— Томас должен знать, — пробормотал Жерар. — Как жаль, что он ушел из лагеря.
— Вы хотите сказать — сбежал, — укоризненно заметил Рейнальд.
— Томас Амнет не боится никого. Вам известно, что, когда он был взят в плен на дороге в Яффу, его привели к Саладину. И ждала его лютая казнь, ибо это была дорога, по которой двигался сарацинский военачальник. И все же он остался в живых, но никогда не упоминал об этой встрече.
— Так откуда же вы о ней узнали?
— Благодаря болтливости его оруженосца Лео… Да, кстати! — воскликнул Жерар, оборачиваясь к тамплиеру, ехавшему по правую руку от него. — Разыщи молодого турка, который сопровождал Амнета.
Тамплиер кивнул и направился к обозу.
— Да латинские ли они? — неожиданно спросил король.
— Что, сир?
— Надписи на вашей карте.
— Нужно спросить этого Лео. Я полагаю, он посещал ваших писцов, государь.
Король Ги что-то промычал в ответ, и войско двинулось дальше.
Через минуту смуглый юноша на нескладном мерине подъехал вслед за рыцарем, которого посылал Жерар.
— А вот и оруженосец, — заметил граф Триполийский.
— Лео! Расскажи нам, что случилось с мессиром Томасом?
— Он удалился в пустыню, мой господин.
— Как? Один? — удивился король.
— Все, что делает мессир Томас, сир, он делает один.
— Истинная правда, — пробормотал Жерар. — Ну ладно, теперь взгляни на нашу карту. Тебе доводилось видеть подобные…
— Да, мой господин. Мессир Томас учил меня этому искусству.
— На каком языке сделана надпись?
— На латыни, мой господин.
— А что это означает? — Великий Магистр показал буквы.
Лео склонился над картой.
— «Aqua clara», мой господин. Это говорит о том, что здесь, под Гаттином, мы можем найти свежую воду.
— Великолепно! — воскликнул король. — На такой жаре я не прочь выпить, даже если это всего-навсего вода.
Знатные рыцари и тамплиеры, которые ехали неподалеку и слышали сказанное, обменялись улыбками и облегченно откинулись в седлах. Солнце стояло высоко, а фляги были почти пусты.
— А это что за волнистая линия? — спросил Жерар, вновь протягивая карту Лео.
— Утес или скала, милорд. Не очень высокая, хотя никто из нас в «скрипториуме» не умеет точно толковать эти древние карты. Они противоречивы в деталях. По ним невозможно судить, крутой это склон или покатый. И вообще он может оказаться совсем в другом месте.
— Что он говорит? — переспросил король.
— Он говорит, что характер местности, лежащей впереди, не вполне ясен, сир, — перевел Жерар.
— Чепуха, — фыркнул король Ги. — Плато плоское, как моя ладонь.
— Да, но…
— Но, но, но! Здесь у нас будет вода и ровное место для лагеря. Что вы еще хотите?
— Хотелось бы все же сначала проверить, нет ли поблизости сарацин, а потом уже разбивать шатры, — прошептал тамплиер, который ездил за оруженосцем. Никто не слышал этого замечания, кроме Жерара, и тот знаком приказал рыцарю замолчать.
— Мой шатер пусть разобьют возле колодца, — приказал король. — Жерар, позаботьтесь, чтобы землекопы вырыли водоем для коней.
— Да, сир. — Великий Магистр повернулся к оруженосцу и тихо спросил: — Вот здесь заштрихованные участки с трех сторон. Что они означают?
— В долине, милорд? — Лео пожал плечами. — Это может означать пахотные земли. Однако даже лучшие из карт, с которых мы снимали копии, были сделаны лет двадцать, а то и больше тому назад. Эта земля, возможно, уже занесена песком. Так бывает почти со всеми картами: нарисована река, а на деле там оказывается «вади».
Жерар уставился на предательский кусок пергамента, внезапно осознав, что наличие неправильной карты опаснее, нежели отсутствие карты вообще.
— А ты ничего не знаешь о мессире Томасе?
— Он махнул мне рукой, чтобы я шел с войском, мой господин. А сам отправился за своими «видениями».
— Так вот почему он оставил нас…
— Истинно так, милорд.
Колодец у Гаттинских Столбов оказался разрушен. Прежде здесь был источник, наполнявший водой неглубокий пруд. Человеческие руки обнесли его стеной из тесаного камня. Нынче, в засушливый год, эти же руки разрушили стену и прорыли канавки, чтобы вода вытекла из пруда. Тоненькая чистая струйка, сочившаяся из скалы, бежала ручейком по илистой грязи и лужицей растекалась перед запрудой — раздутой тушей овцы.
Жерар де Ридефор взглядом изучал овцу, прикидывая, когда ее настигла смерть. Судя по всему, овца сдохла дня два или три назад. С другой стороны, ил в канавах был мягок, а это говорило о том, что канавки были вырыты накануне. Следовательно, кто-то притащил сюда эту овцу, чтобы поиздеваться над христианами.
Пока Великий Магистр занимался вычислениями, прибыли разведчики с востока, запада и севера. Они прорвались сквозь толпу воинов, обступивших разрушенный колодец.
— Господа!
— Слушайте!
— Со всех сторон!
— За скалами!
— Они ждут!
— Они затаились!
Король Ги поднял голову, словно гончая, нюхающая ветер. Жерар де Ридефор очнулся от раздумий.
— Кто ждет? — переспросил Ги.
— Сарацины, — спокойно ответил Жерар.
Услыхав это, граф Триполийский соскочил с лошади и рухнул на колени.
— Господи Боже, мы все покойники! Война окончена! Ги! Твоему царству на Востоке пришел конец!
Люди стыдливо отворачивались от него, лошади дико ржали.
Жерар де Ридефор подошел к графу, с трудом сдерживаясь, чтобы не ударить его. Вместо этого он опустил сапог ему на спину и сильно толкнул. Граф взмахнул руками и упал лицом вниз.
— Замолчи, предатель, — прорычал Великий Магистр, убедившись, что тот наелся грязи. Потом он обернулся к Ги: — Мой государь, ваши приказания?
— Приказания? — Король непонимающе посмотрел на Жерара. — Да, приказания. Ну… Пусть кто-нибудь разобьет мой шатер. Только так, чтобы от овцы не пахло, пожалуйста.
Амнет нашел в покинутом лагере свое оружие. Отсутствовали только щит и шлем — видимо, их забрал какой-нибудь рыцарь. Меч и ножны, стальные перчатки и наколенники — все было приторочено к седельным сумкам. В сумках он обнаружил смену белья и немного зерна. В тени неподалеку лежала фляга с водой. Так о нем позаботился Лео.
Но коня не было.
Амнет надел доспехи, через одно плечо перекинул сумки, к другому петлей прикрепил флягу и надвинул на голову капюшон, чтобы защититься от солнца. Путь предстоял неблизкий.
Следы королевского войска различил бы даже слепой. А Томас Амнет больше не был слепым.
На третий день пути, будучи еще очень далеко от арьергарда христиан, Томас наткнулся на бедуинов.
Он поднимался на невысокий пригорок, когда до него вдруг донесся звук, подобный ропоту океанских волн на далеком берегу: такой звук слышит нормандский крестьянин в полумиле от прибрежных скал залива Сены — слишком далеко, чтобы увидеть волны Атлантики и различить, где кончается гребень одной и начинается склон следующей. Но достаточно близко, чтобы почуять запах соли и уловить пульс прибоя. Это был невнятный гул войска, числом десять раз по десять тысяч, стоящего лагерем по ту сторону пригорка.
Не нужно быть ясновидцем, чтобы сказать, что за армия стоит на его пути. Бросив поклажу, Амнет припал к земле, прополз последние несколько футов до вершины холма и приподнял голову над склоном.
Более многочисленные, нежели колония морских птиц, воины Саладина двигались вокруг дымных бивуачных костров. Ярче, чем зеркальца в руках придворных красавиц, горели на солнце шлемы и нагрудники. Шумно, как вороны на засеянном поле, носились по лагерю на своих арабских скакунах сарацинские конники, опрокидывая кипящие котлы и вызывая негодующие вопли пеших наемников.
Амнет поднял руку и, отделив большим пальцем десятую часть видимого пространства лагеря, попытался сосчитать людей на этом участке. Сбившись со счета, он начал прикидывать число солдат вокруг каждого костра, потом посчитал костры.
Перед ним было тысяч двадцать солдат, не считая носившихся туда-сюда конников. Границы лагеря терялись из виду и на западе, и на востоке. Амнет не мог сказать, как далеко простирался этот стан. Одно было ясно: он преградил путь Томаса Амнета к армии короля Ги.
Но если армия Саладина, которая сначала двигалась впереди короля, каким-то образом оказалась позади, что же произошло с христианским войском? Может, оно свернуло в сторону? Или же, набрав скорость, одним махом проскочило через лагерь сарацин? Или Саладин свернул с дороги?
Томас все еще ломал голову над этой загадкой, когда вдруг почувствовал, что его тянут за край плаща. Он поднял голову.
У ног Амнета, пригнувшись, сидел бедуин. Он отбросил уголок куфии, защищавший рот и нос от солнца. Подчеркнутый изгиб его усов, черных, как вороново крыло, и широких, как строчки в каллиграфии пьяного монаха, приковал внимание Томаса. Он уже видел эти роскошные усы, это широкое лицо, этот пристальный взгляд — каждый раз, когда всматривался в испарения, струящиеся над Камнем.
Крылья усов приподнялись и затрепетали. Превосходные белые зубы обнажились в улыбке.
— Позволь показать тебе чудо, о христианский господин! — Голос был певучий, живой и насмешливый.
— Что это? — опасливо спросил Амнет.
— Реликвия, господин, кусок плаща Иосифа. Он был найден в Египте много столетий назад, но краски его не потускнели.
Проворные руки извлекли из-под бедуинской джеллабы что-то узкое и шелковистое, поблескивающее на солнце.
Сжав рукоять кинжала, Амнет быстро занял позицию выше по склону, не спуская глаз со шнура-удавки. Чтобы добраться до его шеи, бедуину придется сделать рывок вверх. Но тогда семь дюймов холодной стали рассекут его тело от солнечного сплетения до лобка.
И тут Амнет явственно ощутил, как нож начнет крутиться и дергаться в его руке, если придется вспарывать эту плоть. То был не простой смертный — Камень, покачивающийся в своем футляре под поясом Томаса, тоже знал это. Он говорил Амнету, что энергия, струящаяся под этой бронзовой кожей, отразит любое оружие. Шелковый шнурок доказывал, что перед Томасом похититель душ — гашишиин. Камень же утверждал, что это не рядовой гашишиин.