— От того, интересно мне это или нет.
Один из этих, подумала Александра и призывно повела бедрами.
— Ну ладно, — сурово сказал он. — Что вы хотите?
Александра покопалась в сумке, висящей на плече, и вытащила конверт. Открыв клапан, она вытряхнула на стол содержимое, стараясь не касаться его пальцами.
Торвальд подвинулся ближе, взглянул на нее, словно спрашивая разрешения, и снял рукавицу. Рука оказалась на удивление белой. Взяв двумя пальцами один из выпавших обломков, он повернулся к свету, к открытой двери.
— Оникс. Или сардоникс, из красно окрашенных.
— Вы можете превратить его в стекло?
— Этого мало. Сколько в них? Карат пятнадцать-двадцать от силы. Или у вас есть еще?
— Это все, что я смогла… все, что у меня есть.
— Оставьте их себе на память.
— А не могли бы вы смешать их с другими… из чего вы делаете стекло?
— Конечно, ведь оникс просто разновидность кварца. Окись кремния. Почти то же самое, что стекло. Взять эти ваши два кусочка, добавить в расплав и — пфф! — дело сделано. Они даже окрасят его, ровно настолько, насколько я с ними поработаю. Но не сильно, не так хорошо, как хотелось бы.
— Прекрасно. Чем слабее, тем лучше. А еще лучше, чтобы окраски не было вообще. Просто чистое стекло.
— Тогда зачем что-то добавлять?
— Так надо. Это все, что я могу сказать вам. Ну, беретесь за заказ?
— Какой? Точнее!
— Стакан. Стакан для питья, с этими вплавленными кусочками — сардоникса, так, кажется, вы его назвали?
— Стакан… — Он поморщился. — Кубок? Бокал?
— Нет. Высокий стакан для воды. Прямые стенки, плоское дно.
— Ничего интересного. — Он повернулся к печи и взял стальную трубку.
— Я хорошо заплачу. Сотню, нет — тысячу долларов.
Его руки, приготовившиеся поднять трубку, снова опустились.
— Уйма денег.
— Эта вещь должна быть совершенной. Неотличимой от заводских стаканов.
— Своего рода игрушка? Для вечеринки богатеев?
— Точно! — Александра Вель одарила его широкой улыбкой, на сей раз искренней. — Приглашение на вечеринку.
Сура 1КОРОНАЦИЯ
От сапог крестоносца разило лошадиным потом. Подол тяжелого шерстяного плаща был облеплен дорожной грязью, осыпавшейся с каждым его шагом на мраморные плиты. Деревенщина!
Но Алоис де Медок, Рыцарь Храма, магистр Антиохийский, раскрыл навстречу гостю объятия:
— Бертран дю Шамбор! Проделать такой путь! Вижу, ты так спешил, что даже не остановился почистить сапоги!
Он похлопал кузена по плечу и осторожно обнял его. В воздух поднялось облако пыли. Алоис чихнул.
Отпустив Бертрана, он оглядел его с головы до пят. Появились новые шрамы, явно нанесенные мечом: об этом можно было судить по характеру рубцов. Тяжелая проржавевшая кольчуга Бертрана была кое-где подновлена. Белая туника, украшенная прямым красным крестом, как у тамплиеров (вскоре он познакомится с их обычаями), была покрыта заплатами. Квадратные заплаты скрывали изношенные места, прямая штопка — следы кинжала. Но все же кольчуга сослужила службу хозяину: на белой ткани туники не было ни одного бурого пятна.
«Сберегла для меня», — подумал Алоис.
Как и его кузен, тамплиер носил белую тунику, но не из грубой шерсти, а из мягкой прохладной льняной ткани. Как и у Бертрана, у него был капюшон из стальных колец, только кольца эти были легкими, из тончайшей проволоки дамасской работы.
Алоис отступил на шаг и сделал знак стоявшему у входа сарацинскому мальчику. Одеяние слуги из тонкого льна, его сапожки из антилопьей кожи и тюрбан из чистого хлопка свидетельствовали о богатстве хозяина. Мальчик торопливо зашуршал метлой возле Бертрана.
Алоис пнул его:
— Воды и тряпок! Убери эту грязь из моих покоев! И зажги сандаловых палочек, дабы освежить воздух!
— Да, господин! — Мальчик выбежал.
— Итак, Бертран, чем могут служить тебе тамплиеры Антиохии?
— Епископ велел мне во искупление грехов совершить деяние на Святой земле. Но мне хотелось бы славы.
— Славы Господней, разумеется?
— Разумеется, кузен. В том-то все и дело. Чтобы доплыть до безопасной гавани… Путешествие оказалось слишком дорогим… А еще — банды язычников… Вот почему я потерял в пути почти все, что имел.
Алоис улыбнулся — мягко и вкрадчиво, похлопал кузена по плечу и усадил в кресло из ливанского кедра. «В конце концов, шерстяной плащ не такой уж грязный…»
— Сколько людей было у тебя вначале?
— Сорок рыцарей, яростных и неустрашимых, как берсеркеры.
— Обоз?
— Лошади, оружие, доспехи, провиант, вино, телеги для добычи. — Бертран усмехнулся. — Грумы и лакеи, повара и поварята да еще случайно подвернувшиеся девки.
— И что осталось?
Улыбка Бертрана угасла.
— Четверо рыцарей, шесть лошадей, одна телега. Девок мы отдали пиратам в обмен на собственные жизни.
— Ну что ж, кузен, Если я не ошибаюсь, ты все-таки сохранил меч и кольчугу. Ты можешь поступить на службу к Ги де Лу-зиньяну после того, как его коронуют в Иерусалиме. Или, если пожелаешь, можешь присоединиться к Рейнальду де Шатийону, нашему герцогу. Это принесет тебе славу.
— Но я обещал епископу Блуа совсем другое. Я должен сам продумать и осуществить эту битву, битву во славу Господа нашего Иисуса Христа!
— С четырьмя рыцарями, без должного снаряжения? Да, нелегко…
— Я думал, ты поможешь.
— Я? Каким образом?
— Одолжи мне рыцарей.
— Рыцарей Храма?
— Ты же здесь глава над всеми.
Алоис поджал губы.
— Все мы братья во Христе в нашем Ордене. Я всего лишь слежу за порядком в этой обители. Не более того.
— Но ты же можешь убедить своих братьев.
— Последовать за тобой?
— Да, во славу Господню.
— Конкретнее?
— Освободить Гроб Господень!
— Ха, ха. Мы, христиане, уже владеем Иерусалимом, кузен. Голгофа, Гроб Господень, храм Соломона… Что еще хотел бы ты освободить во искупление грехов?
— Ну, я…
— Послушай! Что у тебя есть ценного?
— Ну… Ничего… Только то, что при мне.
— А дома?
— Моя фамильная честь. Герб, более древний, чем герб Карла Великого. Доход с семидесяти тысяч акров превосходной земли, недалеко от Орлеана, пожалованный старым королем Филиппом в год его смерти.
— Ничего, что принадлежит тебе?
— Жена…
— Ничего действительно ценного?
— Земельное угодье.
— Сколько акров?
— Три тысячи.
— Чистое и без долгов?
— Оно досталось мне от отца.
— Ты готов предоставить их в качестве коллатераля?
— Коллат… чего? — переспросил рыцарь.
— Залога. Орден одолжит тебе денег, на которые ты наймешь рыцарей и купишь лошадей, оружие, провиант. В обмен ты пообещаешь вернуть долги с процентами.
— Грех стяжательства!
— Такова жизнь, кузен.
— И сколько я получу?
— Полагаю, Орден мог бы предложить тебе тридцать шесть тысяч пиастров. Это тысяча двести сирийских динаров.
— А это много?
— В пятьдесят раз больше, чем потребовали за убийцу сарацинского султана. Подумай об откупных, которые мы, тамплиеры, и другие ордена получили, когда Генрих Английский устранил Бекета, простого монаха. А тут — убийство султана!
— Значит, за эти динары можно купить людей, оружие и преданность?
— Все, что потребуется.
— А что будет с моей землей?
— После битвы ты выплатишь долг с процентами из захваченной добычи. Ну а если не выплатишь — твои земли во Франции перейдут к нам.
— Я верну долг.
— Не сомневаюсь. Так что твоим землям ничего не угрожает, верно?
— Надеюсь, не угрожает… Тебе, как христианину и рыцарю, достаточно моего слова?
— Мне, кузен, было бы достаточно. Но Великому Магистру нужна бумага. Видишь ли, я могу умереть, но залог и твой долг перед Орденом останутся.
— Понимаю.
— Вот и хорошо. Я велю писцам подготовить бумагу. Тебе останется только поставить подпись.
— И после этого я получу деньги?
— Ну, не сразу. Мы должны отправить гонца в Иерусалим, за благословением Жерара де Ридефора, Великого Магистра.
— Понятно. Это долго?
— До Иерусалима и обратно — неделя пути.
— И где же в этой гостеприимной стране я буду жить все это время?
— Что за вопрос? Разумеется, здесь. Ты будешь гостем Ордена.
— Благодарю тебя, кузен. Теперь ты говоришь как истинный норманн.
Алоис де Медок улыбнулся:
— Ни о чем не беспокойся. Кстати, до обеда ты еще успеешь почистить сапоги.
…Стол в покоях Жерара де Ридефора, Великого Магистра Ордена тамплиеров, был семи локтей в длину и трех в ширину, но в огромных покоях, отведенных магистру в Иерусалимской крепости, казался не таким уж большим.
Сарацинские мастера украсили длинные боковины стола орнаментом из норманнских лиц: овал за овалом с широко раскрытыми глазами под коническими стальными шлемами; пышные усы над оскаленными зубами; уши — как ручки кувшинов, переплетающиеся от головы к голове.
Томас Амнет, взглянув на эту цепочку голов, сразу же угадал в ней карикатуру. «Господи Иисусе, — пробормотал он, — как же, должно быть, ненавидят нас эти несчастные! Нас, западных варваров, удерживающих их города силою оружия, верой в Бога-Плотника и силою древнего невидимого Бога».
— Что ты там колдуешь, Томас?
— А? Что вы сказали, магистр Жерар?
— Ты настолько углубился в изучение стола, что, похоже, даже не слушаешь меня.
— Я слушаю вас внимательно. Вы хотели знать, достоин ли Ги де Лузиньян короны.
— Выбирает Бог, Томас.
— И в какой-то мере Сибилла. Она мать покойного короля Балдуина, сестра Балдуина Прокаженного, который был до него, и дочь короля Амальрика. И теперь она избрала Ги своим супругом.
— Что еще не делает его королем, — заметил Жерар. — Все, что я хочу знать, — это: должен ли Орден поддержать Ги де Лузиньяна или же использовать свое влияние в пользу князя Антиохийского?
— При условии, разумеется, что сначала князь Рейнальд откажется от попытки силой захватить трон?