— Понятно. Это долго?
— До Иерусалима и обратно — неделя пути.
— И где же в этой гостеприимной стране я буду жить все это время?
— Что за вопрос? Разумеется, здесь. Ты будешь гостем Ордена.
— Благодарю тебя, кузен. Теперь ты говоришь как истинный норманн.
Алоис де Медок улыбнулся:
— Ни о чем не беспокойся. Кстати, до обеда ты еще успеешь почистить сапоги.
…Стол в покоях Жерара де Ридефора, Великого Магистра Ордена тамплиеров, был семи локтей в длину и трех в ширину, но в огромных покоях, отведенных магистру в Иерусалимской крепости, казался не таким уж большим.
Сарацинские мастера украсили длинные боковины стола орнаментом из норманнских лиц: овал за овалом с широко раскрытыми глазами под коническими стальными шлемами; пышные усы над оскаленными зубами; уши — как ручки кувшинов, переплетающиеся от головы к голове.
Томас Амнет, взглянув на эту цепочку голов, сразу же угадал в ней карикатуру. «Господи Иисусе, — пробормотал он, — как же, должно быть, ненавидят нас эти несчастные! Нас, западных варваров, удерживающих их города силою оружия, верой в Бога-Плотника и силою древнего невидимого Бога».
— Что ты там колдуешь, Томас?
— А? Что вы сказали, магистр Жерар?
— Ты настолько углубился в изучение стола, что, похоже, даже не слушаешь меня.
— Я слушаю вас внимательно. Вы хотели знать, достоин ли Ги де Лузиньян короны.
— Выбирает Бог, Томас.
— И в какой-то мере Сибилла. Она мать покойного короля Балдуина, сестра Балдуина Прокаженного, который был до него, и дочь короля Амальрика. И теперь она избрала Ги своим супругом.
— Что еще не делает его королем, — заметил Жерар. — Все, что я хочу знать, — это: должен ли Орден поддержать Ги де Лузиньяна или же использовать свое влияние в пользу князя Антиохийского?
— При условии, разумеется, что сначала князь Рейнальд откажется от попытки силой захватить трон?
— Разумеется. Ну а если не откажется…
— Рейнальд де Шатийон — чудовище, но это вы и сами знаете, мой господин. Когда патриарх Антиохийский проклял Рейнальда за то, что тот ограбил императора Мануэля в Константинополе, — продолжал Амнет, — князь велел своему парикмахеру обрезать старику волосы и сбрить бороду, оставив ожерелье из неглубоких порезов на шее и корону на лбу. Потом Рейнальд намазал ему раны медом и держал патриарха на высокой башне под полуденным солнцем, пока мухи чуть не свели его с ума.
Рейнальд напал на поселения на Кипре, полностью разграбил их и три недели жег их церкви — церкви, Жерар! — и урожай, убивал крестьян, насиловал женщин, вырезал скот. Этот остров долго еще не оправится после нашествия Рейнальда де Шатийона.
Едва ли он исходил из благих побуждений, когда захватил в Красном море и сжег судно с паломниками, направлявшимися в Медину. Ходили слухи, что он собирался захватить Мекку и сжечь этот святой город, оставив на его месте пустыню. И он действительно смеялся, когда тонущие паломники молили о пощаде.
— Постой, Томас. Разве убивать неверных — не христианский долг?
— Одной рукой Рейнальд громит христиан на Кипре. Другой — расправляется с сарацинами в Медине. Саладин, Защитник Ислама, поклялся отомстить этому человеку, в том же поклялся и христианский император Константинополя. Рейнальд де Шатийон опасен любому, кто находится в пределах досягаемости его меча.
— Поэтому ты советуешь мне поддержать Ги?
— Ги глуп и будет самым плохим королем из всех, кто когда-либо правил здесь.
— Ты предлагаешь мне выбор между дураком и бешеным псом? Скажи, Томас, ты видел царствование Ги от Рождества Христова 1180 до Рождества Христова только-ты-и-дьявол-знает-какого?
— В Камне, мой господин? Зачем прибегать к магии, когда ответ ясен даже ребенку? Именно Ги устроил в Араде резню мирных бедуинских племен для того лишь, чтобы позлить христианских владык, собирающих с них дань.
— Томас, еще раз спрашиваю, разве убивать язычников дурно?
— Дурно? Я не сказал «дурно». Просто глупо, мой господин. Когда нас здесь один на тысячу. Когда каждый француз, чтобы попасть сюда, должен переплыть море и проехать по пыльным дорогам, отвоевывая каждый шаг у пиратов, язычников, разбойников и подавляя кровавые бунты собственных кишок. Когда неверные тысячами вырастают из песка, как трава после весенних дождей, и каждый вооружен острым как бритва клинком, и каждый слепо предан своим коварным языческим вождям. Поэтому будет разумнее оставить рассуждения о том, что дурно, а что хорошо, а бедуинам позволить спокойно спать у своих колодцев и платить нам дань.
— Ты упрекаешь меня, Томас?
— Мой господин! Я упрекаю такого дурака, как Ги де Лузиньян, и такую скотину, как Рейнальд де Шатийон.
— Но, как Хранитель Камня, ты обязан дать мне совет. Скажи, достаточно ли силен Ги, чтобы устоять против Рейнальда де Шатийона?
— Какое это имеет значение? — ответил Томас. — Мы устоим.
— Значит, мы должны поддержать Ги?…
— О, Ги будет следующим королем в Иерусалиме. Не бойтесь.
— Но я не о том спрашиваю…
Резкий стук в дверь прервал магистра.
— Кто там? — рявкнул Жерар.
Скрипнула дверь, и молодой слуга, полукровка, сын норманна и сарацинки, заглянул в комнату. Таких, как он, в услужении у тамплиеров было много, именно так чаще всего поступали с незаконнорожденными. Разгоряченное лицо слуги было покрыто дорожной пылью. Испуганные голубые глаза смотрели устало.
— Мой господин, я прибыл из Антиохии с известием от сэра Алоиса де Медока.
— Это что, не может подождать?
— Он сказал, это срочно, мой господин. Что-то о богатом простаке, которого можно пощипать.
— Очень хорошо, давай письмо.
Юноша достал кожаный кошель и передал Жерару. Тот острым кинжалом разрезал тесемки, вытащил свиток и сломал восковую печать. Развернув желтоватый пергамент, Жерар поднес его к глазам… печально вздохнул и передал Томасу.
— Неразборчиво. Наверное, Алоис писал в спешке.
Томас Амнет взял документ и молча начал читать.
Жерар наблюдал за ним с некоторой неприязнью. Воины, умеющие читать, все еще были редкостью в мире Амнета. И хотя многие тамплиеры могли разобрать на карте название города или реки, тех, кто читал с легкостью, было очень мало. Амнет знал, что у Жерара де Ридефора достаточно власти, чтобы не бояться тех, кто умеет читать. Но сейчас магистра несколько раздражало сознание того, что Амнет способен что-то вычитать в пергаменте, который для него, магистра, оставался немым.
— Ну и что же там? — спросил он наконец.
— Сэр Алоис дал ссуду некоему Бертрану де Шамбору, своему дальнему родственнику. Под залог земельного угодья в Орлеане. Орден обязуется предоставить этому Бертрану рыцарей, пеших воинов, лошадей, оружие и повозки на сумму тысяча двести динаров.
— Размеры угодья?
— Три тысячи акров… Интересно, так ли уж плодородна та земля? Алоис об этом умалчивает.
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы он имел дело с недоходной землей? Продолжай.
— Алоис считает, что мы купим благосклонность Рейнальда, передав эту землю его кузену, который в этом году собирается вернуться во Францию… Но, — возразил Амнет, — земля пока не наша. Как же мы можем распоряжаться ею?
— Она вскорости будет нашей, — сказал Жерар.
— Откуда вы с Алоисом знаете это? У вас есть собственный Камень?
Жерар похлопал себя по лбу:
— О нет, мой юный друг. Зачем прибегать к магии, когда Господь наделил меня разумом? — Магистр рассмеялся собственной шутке. — Этот Бертран будет искать славы, чтобы искупить все грехи, которые успел совершить в своей короткой, но беспутной жизни. Ну что ж, дадим ему возможность прославиться.
— Какую же? — покорно спросил Томас.
— Мы скажем несчастному глупцу, что наивысшей славы он достигнет, только если займет цитадель гашишиинов Аламут.
— Ее не зря называют «Орлиным гнездом». Она неприступна.
— Да, но доблестный Бертран не узнает этого, пока окончательно не увязнет в осаде. А тогда будет слишком поздно. Молодой французский аристократ, жаждущий славы, против банды, казалось бы, безоружных ассасинов. Вот так мы подбросим скорпиона в постель шейха Синана, Горного Старца.
— И получим в награду три тысячи акров земли в Орлеане. — Томас Амнет на мгновение задумался. — Карл, — внезапно сказал он.
— А? — Жерар де Ридефор отвел взгляд от пергамента.
— Так зовут тоскующего по родине кузена Рейнальда. Карл.
— Неважно. Он примирит нас с Рейнальдом.
— Когда кормишь чудовище, лучше взять копье подлиннее.
— Поэтому скормим ему Бертрана де Шамбора — и сохраним пальцы.
Поднявшись в свою келью, Томас Амнет закрыл ставни и задернул занавески. На улице было прохладно, но не только от ветра хотел он укрыться.
Несмотря на беседу с Жераром де Ридефором, Амнета обеспокоила близящаяся коронация Ги де Лузиньяна. Лузиньян — рыцарь на час, это было видно любому, тем более Томасу Амнету.
Десять лет в качестве Хранителя Камня сделали его более чутким к течению времени.
Обычные люди принимают каждый рассвет как начало нового дня, битву или дальнюю дорогу — как очередное испытание, из которого нужно выйти победителем, раны, болезни и, в конце концов, смерть — как неожиданность.
Амнет же принимал любое событие как часть единого целого.
Каждый день — как звено в бесконечной цепи лет. Каждую битву — как пешку на великой доске войны и политики. Каждую рану — как предвестие смерти. Амнет видел поток времени и себя как белую щепку в этом потоке.
Ну а Камень просто позволял подробнее рассмотреть этот поток.
Томас Амнет открыл старый кованый сундук и вытащил ларец, в котором хранился Камень. Ларец был сделан из орехового дерева, сильно почерневшего от времени, а изнутри — выстлан бархатом. Амнет окружил ларец правильной пентаграммой, чтобы сохранить энергию и укрыть Камень от посторонних глаз.
Он поднял крышку и зажег тонкую свечу.
Камень слабо засветился, словно приветствуя его. Он походил на Мировое Яйцо — гладкий и сверкающий, округлый с одного конца и заостренный с другого.