— Что за шум? — Он адресовал вопрос Эберу, а не магистру.
Роджер глянул на него как бык, которого укусила шавка:
— Не лезь не в свое дело, тамплиер.
— Если у вас имеются возражения против кандидатуры Ги, вы должны были изложить их на совете, — возразил Амнет.
— Я говорил то же, что и все, но…
— Насколько я помню, ваши возражения были отвергнуты. Повторять ваши доводы теперь, когда корона уже на голове Ги, — только попусту тратить время.
Амнет почувствовал за спиной присутствие Жерара.
— Что скажешь, Жерар? — не уступал госпитальер.
— Сэр Томас прав. С сегодняшнего дня Ги — король.
— Проклятие!
— Богохульствуете, сэр?
— Здесь не церковь! Коронация незаконна!
— Венец на голове Ги помазан елеем, освященным самим Папой, — сказал Амнет. — Дело сделано.
Роджер сжал в руке символ власти — ключ, висевший на цепи у него на шее. В ярости он повернул его и дернул. Тяжелые золотые звенья не поддавались. Тогда он сорвал цепь через голову.
— Дьявол забери всех тамплиеров! — прогремел магистр, швырнув ключ в ближайшее стрельчатое окно. Цепь звякнула о край амбразуры и упала на камни внизу.
Во дворе среди госпитальеров в конических шлемах виднелись люди без шлемов, в богатых одеждах. Очевидно, христианские князья тоже прослышали о коронации.
Амнет повернулся к Жерару:
— Нам лучше уйти, мой господин.
Магистр тамплиеров кивнул и шагнул к двери в трапезную. Взявшись за железное кольцо, он налег на дверь всем телом. Массивная створка подалась, и оба тамплиера проскользнули внутрь, за ними быстро последовал Эбер. Амнет закрыл дверь изнутри и схватился за кольцо.
Бум!
— Откройте!
Бум! Бам!
— Откройте во имя Христа!
Жерар подозвал рыцарей помочь Амнету удержать дверь. В конце концов ее заложили бревном.
Некоторое время стук продолжался. Затем раздался топот ног — Роджер увел своих госпитальеров из дворца.
— Ну а теперь, благодарение святому Бальдру, мы можем принести свои поздравления королю Ги, — пробурчал Жерар де Ридефор, торопливо шагая с Томасом по залу. Они шли вслед за рыцарями, освобождавшими центр трапезной для церемонии.
— Балъдр не был святым, мой господин, — прошептал Амнет.
Жерар в недоумении остановился:
— Неужели?
— Бальдр — один из старых северных богов, любимый сын Одина и Фригг. Его брат Хедер убил его по наущению Локи — пронзил ему сердце ивовой ветвью. И это стало началом проклятия Локи, так по крайней мере говорит легенда.
— А… ну что ж. Я отношусь к Бальдру как к святому, — строго сказал Жерар и пошел вперед.
Когда они добрались до своих мест в первых рядах, Амнет сделал знак Эберу, который, в свою очередь, махнул трубачу на галерее менестрелей.
Трубач проиграл приветствие, и процессия с королем во главе прошествовала в зал.
Пурпур был очень к лицу Ги де Лузиньяну. Складки шелкового плаща скрывали массивные плечи и толстый живот, выпиравший из-под украшенного золотом пояса. Под тяжестью короны кожа у него на лбу собралась складками, что придавало новому королю несколько комичный вид. Стараясь удержать на голове золотой венец, Ги выпятил челюсть и сразу стал похож на смутьяна.
Георгий, епископ Иерусалимский, неверной походкой выступал следом, одной рукой ухватившись за складки королевского плаща. Ходили слухи, что Георгий уже почти ослеп, хотя он всегда держал подернутые пленкой глаза широко раскрытыми, будто видел все в первый раз, едва восстав ото сна. Даже если он и был слеп, то все равно мог прямо смотреть на собеседника.
Рейнальд де Шатийон ожидал у возвышения, низко склонившись перед сувереном, одну руку вытянув вперед, другой придерживая складки плаща. Тамплиеры, следуя его примеру, также склонились.
Долгое томительное мгновение все, кроме Ги и Георгия, стояли, склонившись. Наконец все разом подняли головы.
Единственной, кто уклонился от участия в церемонии, была Сибилла, старшая дочь короля Амальрика, нынешняя жена Ги. Фактически королевой была она.
Совет баронов, в котором было много представителей и тамплиеров, и госпитальеров, пришел к выводу, что сейчас, в столь нестабильной обстановке, негоже женщине править Иерусалимом. Поэтому было решено, что новый муж Сибиллы будет коронован.
Благосклонности Сибиллы добивался Рейнальд де Шатий-он. Но выбор ее пал на Ги де Лузиньяна. Только Богу да Томасу Амнету было известно, сколько стальных мечей и ларцов с золотом из сокровищниц тамплиеров повлияло сначала на решение королевы, а потом — и совета.
Епископ Георгий довольно бессвязно представил короля Ги Господу, христианам Иерусалима, королям Англии и Франции, императору Священной Римской империи и императору Византийскому. Когда он закончил речь, принц Рейнальд выступил вперед и подал руку Ги, скрепив согласие между ними.
Один за другим к королю подходили тамплиеры, повторяя слова присяги перед Господом и королем.
Когда все расселись по местам, Жерар повернулся к Амнету и спросил тихо, еле шевеля губами:
— Что теперь предсказывает твой Камень?
— Камень темен для меня в эти дни, мой господин.
— Ты говоришь загадками!
— Он не показывает ни одного знакомого лица. Я вижу лишь лицо зла, лицо с темной кожей и горящими глазами, которые смотрят сквозь туман и бросают мне вызов. Больше ничего.
— Итак, ты общаешься с дьяволом?
— Камень всегда преследует собственные цели. И они не всегда доступны моему разумению.
Жерар хмыкнул:
— Ты б лучше договорился с Камнем, пока мы не начали давать советы королю Ги.
Томас уже собрался было возразить, но вовремя вспомнил, что Жерар — Великий Магистр и Камень, впрочем, как и сам Амнет, находится в его подчинении.
— Да, мой господин.
В Иерусалимском дворце было несколько подземных ходов, ведущих во внешний двор. Но обычно в мирное время главные ворота оставались открыты.
Рыгая и пошатываясь после полудюжины кружек хмельного пива, сэр Бовуа нашел выход из трапезной. Он шел, повинуясь зову природы, а его оруженосец — изящный юноша знатной французской крови — напомнил, что мочиться в коридоре запрещено, не дай Бог, застанет проныра Эбер.
Бовуа вышел из освещенного коридора во двор. Как только ноги его коснулись неутрамбованной почвы, он поднял край легкой кольчуги и начал возиться с тесемками штанов. Так велико было его нетерпение, что любой камень в лунном свете казался подходящим.
И едва он, вздохнув с облегчением, начал мочиться, от стены отделилась тень и двинулась к нему. Так как руки Бовуа были заняты, он только повернул голову, чтобы посмотреть, кто там.
— Могу ли я показать тебе реликвию, о христианский владыка?
Голос был певучим, убаюкивающим и насмешливым.
— Что это, приятель?
— Кусочек плаща Иосифа. Он был найден в Египте, где хранился много столетий, но краски все еще сохранились.
В лунном свете трудно было разглядеть, что держит в руках незнакомец.
— Подними-ка повыше, так не видно.
Руки взметнулись над головой Бовуа, и, прежде чем он успел что-либо сообразить, камень, завязанный в узел, описав круг, ударил его по шее. Бовуа даже охнуть не успел. Он взмахнул руками, и все было кончено. Последнее, что он увидел, были горящие глаза продавца редкостей.
Вина долин Иордана были густыми и кислыми, с запахом пустыни и колючек. Томас Амнет отхлебнул глоток в надежде ощутить терпкую сладость французских вин. Нет, это вино скорее напоминало лекарство.
Остальные тамплиеры были не столь привередливы. Пиршество уже достигло той стадии, когда добрые христианские рыцари лежат и опорожняют кувшины с вином и пивом. При этом вкус вина вряд ли имеет значение.
Амнет посмотрел через стол на сарацинских шейхов, которым пришлось принять участие в торжествах. Они пили только чистую воду, которую слуги наливали из седельных фляг. В отличие от большинства тамплиеров Томас знал, что религия сара-цинов запрещает верным пить вино.
Сиригет из Небула не принадлежал к числу тех, кто отягощает себя знаниями обычаев людей, которых намерен убивать. Сейчас, вынужденный сидеть за пиршественным столом рядом с сарацинами, он счел их воздержание за вероломство.
— Вы не пьете? — взревел Сиригет, с трудом поднимая голову.
Ближайший сарацин, не понимавший норманнского, нервно улыбнулся, прикрывая рот тонким платком, которым время от времени вытирал губы.
— Не смей смеяться надо мной, пес!
Еще два тамплиера подняли головы,
— Потому они и не пьют, что с вином что-то неладно. Взгляните! Они даже воду принесли с собой!
Амнет, видевший дворцовый водоем после того, как стража поила там лошадей, предпочитал вино. Но все остальные тут же обратили внимание на сарацин.
— А может, они нас отравили?
— Яд! Это яд!
— Сарацины отравили вино!
— Собаки отравили наши колодцы!
Наблюдая за сарацинами, Амнет увидел, как крики рыцарей гасят словно свечи их вежливые улыбки.
— Эй! Прекратите! — воскликнул он, поднимаясь с места. — Их пророк строго-настрого запретил им прикасаться к вину, так же как наш Господь запретил нам прелюбодеяние. Они пьют воду, более для них привычную. Вот и все.
Пьяные рыцари, приумолкнув, недоверчиво посмотрели на Амнета. Некоторые, он знал, воспользовались бы любым поводом, чтобы прирезать сарацинских шейхов прямо на месте. А некоторые охотно включили бы в число неверных, достойных кары, и его, Томаса Амнета.
— Ты знаешь их обычаи, Томас, — признал наконец сэр Брор. — Тебе можно верить.
Амнет поклонился ему с холодной улыбкой и сел. Остальные потянулись за кубками.
Один из сарацинских шейхов посмотрел Амнету в глаза.
— Благодарю вас, господин, — отчетливо произнес он по-французски.
Амнет молча кивнул, в свою очередь, окинув его внимательным взглядом.
— Я слышал об их пророке, — холодно и внятно сказал кто-то с другого конца стола.
Все вокруг Томаса замерло.
— Я слышал, что их Мухаммед был погонщиком верблюдов и бродягой, и никем более.