Когда Ливи проходила мимо, незнакомец не двинулся, чтобы открыть кошелек. Он только поднял взгляд к потолку и качнул головой из стороны в сторону. Ливи двинулась дальше. Луи, улыбнувшись, опустил деньги. Корзина, рука Ливи, чистый, свежий запах ее тела проплыли мимо него.
И тогда незнакомец зашевелился.
Когда Оливия была уже достаточно далеко, его рука как бы сама по себе скользнула за отворот сюртука и вынула пистолет, дуло которого было длиной по крайней мере дюймов восемь.
Одним движением, словно в танце, мужчина проскользнул под рукой Ливи и выскочил в проход, прижав девушку к своей груди. Дуло пистолета уткнулось в кружева на ее груди. Во время этого танца корзина не перевернулась и ее содержимое не высыпалось в толпу — Ливи держала корзину, как вышколенный официант держит поднос с полными до краев бокалами.
Вскочив, Луи заглянул мужчине в глаза.
И ничего не увидел… Мертвые, как камень.
Луи бросил взгляд на Оливию, пытаясь понять, чего она хочет.
Ее глаза тоже были пустыми: ни страха, ни гнева. Она не сопротивлялась. Она даже не смотрела на пистолет.
— Ливи? — растерянно спросил Луи.
— Отойди, Луи, — спокойно сказала она. — Этот человек хочет лишь денег.
Если бы Луи потрудился ее услышать, он бы заметил, что она говорит слишком спокойно, словно все это ей наскучило.
Но сейчас Луи видел только пистолет и смерть в глазах мужчины. В этих глазах явственно читалось желание спустить курок. Луи боялся за девушку и, будучи джентльменом, а не трусливым болваном, не мог стоять и спокойно на это смотреть.
Но в данной ситуации Луи вряд ли смог бы применить свои навыки бокса. Подняв руки, словно мелодраматический актер, исполняющий роль Призрака в «Гамлете», он попытался дотянуться до Ливи, освободить ее.
Незнакомцу понадобилось лишь на несколько дюймов сдвинуть прицел, чтобы дважды выстрелить в грудь Луи.
Ливи вскрикнула.
Ее возглас был исполнен не ужасом или негодованием, а презрением: «Луи, вы дурак!»
Он унес с собой в могилу запах свежего пороха и застарелого пота, вид мотыльков, порхающих вокруг меркнущей лампы под полотняным потолком, и последний комплимент в свой адрес — «Дурак!».
Сломанный фургон стоял на обочине, рядом с указателем: десять километров в одну сторону, двадцать — в другую. К антенне был привязан грязный красный вымпел. В этом была единственная опасность: антенна означала наличие передатчика, и те, в фургоне, в любой момент могли позвать на помощь.
Пожав плечами, Хасан съехал на боковую дорожку. Американцы не столь наблюдательны, как востроглазые израильтяне, отвоевавшие свою родину. Такое место встречи было бы невозможно в пустыне Негев.
Миновав указатель, Хасан медленно покатил по усыпанной гравием дорожке. Проезжая мимо фургона, он разглядел внутри темную фигуру. По ее очертаниям угадывалось, что под одеждой скрывается оружие.
— Что-нибудь случилось? — приветливо спросил Хасан.
— Ничего такого, что нельзя исправить кусочком изогнутой проволоки. — Ответ был правильным.
Сунув револьвер в карман, Хасан толкнул дверь и вышел наружу, под блики фар проезжавшего прицепа. Он еще отряхивал пыль с одежды, когда его пригласили в фургон.
— Извините, господин Хасан. Это наименее подходящее место для военного совета.
— Да нет же, Махмед. Вид этой обочины столь привычен, что практически не привлекает внимания.
— Пока не появится полиция…
— На этот случай есть правдоподобное объяснение: поломка оборудования из-за беспечности бестолковых арабов — и один из богатых соотечественников, желающий помочь…
— К тому же мы заминировали дорожку в пятидесяти метрах отсюда.
— Тогда я покину вас тотчас при приближении полиции, — холодно ответил Хасан.
— Как всегда, мой господин. Чем может служить вам Братство Ветра?
— Мне нужно пристанище.
— Надолго?
— На неделю, может, на две.
— Только для вас?
— Для меня, для госпожи Александры, для нескольких избранных гашишиинов и для одного узника. Желательно в одном-двух днях пути отсюда.
— У нас ничего нет.
— Ничего?
— В этой части Нью-Джерси мало наших соотечественников, мой господин. Кубинцы, вьетнамцы и местные черные истощили гостеприимство этих мест. Потерявшие родину вынуждены искать более дружелюбные места. И к тому же влажный климат не для нас.
— И у вас ничего нет?
— Я думал, вам нужно пристанище.
— Но раз у вас ничего нет, мне придется искать помощи в другом месте.
Водитель сломанного фургона вытащил из кармана записную книжку. Хлопнул ею о складной стол и раскрыл ее.
— Мы оценили термоядерную электростанцию, «Мэйс лэндинг комплекс», пятьдесят километров отсюда, у реки. Она снабжает энергией Межприливный сектор Босвашского Коридора. Стоимость сооружения составляет девять миллиардов долларов. С учетом стоимости возмещения энергии — в два раза больше.
Хасан подергал губу — дурная привычка, но помогает думать.
— Тактическая обстановка?
— Станция легкодоступна. Она полуавтоматическая, так что операторы не остаются там круглосуточно. Как в любой американской конторе — днем толпы народу, вечером все расходятся по домам.
— Ближайшие воинские подразделения?
— Ничего серьезного в радиусе шестидесяти километров — и все дороги грунтовые. Есть пост в Форт-Диксе, на север отсюда. Прежде там был большой учебный лагерь, но теперь это компьютерный и координационный центр. К нему также относится заброшенная база ВВС. В двадцати километрах к востоку расположена военно-морская база Лейкхерст. Реально в этом районе действует лишь гражданская оборона Нью-Джерси.
— Люблю штатских, — улыбнулся Хасан.
— Более того, поскольку атомная станция далеко от жилья и окружена кустарником, ее легко удержать. Мы можем обеспечить прикрытие — на суше, по реке и с воздуха — двумя группами людей с ракетами и бригадой саперов.
— Хорошо. Вы не разочаровали меня, Махмед.
— Благодарю, господин Хасан.
— Готовьте своих людей к осаде.
— И как скоро мы…
— День и час я сообщу позже. До тех пор ничего не предпринимайте.
— Слушаюсь, мой господин.
Сура 4СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА
Саладин слегка подвигал коленями, незаметно для окружающих, сделав вид, что потянулся за чашей с шербетом, и устроился поудобнее на мягких подушках. Военный лагерь в пустыне был благоустроен великолепно: тенты, опахала, подушки, набитые конским волосом. Но местный грунт — твердый и холодный — никак не напоминал гладкие полы в Каире, выложенные белым камнем.
А тут еще эти шейхи Сабастин и Рас-эль-Айна с их болтовней…
Саладин пришел в эту страну со своим войском, чтобы изгнать франкских захватчиков во имя Пророка и обрести славу. Не для того он здесь, чтобы заботиться о тщеславии богатых купцов и старейшин племен, которые хотели преломить хлеб с неверными.
— И что сказал еще этот норманн? — со вздохом спросил Саладин.
— Он сравнил Пророка с распутником!
— Он запятнал святое имя Хадиджи!
— А может, это нечестивое оскорбление — следствие незнания франкского языка? — поинтересовался Саладин.
— Оскорбление было нанесено умышленно, господин.
— И в чем же оно состояло?
— Он предложил возглавить поход в Медину и осквернить могилу Пророка.
— Он слишком много выпил.
— Он был трезв, господин.
— Он смеялся над нами, господин.
— И другие смеялись вместе с ним, господин Саладин.
Саладин сделал знак помолчать. Действительно ли франки столь сильны, чтобы решиться на такое безумие? Ограбить караван, захватить город — да, для этого сил у них достаточно, если, конечно, учесть еще и полукровок. С другой стороны, франки засели в укрепленных городах и каменных замках. Они передвигаются по дорогам в полном вооружении, с авангардом, флангами и арьергардом, и равно перед каждым путешествием причащаются, предавая себя в руки Господни. Войска Саладина добились своего в этих землях.
Рейнальд де Шатийон расхвастался, разогретый вином.
Такой поход невозможен. Эти глупцы восприняли всерьез слова Рейнальда. Мудрый человек пропустил бы такое мимо ушей.
Но, с другой стороны, оскорбление нанесено на публичной церемонии, на коронации. А это уже повод для дипломатического конфликта. Он, Саладин, может призвать на помощь весь исламский мир. Ни один защитник веры в этой несчастной стране, поделенной между аббасидами из Багдада, турками-сельджуками и египетскими айюбидами, не имеет здесь такого веса, как он. Если Саладин воспримет оскорбление всерьез, весь ислам должен будет присоединиться.
А при поддержке всего ислама, объединенного в священной войне против христиан, он, Саладин, может добиться желанной победы. И христиане, в лице Рейнальда де Шатийона, сами дали ему повод. То, к чему не могли привести девяносто лет вооруженных конфликтов и резни, спровоцировала одна-единствен-ная фраза пьяного дурака.
— Ваша честность убедила меня, — сказал наконец Саладин. — Оскорбления Пророка и его верной жены зашли слишком далеко. Они должны быть наказаны огнем и мечом.
— Да, мой господин, — хором ответили шейхи.
— Весной, во время их праздника смерти и воскресения Пророка Иисуса ибн Иосифа, весь ислам поднимется на священную войну против Рейнальда де Шатийона, а значит, и против всех христиан. Мы должны изгнать их из этой земли за дерзкие речи.
— Благодарим тебя, господин.
Он повернулся к визирю, ожидавшему у входа:
— Мустафа. Поищи законников. Пусть выслушают этих двоих и составят декрет о джихаде против Рейнальда де Шатийона, провозгласившего себя князем Антиохии. Это должен быть приказ всем правоверным об изгнании Шатийона из страны. Те христиане, которые будут помогать ему, также преследуются, несмотря на прежние обещания и права гостей.
— Да, господин.
— Весь базар гудит новостями, сэр.
Томас Амнет удивленно поднял брови, но ничего не сказал. В одной руке он держал пестик, другой с кажды