совершили не одно полуночное путешествие в пределы странные и малоизведанные, о существовании коих мы бы ничего не знали, если бы на Земле однажды не жил наш любимый брат.
Вот за демонами следом,
Тем путем, что им лишь ведом,
Где, воссев на черный трон,
Идол Ночь вершит закон, —
Я прибрел сюда бесцельно
С некой Фулы запредельной, —
За кругом земель, за хором планет,
Где ни мрак, ни свет и где времени нет.
МАСКА ЛОКИ
Пролог
Сильный жар опалил ей лоб и обжег горло. Пересохшие губы искривились в гримасе. Помада запеклась коркой и вздулась пузырями, словно асфальт под палящим солнцем.
Александра Ведь на два шага отступила от печи. Это было ошибкой. Из-за резкого перепада температур мелкие капельки пота выступили у нее на лбу, на нижней губе, на шее. Она почувствовала, как шелковая блузка, впитав влагу, прилипла к телу.
— Мистер Торвальд? — позвала она. — Айвор Торвальд?
Человек, колдовавший над мехами в глубине комнаты, поднял голову и кивнул. Мгновение Александра следила за тем, как колышется из стороны в сторону его футболка. Потом подошла поближе, пытаясь разглядеть то, над чем он работает, и встала у него за спиной.
Кусок расплавленного стекла, большой и красный, словно спелый помидор. Но краснота эта — не холодная краснота влажной кожицы плода, а яростная краснота внутреннего жара. Из самой сердцевины стекла исходило желтое сияние — память об огне. Торвальд держал стекло на конце стальной трубки, округляя и сглаживая, прокатывая по обожженной деревянной форме. Простеганные металлической нитью рукавицы защищали от жара его руки, а на ногах, как рыцарские доспехи, блестели подвязанные кожаными ремнями металлические пластины.
После сотни поворотов в форме стекло остыло и почернело. Торвальд встал, приподняв стальную трубку, отодвинул обожженную форму, повернулся — едва не задев лицо Александры — и кинул стекло в печь. Стержень он повесил на скобу.
— Что вы хотите? — спросил Торвальд, осматривая ее придирчивым взглядом с головы до ног: прилипшая к телу белая блузка, широкий пояс, туго охвативший узкую талию, прямая черная юбка, обтягивающая бедра, колени…
— Вы выполняете частные заказы? — быстро спросила она.
— Смотря какие.
— И от чего это зависит?