Амнет направил еще один заряд в Хасана, расслабившегося на мгновение после атаки. На сей раз он метил выше, в шестой узел, в горло. Такой удар способен лишить человека дыхания и раздробить гортань. Хасан должен был умереть, захлебнувшись собственной кровью.
Голова ассасина откинулась назад, свободно и безмятежно, словно он наслаждался поцелуями красавицы. Губы под усами изогнулись в улыбке. Облако энергии окутало его голову.
Резким кивком Хасан отбил удар, послав голубую молнию прямо в кожаный мешок, висевший на поясе тамплиера.
Страшная сила перебила Амнету ноги. Он упал на одно колено. «Surgite! — приказал он себе сурово. — Встань!» Еще одна волна энергии Камня влилась в его члены. Одновременно он попытался снова направить заряд в Хасана.
Камень вдруг сделался непомерно тяжелым, оттягивая пояс, прорывая оленью кожу сумки. Амнет опустил руки и подхватил Камень. Кристаллическая решетка дрожала от возложенной на нее непомерной задачи. Оси ее разогнулись и начали распадаться.
Томас Амнет почувствовал, как что-то рвется в самой глубине его мозга.
Пение мусульман поднялось на полтона и стало похоже на стрекотание цикады, сверлящее знойный воздух. Великий Магистр Жерар, хоть и не разбирался в музыке, четко понял, что окружившие их сарацинские воины готовятся к неистовому броску.
Как только хотя бы один христианский воин, осознав, что это — конец, бросит пику и кинется на сверкающие ятаганы, гул усилится, отупляющая монотонность прервется и возвысится до бешеного визга.
Христиане теряли сознание от удушающего зноя. Многие упали в обморок от нарастающего ужаса в ожидании безжалостного натиска, который обещало пение мусульман.
Жерар опустил руку на рукоять меча и зашагал между двумя шеренгами тамплиеров, противостоявших сарацинам на западном склоне холма. Когда кто-то, покачнувшись, выпадал из строя, Жерар приказывал другому выйти вперед и занять его место.
Капли пота стекали на брови и заливали глаза. И каждая капелька, проступавшая на грязном лице, уносила с собой бесценную влагу его тела. Он слабел, истекая водой и солью.
Когда он, желая отереть этот соленый поток, поднес ко лбу руку в тяжелой перчатке, пение внезапно прекратилось.
В наступившей тишине двое рыцарей справа от Жерара упали замертво. Великий Магистр собрался уже выдвинуть на их место двоих из второй шеренги, но что-то остановило его.
Что значит эта тишина?
И в это мгновение сарацины издали пронзительный вопль.
В предельном исступлении мусульманские воины бросились на острия пик, пригнув их к земле тяжестью собственных тел.
Вперед рванулись остальные, подхватив вопль, карабкаясь по агонизирующим телам своих товарищей и яростно орудуя мечами. Христиане пытались высвободить свое оружие. Коварно изогнутые ятаганы рассекали незащищенную плоть. Кровь била фонтаном. Первая шеренга тамплиеров пала прежде, чем вторая успела обнажить мечи.
Волна сарацин захлестнула Рыцарей Храма.
Жерару доводилось наблюдать, как бьются берсеркеры: дерутся, теряют руку, глаз, дерутся еще неистовее, наконец гибнут — и все это ни на миг не приходя в сознание. Те берсеркеры были одиночками, каждый — в плену собственного безумия. Глядя на человеческую лавину, обрушившуюся на французов, он впервые видел безумие толпы. Тысячи людей двигались как один и умирали без единого стона. Когда бегущие воины втаптывали в землю своих же упавших товарищей, они казались бесчувственными, как подошвы сапог. Они были одержимы.
Перекрестившись, Жерар стиснул рукоять меча и быстро пошел вверх по склону холма. Он шел, оглядываясь назад, на приближающуюся лавину смуглых оскаленных лиц и сверкающих изогнутых клинков. Подобно жнецам, они расчищали себе путь, не зная преграды.
Что-то зацепилось за ногу Жерара, и он осознал, что уже стоит возле шатра, красного, как кровь, от которой он бежал. Лодыжки его запутались в веревках.
Жерар поднял меч, чтобы разрезать полотнища и исчезнуть внутри шатра, но не успел замахнуться: что-то тяжелое ударило его по голове. Он упал лицом вниз на полог шатра. Крыша павильона задергалась и опала. Сарацины, добравшиеся до вершины холма, перерезали растяжки с другой стороны, и шатер рухнул.
Складки тяжелого полотна, расшитого французскими гербами и ликами апостолов, заслонили солнце.
Когда Камень выпал из разорванной сумки, Амнет подхватил его и сжал в руках. Гладкая поверхность была горячей. Грани врезались в пальцы, словно докрасна раскаленные ножи. Амнет чувствовал, как беснуется в глубине кристалла неведомая энергия, разрывая структуру неразъединимых связей. Звук, высокий и чистый, как звук стеклянной гармоники, наполнил всю долину. Этот звук исходил из самого сердца Камня.
Шатаясь, Амнет нес Камень, словно это были его отрезанные яички: шаг за шагом смиряясь с болью и невыносимым чувством утраты. В дюжине футов от него Хасан приходил в себя от последнего отраженного удара. Взгляд ассасина прояснился, и он увидел разбухший кристалл, прижатый к паху Амнета. И когда Хасан понял, что происходит, он невольно раскрыл рот. Он не мог поверить собственным глазам.
— Не-е-ет!
Вопль достиг слабеющего слуха Амнета, прорвав завесу чистого звука, исходившего из Камня. Этот отчаянный протест, усиленный неподдельной искренностью чувства, стал последней каплей, переполнившей Камень. Энергия выплеснулась из него. Отныне ей суждено было покоиться в этой прекрасной долине вблизи моря Галилейского почти тысячу лет.
Как треснувший церковный колокол, Камень рассыпался, не выдержав собственной тяжести. Его последняя песня завершилась звоном падающего металла. Докрасна раскаленные осколки просыпались сквозь окровавленные пальцы Амнета.
Сила ушла из его ног. Он рухнул на колени, потом повалился на бок, ударившись о землю плечом, бедром и головой. Как марионетка, у которой отпустили ниточки, он наконец затих, коченея. Нежные былинки щекотали его щеку и царапали роговицу раскрытых глаз.
Хасан пришел в себя и осторожно приблизился к Томасу. Он вновь двигался с гибкой грацией, свойственной воину, здоровому, находящемуся в полном сознании, готовому отскочить при первом признаке опасности.
Амнет не шевелился. Его измученное тело, чужое и холодное, было уже наполовину мертво, энергия Камня больше не оживляла его. Он чувствовал, как дюйм за дюймом вздуваются и рвутся нервные волокна его обнаженного спинного мозга. Когда этот неконтролируемый процесс достиг основания черепа, Амнет понял, что сознание покидает его. Скоро отсюда уйдет и душа.
Бормоча какие-то слова, которые Амнет уже не мог разобрать, Хасан присел на корточки, недоступный его остановившемуся взгляду. Томас догадался, что ассасин что-то делает с его телом в области паха, но это уже не волновало его.
Руки Хасана совершали быстрые загребающие, прочесывающие движения. Потом он встал, плотно прижав руки к телу, и Томас так и не смог разглядеть, что было в них.
Последний раз взглянув в затуманившиеся глаза Амнета, Хасан повернулся и, сгибаясь под тяжестью груза, быстро зашагал прочь.
Бульканье и шипение из основания черепа проникло внутрь, как вода, заливающая трюм тонущего судна. Когда оно наконец вылилось из разбитого темени, Амнет погрузился во тьму, и тело его умерло.
Проворные сильные руки сняли с Жерара де Ридефора полотно шатра. Над ним склонились смуглые лица, в глазах светилось торжество победы. Сарацины подняли его на ноги. Они гладили пальцами красный крест, нашитый на его плащ. Они щелкали языками, разглядывая этот знак принадлежности к ордену.
Какой-то сарацин взвесил на ладоне медальон — знак высшей власти ордена, тяжелый золотой диск, украшенный эмалью, который Жерар носил на массивной золотой цепи. Великий Магистр попытался защитить медальон, но ему быстро скрутили руки. Сарацины стащили медальон с его шеи, и двое тут же бросились в сторону, сцепившись в отчаянной схватке за право обладания сокровищем.
Пока Жерар барахтался в складках шатра, меч его куда-то пропал. Сарацины сорвали у него с пояса кинжал и накинули на шею грубую веревочную петлю.
Они повели его вниз, по склону холма. Со всех сторон спускались тысячи таких же пленников, ошарашенных и пошатывающихся, сконфуженных и полумертвых от усталости и жажды. Они плелись, как бараны на веревках.
У подножия холма сарацинские военачальники отделяли Рыцарей Храма с красными восьмиконечными крестами на плащах от других христианских рыцарей короля Ги. Тамплиеров отвели в неглубокий овраг под Гаттином. Шеренга сарацинских лучников с забавными короткими луками встала над ними на краю оврага.
— Христиане! — раздался чистый звонкий голос. — Вы, кто принадлежит к Рыцарям Храма!
Жерар поднял голову, но солнце било в глаза, и он не смог разглядеть говорящего.
— Вам следует сейчас, — голос звучал убедительно и даже почти дружелюбно, — встать на колени и помолиться вашему Богу.
Как паства в соборе, пять тысяч безоружных тамплиеров опустились на колени. Их кольчуги зазвенели разом, словно якорные цепи флотилии.
Жерар начал молиться, но его отвлекли стоны, доносившиеся с обоих концов оврага. Он вытянул шею и посмотрел поверх склоненных голов и согбенных спин своих братьев. Там, в отдалении, сарацины методично размахивали ятаганами.
— Они отрубают головы нашим братьям! — пронесся по рядам испуганный шепот. — Вставайте! Надо защищаться!
— Не сметь! — сквозь зубы приказал Жерар. — Лучше один удар меча, чем дюжина неумело пущенных стрел.
Те, кто слышал его, затихли. Шепот прекратился.
Через некоторое время кто-то рядом тихо сказал:
— Сегодня вечером, друзья мои, мы разобьем свои шатры на небесах.
— На берегу реки… — отозвался его невидимый товарищ.
Наступила тишина.
— Лучше бы ты не напоминал про воду, — процедил кто-то поодаль.
— О, хоть бы каплю! — простонал другой голос.
Этому стону не суждено было продолжиться, ибо сарацинские палачи уже стояли над ними и — вжик, вжик…