Жители леса скользили меж деревьев, внимательно следя, не преследуют ли нас. Раненых среди нас не было. Оружие Совета никого не ранило. Куда бы оно ни разило, человек падал мертвым на месте.
В бледном свете луны я никогда бы не принял эту долину за место обитания такого многочисленного клана. Она выглядела обычной долиной, с разбросанными тут и там валунами, совсем немногочисленными, с поросшими мхом склонами и небольшим ручейком, который тек посередине, и который вставшее солнце окрасило в розовый цвет.
Один из лесных жителей взял мою лошадь, и мы вошли в долину пешком; роботы-рабы покорно брели следом. Казалось, мы приближаемся к совершенно необитаемой долине. Но когда мы прошли половину ее, лесной житель справа от меня неожиданно положил мне руку на плечо, и мы остановились — а покорная, бессловесная толпа остановилась позади нас. Вокруг меня лесные жители мягко смеялись. Я поднял голову.
Она стояла на высоком валуне, лежащем на берегу ручейка. Одета она была по-мужски, в бархатную зеленую тунику, перепоясанную ремнем, с которого свисало оружие. Волосы ее сказочной мантией струились вниз по плечам до самых колен, каскадом бледного золота, который волновался, как вода. Корона из бледно-желтых листьев, цвета ее волос, скалывала их, не позволяя закрывать лицо. Стоя на валуне, она глядела на нас и улыбалась, в особенности мне, Эдварду Бонду.
Лицо ее было прекрасным. В нем сквозила сила, невинность и строгое спокойствие святой, а красные губы излучали тепло и дружелюбие. Глаза ее были того же цвета, что и туника — темно-зеленого, которого я никогда не видел на Земле.
— С благополучным прибытием, Эдвард Бонд, — сказала она мягким, нежным, чуть низким голосом, как будто она столько лет говорила тихо, что сейчас не осмелилась повысить голос.
Она легко спрыгнула с валуна, двигаясь с уверенностью дикой кошки, которая всю жизнь провела в лесах, как, наверное, и было на самом деле. Волосы ее колыхались мягко, как паутина, спокойно покоясь на плечах. И когда она шла, то казалось, что вокруг ее головы светится бледно-золотой нимб.
Я вспомнил, что сказал мне лесной житель Эрту в саду Медеи, прежде чем его убила молния из черной трубки.
— Арле убедит тебя, Эдвард! Даже если ты Ганелон, разреши мне отвести тебя к Арле!
Сейчас я стоял перед ней — в этом я был уверен. И если меня и требовалось убеждать в том, что дело лесных жителей было моим делом, то эта девушка с нимбом убедила бы меня своим первым словом. Что же касается Ганелона...
Как я мог знать, что сделает Ганелон?
На этот вопрос он ответил без моего участия. Прежде, чем я успел сказать хоть одно слово, прежде, чем я успел составить план своих дальнейших действий, Арле подошла ко мне, совершенно не обращая внимания на то, что за нами наблюдают. Она положила руки мне на плечи и поцеловала меня прямо в губы.
И этот поцелуй был непохож на поцелуй Медеи — нет! Губы Арле были прохладными и нежными, не похожими на жадные горячие губы повелительницы и страстной ведьмы. Отравления той странной страстью, которую я почувствовал, когда держал Медею в своих объятиях, сейчас не наступило. Было нечто... чистое в Арле, чистое и честное, отчего мне вдруг безумно захотелось домой, на Землю.
Она отступила назад. Ее зеленые глаза встретились с моими в спокойном понимании. Казалось, она ждала.
— Арле, — сказал я после минутного молчания.
И это, казалось, удовлетворило ее. Смутный вопрос, готовый уже сорваться с губ, что ясно читалось по выражению ее лица, так и не был задан.
— Я беспокоилась, — просто сказала она. — Они не причинили тебе вреда, Эдвард?
Инстинктивно я знал, что следует ответить.
— Нет, мы не доехали до Кэр Сайкир. Если бы лесные жители не напали, что ж, тогда жертвоприношение состоялось бы.
Арле протянула руку и приподняла разорванный край моего плаща. Ее тонкие пальчики погладили мягкую шелковую ткань.
— Голубой плащ, — сказала она. — Да, это цвет, который надевает на себя приносимый в жертву. Боги были сегодня на нашей стороне, Эдвард. А от этого ужаса мы должны сейчас избавиться.
Глаза ее сверкнули. Она сорвала с меня плащ, разорвала его и бросила на землю.
— Больше ты никогда не пойдешь охотиться один, — добавила она. — Я ведь говорила тебе, что это опасно. Но ты посмеялся надо мной. Могу поспорить, что ты смеялся, когда тебя поймали солдаты Совета! Так это было?
Я кивнул. Очень медленно страшная ярость поднималась во мне. Значит, голубой цвет был цветом жертвы? Вот как! Мои подозрения были обоснованными. В Кэр Сайкир я был бы приношением, слепо идущим навстречу своей судьбе. Матолч, конечно, знал. Представляю себе, как мозг оборотня смаковал эту шутку! Эдейри, думая свои думы под накинутым капюшоном, тоже знала.
А Медея?.. Медея?!
Она осмелилась предать меня! Меня, Ганелона! Открывающего врата! Избранника Ллура, Лорда Ганелона! Она посмела! Черный гром загремел в моем мозгу. Я подумал: «Клянусь Ллуром, они заплатят за это! Они будут ползать у моих ног, как жалкие псы, и умолять о пощаде!»
Ярость открыла все шлюзы в мозгу, и от Эдварда Бонда остались лишь туманные воспоминания, которые спадали с меня так же, как голубой плащ избранника-жертвы спал с плеч — голубой плащ избранной жертвы на плечах лорда Ганелона!
Я слепо моргал глазами, стоя в кругу одетых в зеленое людей. Как я попал сюда? Как осмелились эти лесные жители стоять передо мной в таких вызывающих позах?! Кровь ревела в моих висках, все завертелось перед глазами. Когда все закончится, я вытащу свое оружие и изрублю этих выскочек, как дровосек рубит дрова.
Но подожди!
Во-первых, Совет, поклявшийся друг другу в дружбе, предал меня. Почему, почему? Они были рады видеть меня, когда спасли из этого мира, этой чужой Земли. Лесных жителей я мог убить в любую минуту, когда только захочу — сейчас предстояло обдумать более важные проблемы. А Ганелон был мудрым человеком. Лесные жители могли понадобиться мне для выполнения задуманной мести. А потом...
Я напряг свою память. Что могло случиться, из-за чего Совет обратился против меня? Я мог бы поклясться, что это не входило с самого начала в намерения Медеи — слишком искренне она обрадовалась тому, что я вернулся. Матолч мог, конечно, подействовать на нее, но опять-таки, почему? Или, может, тут замешана Эдейри, или сам старик Гаст Райми? В любом случае, клянусь Золотым Окном, открывающимся в храме, они еще пожалеют о своей ошибке!
— Эдвард!
Женский голос, нежный и испуганный, донесся до меня как бы издалека. Я взял себя в руки, борясь с обуревающей меня яростью и ненавистью. Я увидел бледное лицо, окруженное нимбом золотистых волос, зеленые тревожные глаза. Я вспомнил.
Рядом с Арле стоял незнакомый человек, чьи холодные серые глаза послужили шоком, вернувшим меня к действительности. Он глядел на меня так, как будто хорошо знал меня, как Ганелона. Но я никогда раньше не видел этого человека.
Это был невысокого роста крепыш, молодо выглядевший, несмотря на седину, затронувшую его бороду. Лицо его загорело так сильно, что цветом своим напоминало коричневую, темную землю. В своем плотно облегающем костюме из зеленой ткани он был идеальным бегуном, скользящим между деревьями, невидимым и опасным. Глядя на мощные бугры мускулов, проступавшие, когда он двигался, я понял, что он будет тяжелым соперником. И в том, как он смотрел на меня, во всей его позе, явно сквозила враждебность.
Белый уродливый шрам пересекал его правую щеку и тонкий рот так, что казалось, лицо его навечно застыло в хитрой иронической улыбке. Однако, его серые глаза были холодны.
И я увидел, как лесные жители отступили назад, окружив нас кольцом и наблюдая.
Бородач вытянул руку и одним движением спрятал Арле за себя. Невооруженный, он сделал шаг вперед по направлению ко мне.
— Нет, Ллорин! — вскричала Арле. — Не трогай его!
— Ганелон, — сказал он.
При звуке этого имени шепот страха и ненависти пронесся по окружавшей нас толпе. Я увидел скрытые движения рук, тянувшихся к оружию на поясах. Я увидел, как изменилось лицо Арле.
Но изворотливость Ганелона пришла мне на помощь.
— О, нет, — сказал я и потер рукой лоб. — Я Бонд. Это была отрава, которую дал мне Совет. Она все еще действует.
— Какая отрава?
— Не знаю, — ответил я Ллорину. — Она была в вине, которое дала мне выпить Медея. И долгое путешествие сегодня ночью утомило меня.
Я сделал несколько неуверенных шагов в сторону и прислонился к валуну, тряся головой, как будто для того, чтобы прояснить мысли. Но я был настороже. Шепот подозрения стих.
Прохладные пальцы дотронулись до моей руки.
— Мой дорогой, — сказала Арле и резко повернулась к Ллорину. Неужели ты думаешь, что я не отличу Эдварда Бонда от Ганелона? Ллорин — ты дурак!
— Если бы эти двое не были идентичны, нам никогда бы не удалось поменять их вначале, — грубо сказал Ллорин. — Будь уверена, Арле. Очень уверена.
Сейчас шепот опять стал нарастать.
— Лучше быть уверенным, — шептали лесные жители. — Не рискуй, Арле. Если это Ганелон — он должен умереть!
В зеленых глазах Арле вновь появилось сомнение. Она отпустила мои руки и пристально уставилась на меня. И сомнение не исчезло с ее лица.
Я ответил ей взглядом на взгляд.
— Ну, Арле? — сказал я.
Губы ее задрожали.
— Этого не может быть, я это знаю — но Ллорин тоже прав. Ты сам должен знать это, мы не можем рисковать. Если этот дьявол Ганелон вернется после того, что произошло, всем нам придет конец.
«Дьявол, — подумал я. — Дьявол Ганелон». Да, Ганелон ненавидел лесных жителей. Но сейчас у него была другая, более великая ненависть. В час его слабости Совет предал его. Лесные жители могли подождать; его месть — нет. И теперь Ганелон сам разрушит Кер Сайкир и Замок так, что их крушение надолго запомнится членам Совета!
А это означало, что сейчас надо вести себя крайне осторожно.
— Да, Ллорин прав, — сказал я. — Вы сейчас не можете определить, Ганелон я, или нет. Может быть, ты и знаешь это, Арле, — я улыбнулся ей. Но... рисковать нельзя. Пусть Ллорин испытает меня.