Наблюдатели, которые многие месяцы оберегали его, должны спасти его и теперь. Пьер был уверен в этом.
Оглянувшись, он заметил в толпе темную приземистую фигуру. Человек не кричал и ничего не бросал, просто наблюдал за ним из-под широких полей шляпы.
Даже наблюдатели ничем не могли ему помочь.
Рядом с эшафотом, возвышавшимся посреди площади, солдаты с нарукавными повязками Комитета национальной безопасности отвязали его от телеги, оставив связанными руки. Они подняли его на эшафот — ноги неожиданно стали до странности слабыми — и привязали на уровне груди, живота и колен к длинной доске, доходившей ему до ключиц. Но Пьер вряд ли заметил это. Он не мог оторвать взгляда от высокой, в форме буквы «пи», рамы с треугольным лезвием, подвешенным сверху.
— Это не больно, сын мой, — прошептал священник, и это были первые слова за все время, которые он сказал по-французски. — Лезвие пройдет по твоей шее словно холодный ветерок.
Пьер повернулся и уставился на него.
— Откуда вы знаете?
Наклонив доску горизонтально, солдаты понесли ее к гильотине. Пьер дю Бор мог рассмотреть лишь стертые волокна деревянного ложа этой адской машины, за которым виднелась тростниковая корзина. Тростник был золотисто-желтым. Пьер уставился на него, пытаясь отыскать красно-коричневые пятна, похожие на дефект в том кристалле, которым он порезал палец. Когда это было? Месяцев семь назад? Но корзина оказалась новой, без пятна и порока — большая честь для Пьера, последняя любезность со стороны его друга, гражданина Максимилиана Робеспьера.
Священник ошибся.
Боль была острой и бесконечной, так же как и боль от пореза кристаллом. А затем он начал падать, лицом вперед, в корзину. Тростник, ринувшись навстречу, стукнул по носу. Золотой свет вспыхнул перед глазами и померк, и все стало таким же черным, как длинные гладкие волосы, упавшие на лицо и закрывшие глаза.
— Где же твой приятель?
— Он должен позвонить своему агенту или еще кому-то. Он сказал, что может задержаться.
— Отлично. Нам нужно многое обсудить.
— Это точно, Хасан. Лягушки теперь пытаются убить его, такого еще никогда не случалось.
— Как так? — Темные глаза мужчины блеснули. Веки его опустились, сомкнулись шелковистые ресницы. Каждая ресница была изогнута, как черный железный шип. — Объясни, пожалуйста.
— Один из них поджидал в квартире, когда Том вернулся. Он пытался убить его ножом — одним из тех ножей. Мне пришлось призвать на помощь Итнайна, моего телохранителя.
— И?
— Мы оставили тело в квартире и под шумок смылись.
— Тело Итнайна?
— Нет, другого. Вероятно, это был профессиональный убийца, но не столь искусный, как Итнайн.
— Гарден хорошо разглядел Итнайна?
— Да нет, не особенно. — Александра выскользнула из-под пледа и села. — Том в этот момент отходил после удара коленом в пах.
— Отлично, значит, я еще смогу использовать его против Гардена.
— Использовать Итнайна? Ты хочешь сказать, чтобы охранять его? — Она начала стаскивать ботинки.
Хасан наклонился помочь ей с пряжками:
— Нет. Я хочу использовать его, чтобы обострить чувствительность Гардена. Я начал снабжать нашего молодца… э-э-э… «опытом». Метод доступа к прошлому с помощью снотерапии оказался недейственным или слишком медленным. А то, что мы лишили его твоих прелестей, — Хасан снял с нее ботинок и провел рукой вверх по ноге, — похоже, только оставляет ему больше времени для игры на фортепиано. Видимо, следует изменить направление.
Хасан встал и мягко толкнул ее в грудь. Она податливо упала на постель.
— Если Гардену придется побороться за жизнь, — сказал он, — даже совсем немного, это поможет… э… «скоординировать» его усилия. А это, в свою очередь, будет способствовать его пробуждению. Пример — та сцена, на которую вы с Итнайном наткнулись.
Хасан опустился на пол у ее ног.
Александра с трудом стаскивала с себя платье. Он стал помогать ей.
— Я жажду услышать все поскорее. — Она вздохнула, с огорчением или удовольствием, сама не смогла бы сказать. — Я действительно думаю, что твой человек был одним из тех франков. С другой стороны, я могла бы предупредить Итнайна, чтобы он был с ним поосторожнее. Теперь мы потеряли своего агента.
— Не беспокойся. У меня их достаточно.
Она закинула руки за спину. Локоть задел покрывало, оно зашуршало.
— Подожди! — воскликнула Александра, изгибая спину и откидываясь на подушки.
Руки Хасана покорно замерли между ее ног.
— Мы же не знали точно, где Гарден остановился, верно?
— Нет.
Она почувствовала его теплое дыхание.
— Так как же этот ассасин мог быть твоим?
Он поднял голову поверх складок платья Александры и посмотрел ей в глаза.
— Этого… не могло быть.
— Значит, это все-таки было нападение наблюдателей.
— Интересный поворот мысли. — Хасан надул щеки. Его усы ощетинились, как гусеницы в опасности. Он опустил лицо между ее коленей и принялся щекотать их усами.
— А я, похоже, ускорила события, — прошептала она.
— Гмм-мм?
— Когда Гарден только начал приходить в себя после удара, я использовала эту возможность, чтобы дать ему соприкоснуться с кристаллом.
Голова Хасана поднялась так быстро, что его подбородок стукнул ей по бедру, попав в нервную точку между мускулами. По животу прошла волна боли.
— Я не приказывал тебе это делать! — прошипел он.
— Конечно, не приказывал, Хасан. Но ведь у меня должна быть некоторая свобода в принятии решений.
— Как прореагировал Гарден?
— Очень активно. Я видела, как дрожь пробежала по его телу, гораздо более сильная, чем когда-либо ранее.
— Слишком много стрессов, — заметил Хасан, оценивая полученную информацию. — Сам по себе кристалл может разбудить Гардена быстрее, чем мы ожидаем.
Александра опять начала подниматься, чтобы сесть, но он толкнул ее и погрузил лицо в шелк женского белья. Его руки искали застежку, державшую вместе две половинки бюстгальтера. Ее руки пришли ему на помощь.
— Когда этот парень проснется, — размышлял Хасан, — он может стать гораздо опаснее, чем сейчас.
— Разбуди его и разбуди всех наблюдателей вокруг него. — Александра опустила голову. — Ведь это игра.
— Если не считать того, что сейчас наблюдатели играют как ассасины.
— Ассасины, — повторила Александра, вздыхая. — Или, может быть, они перевели игру на новый уровень защиты.
— Профилактическое убийство? Могли бы они убить его, чтобы заставить нас прождать еще тридцать или сорок лет?
— У тебя есть время.
— Когда-то, когда в этой части мира события развивались своим ходом, у меня действительно было время. Теперь, — он опустился на нее, — я хочу результатов.
— Как и все мы.
Она отстраняла его руками, извиваясь и стаскивая с него одежду.
Какое-то время они молчали.
Потом все слова были лишними.
Наконец он изогнулся и приподнял голову.
— Ты уверена в его реакции на кристалл?
— Она у него самая сильная. Я уверена.
— Наблюдатели, должно быть, тоже — потому и старались убрать его.
— Они могут прийти и воспользоваться им, прежде чем это сделаешь ты. И в конце концов они на это пойдут.
— Не с той охраной, которую я создал. Не с той ценой, которую могу заплатить я.
Александра скинула с себя расслабленное тело Хасана и положила голову ему на грудь.
— Мы действительно сможем войти к нему в доверие настолько, чтобы он выдал тайну, за которой ты охотишься, и при этом не принимать его в свои ряды?
— Мы должны играть им, Сэнди. Как рыбой на крючке, — Хасан водил пальцем по ее мягкому соску, — вытащить его на поверхность, но не дать выпрыгнуть на свободу, — палец двинулся вверх, — позволить уйти на глубину, но так, чтобы ему не удалось накопить сил для побега, — палец двинулся вниз. — Играй, тяни время. Но осторожно. — Ее сосок затвердел от его прикосновений.
— Хорошо. — Она оттолкнула его руку. — Мы играем с ним. А когда ты выведаешь секрет Камня? Что тогда?
— Мы используем Камень во славу Аллаха.
Сура 3За закрытыми дверьми
Рыцари Храма почти никогда не участвовали в процессиях, исключение составляло лишь шествие по поводу коронации, да и то не всякой, а лишь той, которую они поддерживали. Когда в Иерусалиме короновали Ги де Лузиньяна, тамплиеры прошли по улицам церемониальным маршем. В сверкающей кольчуге Томас Амнет чувствовал себя неуютно. Он привык к одеждам из льна и шелка — одеждам советника, который проводит все время в стенах обители, занимаясь внутренними делами Ордена. Сталь давила на плечи, швы кольчуги, надетой на белую шерстяную рубаху, впивались в ребра.
Плащ из овечьей шерсти был бы очень хорош холодной ночью в пустыне, но не здесь, во дворе Иерусалимского дворца, под палящим солнцем. Два ручейка пота струились по шее, соединяясь, словно соленые потоки Тигра и Евфрата, чтобы низвергнуться в ложбину спины.
Так было, когда он стоял в молчании со своими братьями-рыцарями. Когда же они двинулись вперед, новые потоки влаги заструились из-под мышек и потекли по бокам. Кожаные сапоги растягивали сухожилия; тут он не раз вспомнил мягкие туфли, к которым привык.
Слаженный топот двухсот пар сапог эхом отражался от высоких каменных стен и пробивал себе путь наружу, между рядами базара.
Амнет представил себе, как выглядит процессия со стороны: перешептывания, лица, скрытые за темными ладонями, сверкающие глаза… Звуки шагов, доносящиеся из христианской цитадели, могли посеять волнение среди жителей Иерусалима. Не выступил ли Орден против населения? Никто из местных жителей не был уверен в противном.
Пустая видимость пышного обряда: священник в митре держит венец над головой короля — сарацинским дервишам никогда этого не понять.
Тамплиеры прошествовали по булыжной мостовой, по широким ступеням, ведущим в просторную трапезную дворца. Согласно традиции, коронация должна проходить в кафедральном соборе, но ни один храм в городе не был столь удобен для обороны, как этот. На самом деле золотой венец возложили на голову Ги в дворцовой часовне, в присутствии самых приближенных советников.