ЯНВАРЬ 1944
«Наконец-то Джозеф начал выздоравливать, — записала Кандида в своем дневнике. — Он намного лучше себя чувствует, и я уже не боюсь за его жизнь. Но Джозефа почему-то не радует это, и он становится все беспокойнее и несчастнее. Кому же понравится сидеть взаперти в темноте, даже если это необходимо для безопасности. Скоро мы подумаем о другом месте для Джозефа».
Понимая, какую смертельную опасность представляет ее дневник, девушка нашла для него потаенное местечко: под постелью разболтались две плитки пола, под которыми она устроила тайник. И если бы обыскали дом, то сначала все равно нашли бы Джозефа, а не записи. Из соображений безопасности Кандида не упомянула имен тех, кто помогал им ухаживать за раненым американцем, например доктора, который все-таки пришел в этот день снять Швы. Лекарь предупредил, что Джозефу понадобится по крайней мере еще несколько недель покоя, чтобы окончательно восстановить свои силы.
«Уже несколько дней я не видела Дэвида, — продолжала писать Кандида. — Я смертельно боюсь за него и без устали молюсь Пресвятой Деве, чтобы она сохранила его. Он так много значит для меня».
Теперь, когда Кандида стала прятать свой дневник, он стал самым важным ее собеседником.
За последние несколько недель с Кандидой произошло что-то такое, что нельзя было бы назвать просто приключением. И это нельзя было даже сравнить с волнениями по уходу за раненым американцем. Кандида без памяти влюбилась в Дэвида и теперь не могла без него жить.
После того вечера Кандида еще трижды встречалась с Дэвидом. И каждый раз эти встречи были очень коротки, но всегда завершались теплым поцелуем, что еще прибавляло нежности. Кандида не знала романтических слов, чтобы описать свои чувства в дневнике, но чувства эти овладевали ею все сильнее.
Медленно, словно во сне, прошло детство и отрочество, а затем так же медленно и вяло — юность. Нынешняя жизнь Кандиды отличалась от прежней какой-то особой яркостью и стремительностью. Никогда еще она не чувствовала себя так хорошо и не выглядела так обворожительно. Когда сегодня утром Кандида взглянула в зеркало, то с гладкой поверхности на нее посмотрели радостные черные глаза. Каждая минута ее жизни теперь была наполнена ощущением счастья. Даже отдаленные выстрелы не разрушали чувства радости и счастья, потому что это было связано с Дэвидом.
Жизнь на ферме, где некогда росло ореховое дерево, была все время связана с Джозефом, вертелась вокруг него, словно вокруг огромного валуна, что неожиданно оказался посредине быстрой реки. Тео начал медленно оправляться от побоев и через неделю уже вставал с постели и начал понемногу работать. Удары, которые он получил от эсэсовцев, казалось, только укрепили его дух, а на смену прежней подавленности и депрессии пришло неожиданное оживление. Обычно меланхоличное выражение лица Тео сменилось улыбкой, которая только слегка напоминала того веселого и жизнерадостного человека, каким был он накануне войны. Мать Кандиды демонстративно отказалась ухаживать за раненым партизаном, полностью игнорировала его. Отец же, как обычно, спокойный и добрый, обязательно хотя бы раз в день навещал раненого, и если желал от всей души скорого выздоровления Джозефа, чтобы тот быстрей оставил их дом с миром, то старался ничем не выдать своих чувств.
Никто из родных ничего не знал о встречах Кандиды с Дэвидом Годболдом. Никто не подозревал о ее тайных чувствах, потому что она никому их не доверяла, даже дневнику.
Но когда терпеть уже было невмоготу и эмоции переполняли девушку, она решилась поделиться своими переживаниями.
Поверенным оказался Джозеф, американец.
— Я видела вашего друга, — сказала ему как-то Кандида, меняя в очередной раз перевязку.
— Дэвида?
— Да. Мы встречались в заброшенном сарае на вершине холма.
— Зачем? — резко спросил американец.
Такая реакция удивила девушку. За последние дни раненый стал больше нервничать. Кандида знала: сознание беспомощности слишком мучает Джозефа.
— Не кричите так. Мы просто повидались и поговорили. Я принесла ему вина и еды.
— Вы рискуете жизнью, Кандида. Разве непонятно?
— Да, но…
— Сколько раз вы уже виделись с ним?
— Четыре или пять.
— Ваши родители знают об этом?
— Конечно нет. Они бы никогда не разрешили мне с ним встречаться. Это — тайна. Вы такой строгий, вам что, это не нравится?
— Не встречайтесь с ним больше.
— Что вы имеете в виду?
— Вы для него — только развлечение.
Кандида почувствовала, что комок подступил к горлу, а щеки вспыхнули и загорелись красным огнем.
— Вы так говорите, будто он пытается использовать меня.
— А разве не так?
— Конечно же, нет.
— Нет?
Кандида прямо посмотрела в глаза раненому:
— Что вы имеете в виду?
Джозеф протянул руку и взял девушку за запястье:
— Будьте осторожны с Дэвидом. У вас нет опыта общения с подобными мужчинами.
— А разве он похож на донжуана?
— Я не это имел в виду.
— А что тогда?
— То, что он явился из другого мира, Кандида.
— Который так далек от моего собственного? — добавила девушка, не скрывая иронии.
— Он просто использует вас, а затем бросит.
Кандида вырвала руку и молча продолжила обрабатывать рану, комок в горле душил и причинял боль. Девушка благодарила Бога за то, что так и не успела сказать Джозефу самого главного о своих чувствах к Дэвиду.
— Жаль, что я вообще вам доверилась. Вы так грубы, — неожиданно пробурчала она.
— Мне просто не хочется, чтобы вас обидели. Вот и все, — примирительно добавил Джозеф.
— Зато вам удалось меня обидеть. Вы не имеете права указывать мне, что делать. Я увижусь снова с Дэвидом, как только пожелаю.
— Кандида…
Девушка встала, подошла к выходу и с силой захлопнула за собой тяжелую дверь.
— Мне удалось найти партизан, — начал Дэвид, когда они вновь встретились на холме. — Я разговаривал с Антонио, по кличке Русский.
— Кто это?
— Командир отряда. Он сражался еще в Испании, на стороне республиканцев, добровольцем. Антонио — закоренелый коммунист. Вот почему они его так называют. — Сейчас они лежали на соломе, и Дэвид разламывал краюху хлеба, что принесла с собой Кандида, на части. — Антонио — настоящий солдат, герой.
— Он хочет, чтобы ты присоединился к ним? — спросила Кандида, пытаясь скрыть страх.
— Мне дадут знать об этом позднее. Прекрасная новость — я снова окажусь в деле.
Кандида сделала вид, что эта новость также приятна и ей.
— Я рада за тебя, Дэвид.
Он улыбнулся в ответ:
— Ну, о чем мы сегодня будем говорить?
Рассказы Дэвида очень нравились Кандиде, каждый раз подстегивая ее воображение. У него была особая наблюдательность относительно женской моды, драгоценностей, что делало Дэвида в глазах девушки замечательным рассказчиком. Уоллис Симпсон, лишившая Англию короля, стала для Кандиды любимой героиней.
— Расскажи о довоенном времени, — взмолилась девушка, — и обо всех драгоценностях герцогини.
— О, они действительно были великолепны. Я видел герцогиню на балу в 1938 году, это случилось на юге Франции, где у них своя вилла. Герцогиня, надела тогда свои знаменитые рубины, которые были подарены ей в годовщину свадьбы. Больших рубинов я в своей жизни и не видел. Оба камня были в платиновой оправе. Кто-то сказал мне, что все каждого восемнадцать каратов. Казалось, их можно взять, как ягоды, в рот и проглотить — такими спелыми казались эти камни. Красными, как кровь.
— А изумруды?
— Да. Изумрудов у нее было тоже достаточно. А на браслете — три или четыре бриллианта. И кольцо с одним большим изумрудом, сверкающим прекрасными яркими зелеными лучами.
— А теперь о бриллиантах.
— О да, совсем забыл, бриллианты. Много, много бриллиантов. Достаточно, чтобы просто ослепнуть.
— И, говорят, она ничего особенного собой не представляла?
— Да, но она была сексуально привлекательна.
— Этому можно научиться, ну, сексуальности? — спросила Кандида.
— Нет. С этим можно только родиться. — Дэвид взял соломинку и стал ею нежно водить по изгибам рта Кандиды. — Но тебе не о чем беспокоиться, Кандида. Твоя сексуальность в твоей красоте.
— Я такая простая, мне неизвестны всякие там приемы.
— Но они тебе и не нужны. Только женщины возраста миссис Симпсон нуждаются в уловках.
— А почему только они?
Дэвид перевернулся так, что буквально навис над Кандидой, и его лицо оказалось прямо над ней.
— Потому что они не такие свежие и сладкие, как ты, моя прелесть.
Кандида вдруг испугалась его близости и отстранилась немного, а сердце ее забилось как сумасшедшее.
— Мне уже пора возвращаться, — произнесла она упавшим голосом.
Дэвид быстро сел и обнял колени. Выражение его лица было таким, что внутри у девушки будто перевернулось что-то от жалости.
— Что ж, лети, моя пташка, лети.
Кандида встала и принялась стряхивать солому с платья.
— Когда мы вновь увидимся?
— Может быть, на следующей неделе. Я постараюсь прийти в среду, около четырех.
— Я буду здесь, — пообещала Кандида.
На этот раз, когда Дэвид целовал девушку на прощание, он обнял ее, крепко прижав к телу. Кандида почувствовала силу и тепло его тела, ощутила, как его язык пытается раздвинуть ей губы. Вспыхнув от смущения, девушка с силой отстранилась от него.
— До свидания! — крикнула она на прощание. — И береги себя.
Два дня спустя они решились в первый раз вывести Джозефа из подвала. Предварительно закрыли все окна и двери от любопытных глаз. Это предложил сделать Винченцо.
— Он слишком долго пробыл в своем гробу, — сказал отец. — Нельзя человеку оставаться заживо похороненным. Пусть хоть немного подышит свежим воздухом и поест с нами, как человек.
И даже Роза не посмела возразить ему.
Тео и Кандида помогли Джозефу подняться по лестнице на кухню. Слабые ноги раненого скользили и спотыкались на каждой ступени. За столом Джозеф сидел, постоянно держа руку на ране и изрядно побледнев. На щеках у него появилась солидная щетина, которая вот-вот должна была перерасти в бороду. Все в семье настороженно смотрели на американца. Впервые он сидел среди них, как человек, а не как некая смертельная опасность, таящаяся под половицами где-то внизу. Изможденный вид Джозефа, пожалуй, мог напугать кого угодно.
— Он сможет перевести для нас новости Би-би-си, — неожиданно предложил Тео. — Может быть, там будет что-то важное.
— Хорошая мысль, — согласился Винченцо и достал коротковолновый передатчик, запрещенный во время войны. Кандида вместе с матерью продолжала накрывать на стол, пока Винченцо настраивал приемник на нужную волну и пока помехи не сменились наконец приятными звуками симфонического концерта.
Во время трапезы Кандида поймала себя на том, что поглядывает на Джозефа, может быть, ожидая, что он, словно голодный волк, набросится на еду. Но американец ел на удивление медленно и чинно, не поднимая глаз от тарелки. За ужином воцарилось невольное напряжение.
«Скорее всего, раненый обладает какой-то силой, — подумала Кандида, — даже слабый, он распространяет вокруг себя ауру. Интересно, Джозеф или Дэвид был настоящим командиром отряда?»
Посреди трапезы из радиоприемника донесся бой часов на Биг Бене, и Винченцо сразу же прибавил звук:
— Наконец-то. Переводи же, что они говорят. Джозеф внимательно слушал слабые звуки английской речи, которые проникли в комнату:
— Они говорят об ослаблении немецких контратак.
Восьмая британская армия с боями продолжает пробиваться к Риму.
Затем Джозеф вновь прислушался и продолжил:
— Колокола всех церквей звонят не переставая в честь освобождения Италии. Говорят, что в следующем году война должна закончиться.
— В следующем году? — как эхо прозвучал голос Кандиды. К войне уже привыкли как к чему-то постоянному в жизни, поэтому впервые девушка подумала о ней как о чем-то, имеющем конец.
— Война против японцев тоже идет хорошо.
Вдруг Джозеф запнулся. Помехи прервали английскую речь, и вдруг раздался более сильный и властный голос, говорящий на итальянском языке, но с очень сильным немецким акцентом:
— Обращаемся к гражданскому населению с напоминанием о наказании за помощь партизанам.
Этот голос знал каждый, он принадлежал командиру СС города Брешиа и нес в себе угрозу. Передача велась с местной радиостанции, которую захватили фашисты.
— Если кто-нибудь из итальянцев накормит или даст приют дезертирам, беглым пленным или саботажникам, то сразу же попадает под действие закона о смертной казни. И никакой жалости к преступникам. Для гражданского населения комендантский час наступает с темнотой. Эти меры распространяются на любого итальянца.
— Ублюдки, — выругался Винченцо и выключил радио.
Роза побелела. Она положила вилку и нож рядом с тарелкой и прерывисто дышала. Каждый понимал, что сообщение вклинилось по ошибке, просто они не настроились точно на нужную волну, но в голосе диктора почувствовалось нечто завораживающе холодное и жестокое. В кухне на несколько минут воцарилась мертвая тишина.
Джозеф перегнулся телом через стол и. обращаясь прямо к Розе, заверил ее:
— На следующей неделе я буду уже достаточно здоров, чтобы оставить вас.
— Глупости, — заметил Винченцо. — Недели слишком мало для вас.
Джозеф отрицательно покачал головой:
— Если немцы и схватят меня, то я, может быть, попаду под решение Женевской конвенции. Но вас они… — Американец выразительно направил на Винченцо свой указательный палец, словно дуло пистолета.
— Как и всех мужчин в деревне Сан-Вито, — добавила Роза.
Винченцо шикнул было на жену, но американец тут же поинтересовался:
— Что произошло в той деревне? — и после недолгой паузы добавил: — Расскажите.
— Эсэсовцы всех расстреляли, — не выдержал Тео. — За то, что вы и ваши друзья взорвали грузовик.
Всем было видно, как изменилось лицо иностранца.
— Сколько там убили людей?
— Около двадцати.
Джозеф вновь замолчал, а глаза его смотрели куда-то в пустоту.
— Это мой просчет, — наконец выговорил он.
— Нет, — возразил Винченцо и пожал плечами. — Вы не можете корить себя за то, что сделали фашисты.
— Я нажал детонатор и положил взрывчатку. Мне было известно, каковы обычные последствия. Значит, виноваты мы.
— Война есть война, — попытался возразить Тео. — Они поступали точно так же и в Греции, и в Югославии.
— Но я не имел права так действовать. Мы только играли в войну и в конечном счете ничего не добились. Убить с дюжину немцев — ведь это почти ничего. И у меня не было никакого права здесь оставаться. На следующей неделе мне следует уйти.
— Ну куда вы пойдете? — не выдержал Винченцо и в волнении поднялся с места, а потом подошел к окну и открыл его. Откуда-то из долины, за озером, доносился неясный шум. Явно передвигались какие-то войска по дороге в Брешиа.
Винченцо пришлось закрыть окно.
— Как тогда, после перемирия. В долине полно немцев.
— Без помощи, один, раненый партизан тут же попадется им в руки, — сказал Тео.
— Так не мешайте ему попасть в плен, — не выдержала Роза.
— Мама, нет! — взмолилась Кандида.
— Мы и так две недели укрывали его. Но ради любви Господней, я не хочу, чтобы нас здесь всех расстреляли.
— Роза, прекрати! — прикрикнул Винченцо.
— Нет, я не замолчу. Посмотри на своих детей, Винченцо. Ты перед ними в ответе, а не перед этим иностранцем.
— Но Джозеф тоже чей-то сын, мама, — заметил Тео.
— Да, но не мой. — В глазах Розы заблестели слезы. — Винченцо, рано или поздно немцы все равно схватят его, так пусть не у нас в доме.
— Она права, — подтвердил Джозеф. — В конце концов, швы уже сняли, и я могу идти.
На это Винченцо резко поднял руку вверх.
— Ваши друзья разбежались кто куда. И идти вам просто некуда. Я хотя бы найду для вас безопасное укрытие. Может быть, там, среди холмов, где живут знакомые мне пастухи. Как только мы найдем безопасное убежище, мы тут же поможем вам перебраться туда. Но до этого следует оставаться на месте и поправляться.
— Не согласен, — решительно возразил Джозеф. Винченцо схватил американца за плечо и начал трясти:
— Вам все равно следует подчиниться моему решению, дружище. И не предпринимайте ничего на свой страх и риск. А то вас схватят и замучают, а нас повесят.
На следующий день Тео нашел единственно верное решение.
— Он может отсидеться в Охотничьей башне.
Кандида быстро вскинула голову. В миле от фермы «Ореховое дерево» находилось большое охотничье угодье — собственность знатной семьи из Милана. Когда-то там находился господский дом, но еще в прошлом столетии он сгорел, а все, что осталось от имения, — старая башня, затерянная в дубовой роще. Место было безлюдное, тайное, и вряд ли немцы отважились бы сунуть туда свой нос. Рядом с башней бил ключ, и Джозеф мог брать из него воду, а с достаточным количеством продуктов американец мог просуществовать там довольно значительный срок.
— Но это самое покинутое место на всей земле, — с сомнением в голосе заметила Кандида.
Глаза Розы сверкнули в ответ.
— Наш американец не из тех, кто боится одиночества. Судя по всему, он человек необщительный. Хорошая идея, Тео. Если немцы и схватят его, то он сможет взять вину только на себя.
Винченцо принялся было возражать, но затем смирился и поддался уговорам.
— Кажется, идея не так уж плоха. Он может сам развести огонь, даже не боясь, что фашисты заметят дым от костра.
— Мы можем дать ему наш старый обрез, — предложил Тео. — И он сможет поохотиться на кролика, фазана или куропатку. А каждый, кто увидит нашего американца, сможет принять его за местного дурачка.
— Особенно с этой бородой, которая отросла у него сейчас, — добавила Кандида.
— И я думаю, что в башне американцу будет намного уютнее, чем в том гробу, где он находится сейчас, — окончательно согласился со своим сыном Винченцо.
Кандиде поручили сообщить Джозефу это решение.
— Конечно, вам там будет очень одиноко, — предупредила девушка. — Но у вас хоть окажется достаточно дневного света, чтобы читать свои любимые книги.
— Прекрасно!
Отросшая борода придала Джозефу сходство с византийскими иконами: таким обычно изображался на них Христос.
— Когда можно будет туда отправиться?
Кандиду слегка задело это горячее желание американца как можно быстрее покинуть их дом. Несмотря на замкнутый характер иностранца, Кандиде доставляло какое-то особое удовольствие ухаживать за ним. Это был своеобразный вызов, который она бросала всей своей прошлой жизни.
— Почему вам так не терпится оставить нас?
— Ради вас же, Кандида. Не ради меня. Я не хочу, чтобы вы умирали. Мир от этого только станет беднее.
— Никто и не собирается умирать, — отрезала девушка. — Вы так пессимистичны.
— Скорее, реалистичен.
— А мне прежде казалось, что американцы все оптимисты.
— Я родился в Латвии.
Кандида внимательно вгляделась в черты лица иностранца в неясных отблесках фонаря. Они имели какие-то славянские черты — широкие скулы, темные глаза.
— Я буду скучать без вас, — заметила девушка и увидела, как изменилось лицо Джозефа. — Но только не обольщайтесь понапрасну — мне жалко и зарезанного поросенка. Ухаживать за другими — наверное, мое предназначение. Вы, правда, хотите покинуть нас?
— Да. И чем быстрее, тем лучше. Как далеко находится эта башня?
— Около двух километров отсюда.
— Не так уж и далеко.
— Она расположена посреди леса. Вряд ли кто-нибудь узнает о вашем укрытии, если только местные жители, но и они, думаю, во время войны уже давно забыли о башне. Вы станете новым Робинзоном Крузо или каким-нибудь заколдованным принцем из сказки. Это должно понравиться вам.
— Что вы имеете в виду?
— Мне кажется, что вы сторонитесь людей. — Не дожидаясь вежливого возражения, девушка добавила: — Вам понадобится еда. Знаете хоть, как надо расставлять капканы?
Джозеф отрицательно покачал головой:
— Нет. Ведь я же городской житель.
— Неважно. Папа даст вам обрез. Там даже водятся дикие кабаны. Что ж, я пойду и скажу, что вы горите желанием покинуть нас.
— Вы по-прежнему встречаетесь с Дэвидом? — спросил он вдруг.
— Это вас не касается, — резко ответила девушка. — Чем быстрее вы уйдете из дома, тем лучше. Может быть, тогда вы перестанете беспокоиться обо мне.
Первый зимний буран начался неожиданно для всех.
Раскаты грома были слышны среди гор, огромное озеро в один миг почернело, и от сильных порывов ветра появились белые барашки. Пейзаж, который всегда так нравился Кандиде, в один миг стал зловещим. Небольшие селения и городишки вдоль берега озера вместе с маленькими церквушками, казалось, жались друг к другу, стараясь спрятаться от непогоды. Первый снег укрыл все вокруг.
Начинающийся буран принес свежее дыхание альпийских вершин, запах льда и холода. Кандида была в восторге от этой дикой романтической красоты.
Буран спустился с гор на землю в тот момент, когда девушка уже вышла из дома. Молнии ослепительно сверкали на небе, и повалил снег. Кандида прижала корзину к груди и побежала.
Неожиданно наступила полная тьма. Девушка с трудом могла разглядеть тропинку под ногами. Она поскользнулась на мокрых камнях и упала в грязь. Быстро вскочив на ноги, она выругалась и стала подниматься по склону осторожнее, вглядываясь в белую снежную пелену.
— Кандида! Кандида!
Она тут же узнала голос. Из груди ее вырвался смех, похожий на рыдание. Кандида ничего не ответила и продолжала упорно карабкаться вверх, пока не разглядела наконец знакомую фигуру впереди. Она сразу же бросилась в объятия любимого.
Дэвид чуть не упал от неожиданности. Кандида ощутила прикосновение его сильных рук, которые обвились вокруг ее тела. И голос его уже звучал где-то внутри самой Кандиды.
— Дурочка моя! Что ты делаешь здесь в такую погоду?
— А ты сам что делаешь?
— Сумасшедшая.
Он взял ее за руку и повел в сарай. Они закрыли дверь, но ветер и снег продолжали пробиваться внутрь сквозь щели в окне.
— Нам нельзя оставаться здесь. Тебе лучше вернуться домой, пока снег не усилился.
— Но буран может скоро кончиться. — Сама мысль о расставании казалась невыносимой. — Подождем немного.
Дэвид взглянул на девушку и невольно улыбнулся:
— Хорошо. Делай как хочешь. Но огонь все равно надо развести, если мы не хотим замерзнуть.
Сарай был построен так, что одна его стена примыкала прямо к склону холма и была выложена из камня. Здесь и был устроен очаг с закопченной железной трубой, поднимающейся к самой крыше. В углу нашлась вязанка дров, но спичек не оказалось: только фитиль и кремень. Кандида положила немного соломы в очаг и терпеливо принялась высекать искру. Через несколько минут появилось слабое пламя.
Дэвид осторожно положил пару щепок в слабенькие желтые язычки огня, и тот жадно пожрал эту скудную подачку.
— Сколько же таится в простом костре, — сказал Дэвид, — так просто — и ты получаешь тепло и уют в этом самом сумасшедшем из всех миров.
— Правда, — согласилась Кандида. Она протянула ладони к огню, чтобы согреться.
Буран не утихал, а наоборот, снег повалил еще сильнее и стало темно, как ночью. Но убогий сарай оказался надежным убежищем от непогоды, и слабый огонь очага мягко освещал все вокруг и позолотил лица влюбленных.
— Мы скоро переправим Джозефа из нашего дома, — сказала Кандида.
— И куда же?
— В лесу есть старая башня. Там он может чувствовать себя в полной безопасности. Башня совсем заброшенная, но ему, кажется, это все равно. Бедный Джозеф. Он такой одинокий.
— Не беспокойся о нем. В отличие от меня, у него будет хоть крыша над головой.
Тон Дэвида обеспокоил Кандиду.
— А разве у тебя этой крыши нет?
— Мои хозяева пока меня терпят, но с неохотой.
— О, Дэвид! Так значит, и для тебя Охотничья башня могла бы быть хорошим убежищем.
— Почему бы и нет?
— Но это такое одинокое место. А тебе постоянно нужно общество, в отличие от Джозефа. Ты же сам говорил, что он похож на одинокого волка. Но если хочешь, то, пожалуйста, перебирайся и ты в башню. Места там на всех хватит.
— Нет, спасибо, мы тогда станем, как два барсука, оказавшиеся в одной норе.
— А мне всегда казалось, что вы дружны с Джозефом.
Дэвид ничего не ответил. Взглянув на мокрую одежду, он предложил раздеться и обсушиться. В сарае будто все изменилось, и воздух, казалось, наполнился желанием. Вид его сильного мускулистого тела словно наэлектризовал Кандиду.
— Что с тобой, маленькая моя?
— А если… кто войдет?
— Да кто сюда может войти, дорогая.
Никогда прежде он так не называл ее. Он достал сигареты, но они оказались мокрыми. Дэвид положил их рядом с огнем.
— О чем будем говорить? Опять о миссис Симпсон, да?
— Да, пожалуйста.
— Тогда перестань быть маленькой глупой девочкой, подойди сюда и сядь поближе.
Кандида повиновалась.
— Ты холодна как лед, — зашептал Дэвид, обнял девушку и притянул ее поближе к себе. Их нагие тела оказались теперь совсем рядом.
— Так ведь лучше, не правда ли? — спросил он мягко.
Его тело пахло, словно свежеиспеченный белый хлеб. Девушка неловко прижалась к Дэвиду, желая обнять его в ответ и в то же время стесняясь это сделать. Он убрал мокрые волосы со лба Кандиды.
— А что же ты все-таки хочешь узнать о миссис Симпсон?
— Расскажи, как она выглядит, — еле слышно произнесла девушка.
— Очень тонкая и стройная. Худые руки, узкая талия и узкие бедра, тонкие ноги. Она могла бы спокойно обвиться вокруг своего принца, как вьюн. Вот так, например.
И он взял руки Кандиды и обвил их вокруг своей талии, прижав ее щекой к своей груди.
Нервы девушки были напряжены до последней степени. Никогда еще они не были так близки. Что-то в выражении его лица, в тоне его голоса возбуждало Кандиду.
— Принцу нравились эти объятия. Ему нравилось ощущать ее покладистость, мягкость и гибкость. И тогда он начинал целовать ее здесь… здесь… и здесь…
Кандида чувствовала, как губы Дэвида касались ее висков, запястий.
— А она улыбалась и знала, что он принадлежит только ей. Она вытягивалась, словно кошка, и мурлыкала от удовольствия. Принцу очень нравилось это. Вот почему он буквально осыпал ее драгоценностями. И она стала подобна океанскому лайнеру в ночи, сияющему огнями своих палуб. Принц обожал ее.
Лицо Кандиды оказалось сейчас у шеи Дэвида. Его губы по-прежнему касались виска девушки. Она ощутила тепло его дыхания, а голос его, казалось, обладал гипнотической силой.
— Представь, Кандида, что ты можешь то же самое, и тогда ты — богиня, богиня любви.
Дэвид взял ее за подбородок и поднял лицо. В отблесках огня его глаза казались бездонными. Буран продолжал бушевать за стеной, а здесь, внутри, казалось, разлился целый океан безмолвия.
— Я тоже осыплю тебя драгоценными камнями, — тихо произнес Дэвид. — Я повешу сапфировые звезды здесь и здесь.
И он тронул пальцем мочки левого и правого уха.
— Бриллиантовое ожерелье окажется здесь.
Палец Дэвида мягко скользнул по шее девушки. Кандида даже поежилась от удовольствия. Это дикое сочетание невероятного удовольствия и страха доводило ее до исступления.
Дэвид склонился, чтобы поцеловать девушку, и она нашла в себе силы и не вырвалась из его объятий, не выбежала прямо в снежный буран. Его губы мягко коснулись губ Кандиды.
— Прекрасно, — произнес он после небольшой паузы. — Разве нет?
— Да, — зашептала в ответ Кандида.
— И никого больше. Только ты да я.
Она почувствовала, как Дэвис касается ее груди.
— Нет, не надо.
Но он, кажется, даже не услышал ее протеста.
— Ты так хорошо пахнешь, — шептал Дэвид. — Тебе не надо духов. Кандида. Твоя кожа сохранила в себе ароматы луга. И бриллианты тебе тоже не нужны.
Казалось, что он берет своей рукой не грудь, а само сердце. В голове у Кандиды все смешалось. Она знала, что Дэвид хочет сейчас сделать с ней. То, о чем она тайно мечтала, начало сбываться. Она молилась только, чтобы Дэвид был нежен с ней и не разбил бы неосторожно хрупкий кристалл внутри нее.
— Не делай мне больно, — попросила девушка. Его губы жадно слились с ее губами.
Кандида вернулась спустя несколько часов, когда буран почти закончился. Она устала, но усталость эта была сродни сладкой истоме, и теперь она несла в себе тайну. Кандида вошла на кухню и увидела, что Джозеф вышел из своего укрытия и сейчас, завернувшись в одеяло, сидел у самого огня. У раненого явно был жар.
— Отец с ног сбился, разыскивая тебя. Где ты была, Кандида? — начала Роза.
— Меня застал буран, мама. Пришлось укрыться в сарае на вершине холма.
— Дура. Ты что, решила замерзнуть до смерти? Высуши волосы и садись ближе к огню, пока я приготовлю тебе горячую воду.
Кандида обвязала голову полотенцем и села напротив Джозефа. Он поднял голову и хмуро посмотрел на девушку. Кандида сразу же поняла, что американцу все известно. Это можно было прочитать в его взгляде. Но как он смог догадаться? Кандиду поразила эта мысль.
— Зачем вы сделали это? — еле слышно прошептал Джозеф.
Кандида вспыхнула от неожиданности, и лицо ее залила краска. Но отпираться было глупо.
— Потому что люблю, — зашептала в ответ девушка.
— А он?
— Тоже.
Лицо Джозефа превратилось в застывшую маску.
— Кандида, Кандида! Какая же вы глупая. Она чуть не расплакалась от таких слов.
— Да как вы смеете? Он любит, любит меня.
— Такие люди, как он, не могут любить таких женщин, как вы.
— А кто же тогда будет любить меня? — прошептала девушка. Они продолжали разговаривать так, чтобы никто их не услышал, и вся сцена казалась очень странной. — Кто?
— А вы не догадываетесь?
— Вы?
Взгляд его тяжелых глаз вбирал в себя Кандиду всю целиком, без остатка.
— Да. И буду заботиться о вас лучше, чем Дэвид Годболд.
Кандиде показалось, что она оказалась сейчас на краю пропасти и готова вот-вот сорваться вниз.
— Я не верю вам. Не верю. И никаких надежд, Джозеф, я вам не давала.
— Это все равно не остановит меня.
— Не говорите так, вы не имеете права.
— Он погубит вас.
Кандида готова уже была вскочить с места и убежать, как вдруг ощутила крепкие пальцы Джозефа, которые до боли впились в ее запястье.
— Он не для вас. Он оставит вас даже беременную.
— Вы сошли с ума. Дэвид лучше вас как мужчина. И этого вы никак не можете ему простить.
— Я не могу ему простить только одного: он губит вас.
— Вы думаете, что я не вижу вашей ревности?
— Называйте это как хотите.
Кандида попыталась освободить свою руку, но Джозеф продолжал держать ее мертвой хваткой.
— Вы просто ревнуете. И готовы все отдать, чтобы только оказаться на его месте. Вы, и только вы по-настоящему хотите меня использовать. Вы — самый настоящий лжец, а не Дэвид!
— Не говорите так со мной, Кандида. Я действительно люблю вас.
— Никогда не говорите мне этого. Никогда!
Его глаза еще какое-то время продолжали смотреть на Кандиду, а затем вдруг резко погасли, и взгляд стал блуждающим, отстраненным.
Не говоря ни слова, американец отпустил ее руку, и голова его безжизненно упала на грудь.
Кандида выскочила из кухни, из последних сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Как он посмел! Как он посмел задеть самые сокровенные чувства Кандиды!
Немного успокоившись, она забралась в таз с теплой водой. Теперь Кандида чувствовала только грусть и меланхолию. Ей уже никогда не быть такой радостной, как прежде: Джозеф постарался.
Как он смог узнать обо всем? Он что? Ясновидящий? Ему удалось с помощью чар подглядеть за всем, что произошло в сарае? А взгляд американца был полон такой неподдельной боли и страдания, что в эти глаза просто было страшно смотреть.
Как, вообще, такой человек может любить? И все это произошло из-за того, что Кандида просто ухаживала за ним, тяжело раненным. Он что, решил, что положение раненого дает ему какие-то нрава?
Намыливая части своего тела, которых касался Дэвид, Кандида ясно вспомнила обо всем, что произошло с ней в сарае. Отныне это тело принадлежало уже женщине, а не девушке. На одной груди был кровоподтек — он появился после укуса Дэвида, когда он на вершине наслаждения и возбуждения кричал что-то по-английски. Кандида опустила руку в воду и коснулась того места, которое испытало наибольшую боль, когда пришлось расстаться со своей девственностью. Прежде ее всегда волновала мысль, насколько это должно быть больно. Сейчас она уже знала точно. Кандида вновь ясно представила себе всю сцену, ей вновь показалось, что в нее вошло нечто твердое, убивающее невинность, и тяжесть мужского тела будто снова придавила Кандиду к полу, а потом вдруг это тело забилось у нее между ног.
После идиллического начала их отношений, такой всплеск животной страсти был почти шокирующим. Хотя все для нее было внове, но звуки и движения были знакомы простой деревенской девушке. Нечто подобное она не раз наблюдала в хлеву.
Но, главное, Дэвид так и не сказал Кандиде о своей любви к ней. Он не сказал этого даже тогда, когда они, обнявшись, какое-то время продолжали лежать у самого огня, а буран по-прежнему продолжал бушевать за стеной, и дым от сигареты медленно вился и уходил под потолок.
Эта мысль не давала покоя и буквально разрывала ее сердце. Причину беспокойства Кандида сейчас поняла. Ей вновь вспомнился взгляд темных глаз Джозефа — и сердце сжалось от боли. Американец заключал в себе большую опасность.
Чем быстрее он уберется отсюда, тем будет лучше для всех.
Кандида не была в Охотничьей башне с детства. И когда пони вышел наконец на опушку, девушка сразу же испытала странное ощущение, будто она вновь оказалась в своем детстве.
Построенная в XVIII веке башня была квадратной, высотой около сорока футов. Она оказалась более ветхой, чем помнилось: штукатурка почти вся осыпалась, ставни на окнах рассохлись, и только дубовая дверь сохранила твердость и прочность.
Винченцо направил повозку к середине опушки. Снежный покров сделал стук копыт почти неслышным. Небо над головой было по-прежнему серым и хмурым, казалось, вот-вот разразится новый буран.
Кандида соскочила с повозки и бросилась помогать Джозефу. Как она и ожидала, американец отказался от ее помощи и сам сошел на землю. Затем он принялся внимательно разглядывать башню.
— Это твой новый дом, — нарушил молчание Винченцо. — Войди внутрь и оглядись.
Замок в двери весь проржавел и сама дверь надсадно заскрипела, когда Винченцо навалился на нее всем телом. Джозеф вошел следом, держась рукой за рану.
Внутри было мрачно и пусто: стены из грубого камня, простой очаг. Узкая лестница вела в комнату наверху. Комнат было всего три, и они располагались одна над другой. Пол из дубовых досок делал каждый шаг гулко звучащим. Кандида поднялась в комнату на втором этаже — пусто. Затем она забралась на третий этаж. Здесь девушка растворила ставни и оглядела окрестности. Она надеялась, что из окна будет хороший вид. Но башня оказалась слишком маленькой. «Что ж, все к лучшему, — успокоила себя дочь Винченцо. — Хоть дым из трубы никто не заметит».
Она спустилась на этаж ниже и увидела, что Джозеф сам добрался сюда. Он осматривал комнатку со странным выражением лица.
Кандида холодно относилась к американцу после последнего их разговора во время бурана. Она только спросила:
— Как? Подходит?
— Прекрасно.
— Но я предупреждала вас, что будет очень одиноко.
— Неважно.
Девушка сняла ладонью паутину, а потом быстро вытерла руки.
— Вам самому придется побеспокоиться об окнах и дверях. Но, может быть, лучше здесь ничего не касаться: чем заброшеннее вид — тем безопаснее. В конце концов, в каждой комнате есть камин, а дрова растут повсюду.
— Прекрасно, прекрасно, — еще раз повторил американец.
Кандида повернулась, чтобы уйти.
Все вместе они разгрузили повозку. Кроме постели, они приготовили для Джозефа мешок риса, бобы, чечевицу, а также несколько металлических горшков для готовки. Винченцо снабдил американца топором, обрезом и другими необходимыми предметами. Пока мужчины перетаскивали скарб в башню, Кандида принялась собирать сушняк и хворост и складывать его прямо у порога, чтобы у Джозефа хватило материала на растопку хотя бы на ближайшие несколько дней.
— В какой из комнат вы собираетесь спать? — спросила Кандида.
— Думаю, на втором этаже.
Кандида отнесла туда хворост. Казалось, огонь здесь не разводили в течение нескольких столетий. Надеясь, что аисты не успели свить гнезда в дымоходе, Кандида зажгла хворост и, отойдя немного, начала внимательно смотреть на желтое пламя. Дымоход оказался незасоренным, и через несколько минут тепло распространилось по комнате. Затем Кандида решила спуститься вниз, чтобы помочь мужчинам.
Минут через тридцать башня была приспособлена к одинокой жизни: на огне разогревалась еда, постель постелили прямо на полу, а наспех собранный из досок шкаф стоял в углу.
Винченцо улыбнулся довольный и, потирая руки, добавил:
— Тяга хорошая. К вечеру, видно, выпадет снег. Джозеф, мы проведаем тебя дня через два. Составь список того, в чем ты особенно нуждаешься, и мы все принесем тебе.
— Нет, — отрицательно покачал головой американец, — вы и так сделали слишком много для меня, Винченцо. Вы все рисковали своей жизнью, чтобы помочь иностранцу. Мне никогда не забыть вашей доброты. Никогда.
Слова были простыми, быстрыми, но в них чувствовалось столько силы и искреннего признания, что щеки у Винченцо покраснели будто сами собой.
— Любой на моем месте сделал бы то же самое, парень, — быстро проговорил итальянец.
— Не думаю. И, пожалуйста, не рискуйте больше. Вам лучше вернуться назад, на ферму, перед тем как начнется снегопад.
Винченцо кивнул головой и крепко пожал Джозефу руку.
— Удачи тебе. Пойдем, дочка.
Винченцо спустился первым, оставив на какое-то время американца одного с дочерью. Кандида глубоко вздохнула, прежде чем решилась посмотреть прямо в глаза Джозефу. Одним резким движением головы она откинула волосы со лба.
— Вам здесь должно быть хорошо, — сказала она неровным голосом.
В ответ он протянул руки и привлек к себе Кандиду:
— Вы спасли мне жизнь, вы и никто другой.
— И что же мне следовало сделать — позволить вам умереть в подвале?
— Ангелы есть на земле, как и на небе, и вы один из них. Вы навсегда останетесь в моем сердце, Кандида.
Слезы, казалось, готовы были вот-вот брызнуть у нее из глаз.
— Не говорите так. Глупости все это.
Джозеф слегка наклонился и поцеловал девушку в губы. Дэвид так никогда не целовал ее. В поцелуе не было страстности, вероломства, а только нежность. Кандиде показалось, будто внутри все замерло, какой-то глубокий покой разлился по всему телу. Джозеф отстранился от девушки:
— Идите. Отец уже заждался вас, — прошептал он. Но еще несколько мгновений Кандида не могла пошевелиться. Она смотрела на Джозефа, словно видела его впервые. А его взгляд был таким проницательным, точно коснулся глубины сердца Кандиды.
— Идите, — еще раз тихо произнес Джозеф, слегка коснувшись плеча девушки.
Очнувшись, Кандида сбежала вниз по лестнице. Но, оказавшись в лесу, она не выдержала и разрыдалась. Отец с удивлением посмотрел на нее.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Расчувствовалась, да? Что ж, это естественно для девушки. Не беспокойся, с ним все будет в порядке.
Пожалуй, Дэвид был прав: всегда влюбляешься в того, за кем ухаживаешь.
— Что он сказал тебе? — спросил Винченцо.
— Сказал, что я — ангел. Глупо очень, но мне кажется, он был искренним.
Винченцо мягко засмеялся.
— Сам-то он явно не ангел.
— Что ты имеешь в виду?
— Не надо никогда забывать, что имеешь дело с иностранцем: кто знает, что придет ему в голову, даже если ты для него и ангел.
Винченцо сердито щелкнул поводьями. В сумерках в воздухе закружились первые снежинки.