— Князь, мог бы и вспомнить ты, что я тоже из княжеского рода.
Думала она, что завтра образумившийся Владигор спокойнее станет, но не тут-то было. С новой силой, точно сильным ветром раздуваемое пламя, закипело в их жилище лихо. Будто и не любил никогда Кудруну Владигор, точно и не была она его супругой, с утра до вечера, придираясь к мелочам, мучил ее попреками, понукал, словами шпынял злыми, глядел на нее волком, и не узнавала в этом злосердечном человеке Кудруна прежнего ласкового, нежного мужа.
На попреки его она не отвечала, не оправдывалась, все пыталась делать, как он велит, только лишь иногда, покрывшись краскою стыда, когда при госте начинал бранить ее супруг, тихо урезонивала его:
— Ну, Владигорушка, ну, любый мой! Да смири же ты свое сердечко. Почто собачишься? Ведь люблю я тебя, все для услады сердца твоего исполню.
Но не смягчался гнев Владигора. С каждым днем все сильнее разгорался. Иногда хватался он за голову, лицо его от какого-то скрытого недуга делалось еще безобразнее, стонал он:
— Ах, болит, болит! Точно гвоздь железный в голову мне вбили!
Прижимала Кудруна голову его к своей груди, но отталкивал Владигор от себя жену, гнал прочь, называл ее виновницей всех бед своих, а однажды так и заявил:
— Ах, стерва, если бы не ты, так не мучился бы я сейчас, не страдал, не сидел бы в этой норе, а правил Синегорьем, как и прежде!
Размахнулся и ударил своей тяжелою рукой Кудруну по лицу.
Такого сраму, тем более на глазах у постороннего человека, Кудруна стерпеть уж не могла. Топнула ногою, в сердцах вскричала:
— Так оставайся же ты, урод, один!
Коня, который содержался в особой маленькой пещерке, оседлала сама, собрала в суму кой-какую снедь, козью кацавейку на себя надела и, не прощаясь, уехала от жилья, в котором надеялась прожить счастливо вместе с любимым человеком до конца жизни. Проехала немного. Слезы заструились по щекам. Стало жаль Владигора, стыдно за то, что назвала его уродом. Даже причиненные им обиды уже готова она была простить. Спешилась. На камень села, рыдая, не зная, что делать дальше. Первый снег пошел, легкий и пушистый, и снежинки ложились на непокрытую голову ее, не тая, но Кудруна, подавленная горем, не замечала снега.
Вдруг конский топот и голос, произнесший:
— Девушка, как забрела ты сюда? Почему сидишь под снегом? Смотри, замерзнешь! — вывели Кудруну из глубокой задумчивости.
И такими добрыми, заботливыми показались Кудруне эти слова, что слезы мигом перестали струиться из глаз ее. И увидела Кудруна: из-за скалы выехала наездница в кольчуге, в мужских штанах. Лук и стрелы из-за спины торчали. Подъехала, спешилась, рядом на камень села. Кудруна тоже была удивлена немало: откуда здесь, в горах, в диком месте, взялась эта молодая девушка? Что привело ее сюда? Не замешкалась с вопросом:
— А ты как сюда попала?
— Долго рассказывать, ну да все поведаю тебе! — вздохнула девушка в кольчуге. — Путиславой меня зовут…
Долго рассказывала она Кудруне о том, как старейшины городища, в котором она жила, после смерти князя выбрали ее за красоту сопровождать в загробный мир почившего владыку, о том, как спас ее витязь с лебединым крылом, как стремился он к Рифейским горам, где жил кудесник, способный помочь ему вернуть князю Владигору прежнее лицо.
Едва услышала об этом Кудруна, как тут же вздрогнула, за руку схватила Путиславу:
— Владигору?! Да ведь я его жена, княгиня Кудруна! Чтобы добиться моей руки, в Пустень он приехал, на ристалище стрелков из лука.
— Так ведь и мой возлюбленный, Велигор, там был! Все время говорил он мне, что лишь тебя и любит!
Сердце у Кудруны учащенно забилось от сильного волнения, она закрыла лицо руками и стала раскачиваться из стороны в сторону, причитая:
— Боги, Перун и Мокошь! Проклинаю тот день, когда Красу-колдуну позволила кровь мою взять, чтобы в краски добавил он ее, когда изображение лица моего на доску переводил! Что натворила я! Скольких наделила страстью, нет, тяжким недугом! Да лучше бы я уродлива была, как Владигор!
Путислава, обняв княгиню, прервала рыдания ее:
— Не время плакать! Велигор уже не желанием Владигору помочь полон, а местью — надоумил его Веденей, черный колдун, убить соперника и тобою завладеть! Ищу я его повсюду, чтобы уговорить не делать этого. Успеть бы, не то сгубит он Владигора при помощи науки тайной!
Похолодела Кудруна, поняв, кто сумел вызвать беспричинный гнев Владигора, и вспомнила, как старательно прятал руку под плащом их гость Велигор. И стало ей страшно за мужа.
Она резко поднялась. Все лицо ее пылало, губы дрожали, а прекрасные зеленые глаза помутнели от боли за судьбу любимого супруга.
— Идем скорее! Велигор твой у нас в пещере! Ушла сегодня я от Владигора, потому что неожиданно жестоким стал он, злым. Даже ударил меня, княгиню! Теперь понимаю, что это злые козни Велигора тому причиной. Сгубит он его, если не поспешим!
Женщины вскочили в седла, торопливо непослушными от волнения руками натянули поводья и поспешили к пещере, где остались их любимые мужчины. Но не заметили они, что следом за ними двинулась группа всадников, внезапно появившаяся из-за скалы.
Велигор же в это время, будучи не на шутку встревожен тем, что его магия подействовала так скоро и что Кудруна, не стерпев грубости супруга, попросту ушла от него в неизвестном направлении, урезонивал Владигора:
— Нет, скажу тебе откровенно: дурно ты поступил. Она ведь все-таки княгиня, княжеского рода, а ты ею как простой крестьянкой помыкал. Вернул бы ты ее. Не ровен час, сорвется со скалы. Гляди-ка, снег идет…
Владигор, в сердце которого все еще бушевала беспричинная злоба, криво улыбаясь, отвечал:
— Ничего, вернется, куда денется! А не захочет, так и пусть себе бредет куда глаза глядят. Сама же путь свой избрала. Баб, приятель, только рукой железной и надобно держать, чтоб не баловались…
Он хотел еще что-то сказать, но не успел, — в пещере неожиданно появились Кудруна и Путислава. Владигор, довольный тем, что его предположение о неизбежном возвращении жены оказалось верным, победно улыбнулся, зато Велигор не смог скрыть испуга, ведь Путислава знала о его желании убить Владигора!..
Княгиня быстрыми шагами подошла к Владигору, встала на колени, припала губами к его руке и зашептала:
— Прости, любимый, не ведала я, что в гневе своем не ты виноват.
Краем глаза заметила она на столе кинжал Владигоров. С колен поднявшись, рысью метнулась она к столу, кинжал схватила, левою рукою под подбородок Велигора подхватила, правой точеное лезвие кинжала к горлу его приставила, прокричав:
— Не скажешь, чем испортил Владигора, тут же перережу горло! Не позволю мужа моего губить!
Такого оборота не ожидал никто — ни сам Велигор, ни Владигор, ни Путислава. Велигор не знал, что и сказать: признаться в злом колдовстве своем означало для него навсегда потерять Кудруну, которая, оказывается, урода мужа любила больше жизни, не признаться — дать согласие на смерть, потому что Кудруна, было видно, не шутила.
— Говори, Велигор! — не выдержала Путислава, боясь за жизнь любимого человека. — Она убьет тебя!
Еще несколько мгновений промедления могли закончиться для Велигора смертью. Лезвие кинжала все сильнее вдавливалось в кожу, но властный голос, громко прозвучавший где-то у самого входа в пещеру, заставил Кудруну отдернуть руку, державшую оружие:
— А ну-ка брось кинжал, Кудруна! Не лишай Синегорья законного правителя и князя!
Все, даже Велигор, все еще удерживаемый Кудруной за подбородок, повернули головы. В пещере стояли Любава и несколько дружинников с обнаженными мечами. Сестра Владигора быстро подошла к Кудруне и, решительным движением вырвав из ее руки кинжал, сказала:
— Не знаю, за что ты хотела убить сына Светозора, но сделать тебе я это не позволю!
Каждый, кто был в пещере, был словно громом поражен, услышав о том, что Велигор — сын Светозора. Все молчали, но сильнее всех был удивлен сам Велигор. Понимая, что без объяснения не обойтись, Любава, устало опустившись на лавку, заговорила:
— Да, у Светозора был еще один сын, от рабыни. Когда малютку Велия везли в Поскреб, лесные тати перебили всю охрану, и кормилица бросила малютку в кусты. Там и нашла его потом ведунья. У нее княжий сын жил до отрочества, а после… сам стал татем. И потому я здесь, что Ладор уж занят борейцами. Ладорцы изгнали Владигора. Что же делать? Но у княжества есть прямой наследник Светозора. Это — Велигор! Оттого-то я и здесь — звать на княжение тебя пришла. А ты уж, Владигор, прости меня за это. О Синегорье печалуюсь…
И Любава, поднявшись с лавки, низко поклонилась брату.
Все смотрели на Велигора и видели, что скорбным стало его лицо. Какие-то мысли боролись в нем одна с другой. Нахмурясь, он потирал лоб, по щекам текли капли пота. Затем медленно полез он за пазуху, достал висевший на шнурке круглый серебряный знак. Как бы размышляя вслух, пробормотал:
— Да, меч и две перекрещенные стрелы. Ну, видно, сам Перун разум у меня отнял!
Сказал — и вышел из пещеры, но отсутствовал недолго. Вскоре вернулся, и все увидели, что держит он в своей руке глиняную фигурку человека. С ней подошел он к Владигору, спросил:
— Разве не понял ты, когда три дня бранил жену свою, что делаешь это против своей воли, по воле злых чар?
— Нет, не уразумел, — ответил тихо Владигор.
Велигор пристально, глядя брату прямо в глаза, сказал с болью и тоской:
— Не знаю, простишь ли ты меня, когда узнаешь, что я тебя, брата моего, извести хотел?
— Прощу, ты же брат мой, — по-прежнему тихо и так же глядя в глаза брату, молвил Владигор.
И увидели все, как выдернул из глиняной головки Велигор железную иголку, и тут же за голову свою схватился Владигор и застонал, лицо же его при этом стало еще более страшным. Но вот уродливые черты лица прояснились, руку от головы Владигор убрал, и улыбка ненадолго осветила ужасное лицо.
— Все, нет больше боли, и злобы тоже нет, — сказал он. — Прежним стал!